Читаем без скачивания Мокрая вода - Валерий Петков

И счастье в этом, Богом данном «авансе», и труд огромный, но и радость, и усталость радостная от созидания. А более всего – ответственность. Рискуя здоровьем, жизнь укорачивая, рожать и нянчиться. Не думая о героизме этом каждодневном. Разве солдат перед броском в атаку думает о своём геройстве? Сам подвиг – это миг. А до него и после – жизнь. Такая разная «до» и «после».

Однажды наблюдал в регистратуре: с той стороны окошка, входит тётка корпулентная и говорит:

– Девчонки – завал!

И начинает рассказывать, и ясно видно – вот она по жизни сорванец, и он в ней поселился навсегда, а окружающие не понимают этого, не видят и не чувствуют. Удивляются, пытаются привести в соответствие:

– Глянь – ты же ТЁТКА!

Они уверены, – им со стороны это очень заметно. Им же не видны большие, с саму голову размером, лёгкие, белые банты!

Поэтому она им не верит. Она душе своей доверяет, той давешней егозе со стёсанными коленками. Глазёнки тёмные, смышлёные, глянешь в них, – не удержишься, улыбаться начнёшь, так заразительно!

А ей возражают – вода-то мокрая!

Раннее утро, спускаюсь по ступенькам в подземный переход. «Лицо кавказской национальности». Развесил на прозрачных пустотелых болванках дамское бельё. Полная пригоршня сотенных купюр. Что-то шепчет, смотрит в небо, крестит свой товар. Удачу приманивает у берега необъятной реки – метро!

Втискиваюсь в вагон. Мужчина спит на лавочке. Вагон покачивается, а он спит. Сладко – только что слюнки не пускает. И вдруг начинает громко разговаривать. Ругается – краску не на тот склад завезли. В это время звонит его мобильник. Он берёт трубку, по-прежнему не открывая глаз. Объявляют остановку. Он выходит, продолжая разговор. С закрытыми глазами.

Вообще-то место на лавочке в вагоне, – добыча, с которой редко кто спешит расстаться. Захватил, – «затычки» от плеера в уши вставил, ручки крендельком и спать!

Без толку что-то спрашивать – не слышат, не видят, не понимают. Добровольно лишили себя радости общаться, наблюдать, думать. Плывут по этой реке, звуками объедаются до несварения, а нельзя в реке петь! Вода – счастье унесёт, примета – старинная! Но при этом свою вою остановку НИКОГДА не проедут! Парадокс.

А ведь так можно мимо счастья своего проехать и не заметить – с закрытыми ушами, глазами, равнодушной, маски вместо лица. Кому такое «чудо» понравится?

А я всё езжу, ищу до исступления. И временами спрашиваю себя – а была ли та встреча, была ли она, женщина, так поразившая моё воображение и круто развернувшая вполне приличную налаженную жизнь?

Самые ранние – гастарбайтеры.

По нескольку человек передвигаются. Редко по одному. Менты их косяком, как кур, в уголок тихонько загоняют. Кому как повезёт – можешь и стольника лишиться.

Представим фантастическую картинку: – в одно мгновение из Москвы убрали гастарбайтеров. Завшивеет город через три дня, мусором покроется! А эти – неприхотливые, работящие, да и зарплата у них – со «средним» «москвичом» не сравнить!

С другой стороны, – в начале прошлого века многие дворники были – татары. В семидесятые годы – азербайджанцы ради московской прописки метлы – не чурались. Потом их дети выучились, в люди выбились, место другим уступили.

Сейчас – таджики, туркмены, узбеки. Нормально!

Пока дом – этажей в тридцать-сорок построят и сдадут – человек двадцать «полягут» гастарбайтеров. Как мне сказал один, за пивом:

– Пришла медвед! Унёс! Кито считал? Зачем считал?

Да и не будут, считать. Выгода пропадёт. Новый алфавит:

– А-Бы-Вы-Го-Да!

Две немолодые женщины. Рафинированные «училки». Одеты скромно, аккуратно.

Выражение лиц требовательное и «правильное». Говорят, и ты слышишь явственно все знаки препинания, словно они диктант или изложение для «оболтусов» за партой проговаривают.

– Вера Ивановна, я хочу вам сказать, что эпистолярный жанр вновь востребован, при всей разобщённости и огромном потоке информации. Правда, язык – сплошной «суржик» и технократический «новояз», но позитив уже есть! Процесс – пошёл!

Вторая согласно кивает:

– Тамара Фёдоровна, – абстрактное воображение развивается именно при живом контакте, чтении и письме! А не тупом, бездумном, созерцании цветного дисплея!

Таким хочется уступить место, и радовать, чётко выговаривая слова, в глаза заглядывать, отыскивая в них похвалу, чтобы вздрогнуло внутри радостно – вот как у меня складно получилось!

Осталось с первого класса!

Молодая женщина. У неё на руках спит малыш в комбинезончике. В сумке мелодично и настойчиво «домогается» мобильник. Она будто не слышит. Слёзы стекают по щекам. В глазах горе и усталость. Окружающие молчат. Она плачет – открыто и безутешно. Ребёнок спит, на верхней губе – бисеринки пота. К ней женщина наклонилась – чистенькая, в платочке, голова седенькая. «Благолепная».

Я когда таких старушек вижу, думаю, что они из одного храма в другой переезжают. Говорит сладким голосом:

– Домой придёшь, красавица, чистой водицей личико омой дитю три раза и сплюнь три раза же, через левое плечо. Тут всякие люди ездиют! Не ровён час. От сглаза. А малыш-то, красивый, что твой пирог сдобный!

Молодая мамаша взглянула отрешённо. Не понимая – о чём, зачем, кто это? Вышла. Погрузилась в свою боль, как в раковину, сжалась, створки захлопнула. Достучись сначала, а если не откроет, сам не пробуй – не разожмёшь!

Вошла парочка. Присели. Она достала рекламку золотых украшений, шаблон с размерами обручальных колец. Не видят, и не слышат ничего вокруг, заняты друг другом. Тихо о чём-то переговариваются, рук не разъединяют. Глаза светятся счастьем. Оно есть! Но не спрашивай их об этом сейчас.

Рядом пожилая женщина откровенно любуется парой. Приоткрывает большую хозяйственную сумку на коленях, наклоняется и нюхает пучки укропа и петрушки, жмурится от удовольствия.

Девушка у самой двери воркует по мобильному телефончику. Молодой человек ловким, отработанным движением, выхватывает мобильник и делает один шаг на перрон. Двери закрываются. Не, убыстряя шага, без суеты, скрывается за колонной. Девица мечется по вагону: помогите!

А что сделаешь? Чем – поможешь?

Мужики спортивные газетки листают. Почему-то женщины газет почти не читают. Глянцевые журналы туманят им головы неясной перспективой красивой жизни.

Любят женщины дамские романчики. На обложке золотом – шикарный портрет очередной «золушки». Название соответствующее.

Контрацепция, предохранёнка от реальности, как презерватив.

Бывают редкие исключения. Однажды смотрю – стихи! В метро! Удивился. Искоса, прочитал:

В метро

Я плакала и закрывалаЛицо журналом «Крокодил».Меня кому-то жалко стало –Мне кто-то место уступил.

Я плакала, себя кляня,За то, что – глупо, неуместно…А все смотрели на меня –Всем было очень интересно!

Гениально!

Страничка приоткрылась, и я увидел чёрно-белый портрет.

«Екатерина Горбовская».

– Извините за любопытство, не подскажете – где можно купить такую книжку?

– На «Спартаковской», метро «Бауманская».

Тут же поехал по этому адресу. Магазин вспомнил – напротив Елоховского храма. Вышел из метро, – цыганка. Зубы золотые блестят. Юбки пыльные, голова платком пёстрым повязана.

– Ручку – позолоти, касатик!

Машу руками, молча, пытаюсь пройти мимо.

– Ай-яй-яй – много не прошу, не совру, правду скажу! Карты – не врут! Зачем такой скупой?

Голос хриплый от долгих разговоров.

Достал монету.

Завернула «пятёрку» в носовой платок, дунула, раскрыла – пусто.

Кто бы сомневался.

– Чем сердце успокоится? Долгими хлопотами. Две женщины будут любить тебя. Одна с волосами, другая – совсем без волос! Один останешься, уйдёшь от людей, спрячешься, будешь истину искать, – тараторила, блестела глазами чёрными, – привораживала, – а от себя не убежишь! Поздно поймёшь, когда волос на голове белый станет!

Не стал дальше слушать – пошёл через дорогу, к красивому, стеклянному, Елоховскому Пассажу. Сходил по ступенькам, почудились знакомые черты. Смех звякнул колокольчиком лёгоньким и растаял.

Оглянулся – никого.

Как нож горячий,В сливочное масло,Скольжу я сквозь,Московские витрины,Не оставляя, трепетной надежды,Увидеть милый профиль… Нины.

Почему Нины? Да рифма так совпала, выскочило – колёсико. Красиво получилось, самому понравилось.

Книжки в продаже уже не было.

Времени – шестой час. Народ валит плотной толпой. Машины клаксонят – ноль эмоций!

Вдруг вспомнил – стоп! Она же на «Площадь Революции» по переходу ушла. С «Бауманской» вернулся туда.

На «Плрщади Революции» прошёлся по залу, мимо скульптур, в нишах. Почти восемь десятков! Мимо рабочего и крестьянина, взявшихся за оружие. Мимо революционного матроса, у которого, по слухам, три-четыре раза в год наган пропадает. Мимо пограничника с собакой. Нос ей потёр и лапу – хорошая примета. Нос сверкает, лапа отполирована! Видать, много тут страждущих между делом, на пробеге удачу поймать пытаются!