Читаем без скачивания Шорох прибоя - Евгений Гуляковский

- Так скажи, ему правду.

- Я сама ее не знаю.

- Знаешь! Знаешь! Знаешь!

Грохочет прибой, и волна за волной набегает на нее из темноты. Ей хочется закричать, вскочить, убежать куда-нибудь. Но бежать некуда. Эти звуки у нее в голове. И они всегда с ней. Везде.

Сведения и факты, относящиеся к заинтересовавшей меня проблеме, часто накапливаются в моем мозгу как бы сами собой, без участия моей воли. В голове все время идет беспрерывная перетасовка различных данных. Причудливые картины рождаются и рушатся, как в детском калейдоскопе...

Поведение Гвельтова, а скорей всего самой Весты, ускорили процесс подсознательного анализа. И из пестрых картин постепенно стала выкристаллизовываться до нелепости простая идея... Я могу часами бродить по городу. Ритм ходьбы отвлекает внимание, рассеивает его и тем самым как бы раскрепощает причудливый механизм подсознательного калейдоскопа.

Я совсем не мучился угрызениями совести, несмотря на отповедь Гвельтова, и мне вовсе не хотелось бежать к ближайшей телефонной будке, чтобы звонить Весте.

Я брел по городу и думал о пропаже журнала, о машине, в которой не оказалось водителя. Обо всем сразу. Но главное, все же о Весте. И вот тогда это случилось. В мозгу словно щелкнул какой-то невидимый переключатель. Я подумал: "У нее пропало пять месяцев, а встретил я ее 12 октября". Впервые эти две цифры вдруг сложились вместе и получилось 12 мая... День, когда с Вестой случилось нечто из ряда вон выходящее... И вполне возможно, что событие это, хотя бы косвенно, могло попасть на страницы газет! Ведь колонки полицейской хроники всегда смакуют любые необычные происшествия.

В институтской библиотеке я взял три подшивки, подробно освещавшие все городские события. Мне не пришлось долго искать. "Городские новости" за 14 мая поместили заметку под заголовком: "Самоубийство или несчастный случай?" Я запомнил ее почти наизусть. "Вчера вечером неизвестная девушка подошла к прокатной лодочной станции. Лодочник, удивившись позднему заказу, назначил двойную цену, однако незнакомка не стала Торговаться. Лодка отошла от причала, чтобы не вернуться уже никогда.

Дежурный спасатель, очевидец происшествия, так описывает событие: "В шесть часов пополудни от причала лодочной станции отошла прогулочная лодка, она не нарушала никаких правил, но поскольку в этот час в акватории не было других лодок, я следил за ней. (Учитывая внешность, возраст, а также пол гребца, к этим словам спасателя можно отнестись с полным доверием.) У нас на вышке мощная оптика, и я видел все до мельчайших подробностей, - утверждает спасатель. - Женщина отплыла от причала всего метров двести. Потом она резко наклонилась к левому борту, словно что-то разглядывала в глубине. Лодка качнулась и, хотя волны совершенно не было, неожиданно перевернулась. Я сейчас же поднял тревогу. Катер подошел к месту происшествия буквально через несколько минут. Однако на поверхности плавала лишь перевернутая лодка. Мы обшарили все дно. Аквалангисты искали не меньше трех часов до полной темноты. В этом месте нет никаких течений, однако тело утонувшей девушки так и не удалось найти. Полиция просит всех знакомых или родственников погибшей помочь установить ее личность".

Далее следовали подробные описания примет утонувшей женщины. Там было все. Даже короткое цветное платье, похожее на сарафан.

Я осторожно отодвинул от себя газеты, словно в них была скрыта мина замедленного действия. Я не стал смотреть, отозвался ли кто-нибудь на призыв полиции, я не хотел больше ничего знать. Необходимо было время для того, чтобы разум мог освоиться с этой нечеловеческой информацией, переработать ее и как-то приспособить к обычной нашей логике...

Одна лишь фраза в стиле только что прочитанной бульварной газетенки назойливо вертелась у меня в голове: "Пять месяцев спустя утонувшую случайно встретили на проселочной дороге..."

Солнце еще не встало из моря, не успело разогнать туман, но уже наполнило его на востоке ровным призрачным светом. Вода казалась совершенно застывшей, неподвижной и тяжелой. Весла с трудом погружались в нее. И когда, откинувшись всем телом назад, Гвельтов вырывал их из воды, было слышно, как большие тяжелые капли шлепаются обратно и море.

Я сидел на корме и до рези в глазах всматривался в расплывчатые очертания берега, едва проступавшие из тумана. Туман гасил звуки, сжимал пространство. Можно было подумать, что все окружающее на сотни километров вокруг представляет собой это расплывчатое белесое марево.

- Вроде здесь... - неуверенно сказал я.

Гвельтов опустил весла, достал со дна лодки большой черный цилиндр для отбора проб воды и мрачно спросил:

- Какая глубина?

- Если бы я знал... Может, позже, когда солнце разгонит туман, я сумею хотя бы сориентироваться. Мне кажется существенным в точности повторить все условия, если ты помнишь, в тот раз мы брали пробы в шесть утра.

- Какое это может иметь значение?

- Откуда я знаю? Может быть, в воде образуются специфические вещества, разрушающиеся с восходом солнца. Не так уж много у нас шансов повторить сто тридцатую пробу.

Гвельтов покрутил установочное кольцо, определявшее момент, когда под действием возросшего давления механизм сработает, крышка цилиндра откроется и пропустит внутрь порцию черной воды... На глубине ста метров вода всегда черная, с редкими точками огней... Я и сейчас видел рой этих огней, окруживших брошенный за борт цилиндр. За последнее время свечение моря значительно возросло, и никто толком не знает причины. Обилие планктона, наверно... Уменьшились запасы рыбы, равновесие нарушилось, и образовавшуюся пустоту заполнили собой планктон и медузы. Особенно медузы. Их белесые, похожие на студень тела плотной массой запрудили всю прибрежную зону, завалили пляжи. Даже здесь, вдали от берега, их липкие тела окружали лодку. Я видел, как трос, привязанный к цилиндру, перерезал одну из этих зыбких тарелок и обе ее половинки спокойно поплыли в разные стороны, словно ничего не случилось.

Разговаривать не хотелось. После визита к Весте отношения между нами разладились, словно Артам был виновен в моем открытии. Прошла неделя, а я все не находил в себе сил даже близко подойти к улице, на которой жила Веста, и старался о ней не вспоминать. Мой мозг словно погрузился в такой же белесый и плотный туман, как тот, что сдавливал сейчас море.

Одна за другой пробы воды оказывались в стеклянных флаконах с этикетками из лейкопластыря. Ряды стеклянных бутылок снились мне по ночам. Они заполнили всю лабораторию, всю мою жизнь...

Это была сто сорок вторая проба. Номер я хорошо запомнил, потому что на сто сорок первой Гвельтов не выдержал. Сказал, что с него на сегодня довольно. Из чувства противоречия я отобрал у него цилиндр и сам бросил его за борт в сто сорок второй раз. И когда лебедка кончила наматывать трос, сказал, чтобы он греб к берегу.