Читаем без скачивания Рибут. Дилогия (ЛП) - Эми Тинтера

Двадцать два прерывисто вздохнул, переводя глаза с меня на перепуганного человека.

– Нарушение комендантского часа, – сказала я в микрофон.

Человек издал вопль и кое-как встал.

– Не трогай, – отозвался голос из коммуникатора.

Я мотнула головой, но Двадцать два глазел на человека, который бросился наутек и теперь в страхе оглядывался на бегу.

– Нам приказано не вмешиваться, – сказала я и снова дернула за цепочку с Коулом. Затем повернулась, зашагала вперед, и только через несколько секунд Двадцать два последовал за нами.

Я зашвырнула Коула в челнок для людей, и мы в молчании направились к соседнему. Мне казалось, что надо что-то сказать, хотя я понятия не имела, что именно. Обычно в такие моменты я говорила: «Крепись, смирись со своей долей, станет легче», – но сейчас не могла вспомнить слов. При виде его печального лица говорить вообще расхотелось.

Мы вошли в челнок рибутов, и Леб велел нам садиться. Вернулись пока только Хьюго с его подопечным, а потому нам было нечем заполнить тишину, когда мы сели и пристегнулись.

Потом потянулись остальные рибуты, последними в челнок вошли Лисси и ее новичок. У номера Сорок три вокруг глаз темнели круги, по окровавленному лицу текли слезы. Похоже, объект им достался серьезный, а Лисси решила не опекать салагу. Двадцать два послал мне слабую улыбку признательности. На месте бедняги Сорок три мог быть он. Мои губы шевельнулись лишь самую малость.

– По местам, – сказал Леб и отвернулся, чтобы закрыть дверь кабины.

Сорок три так и стоял столбом, и Лисси резко дернула его за рубашку. Он резко развернулся и смазал ее рукой по лицу. Она задохнулась, вскочила и так толкнула его, что стажер едва не упал.

Леб пересек салон и схватил Сорок три за ворот. Потом грубо швырнул его на сиденье и жестом приказал Лисси тоже сесть. Пристегиваясь, она метнула на салагу яростный взгляд.

Сорок три продолжал пыхтеть, не отрывая золотистых глаз от Леба. Офицер не обращал на это внимания. Он просто сел, уставился на свои руки и погрузился в раздумья.

Стажер скривил рот, злоба сочилась из каждой его поры. Я видела такие реакции после первого задания, хотя многие новички лучше скрывали свои чувства. Ненависть новоиспеченных рибутов к сотрудникам корпорации была понятна. Им тыкали в нос стволы и заставляли выполнять грязную работу. Меня это больше не парило, но я помнила, что чувствовала сама, когда была салагой. Я поняла тогда, что у моего тренера выбора не больше, чем у меня. Это люди принудили нас к этому.

Я попыталась перехватить взгляд Лисси – пусть уймет своего стажера, пока не заметил Леб, но она обкусывала ногти и пялилась в борт челнока.

Сорок три сунул руку в карман. Я лишь успела заметить, как что-то сверкнуло, а он уже вскочил с места, но я знала, что это нож. По челноку разнесся крик. Сорок три бросился на Леба, метя ему в грудь.

Я отшвырнула ремни и тоже вскочила. Глаза офицера расширились, он не успел схватиться за оружие. Я заслонила его в тот самый миг, когда Сорок три нанес удар. Лезвие вошло мне в живот, как в непрожаренный стейк.

Сорок три выдернул нож, и тот, окровавленный, заплясал в его руках. Я подсекла противника и, когда он начал падать, без труда разоружила. Сорок три рухнул на колени, сотрясаясь от рыданий. За пронос в челнок оружия его ждала неминуемая ликвидация, и я почти понимала эти слезы.

Иные офицеры прибили бы его на месте, но Леб был из тех, кто оставлял суровые наказания на долю Майера.

– Класс, – пробормотала Лисси, не пошевелив пальцем, чтобы помочь своему подопечному.

Я вытерла лезвие о штаны и протянула нож Лебу. Тот так и сидел – жалкий, медлительный человечишка. Он уставился на меня, и я, вскинув брови, подала нож настойчивее. Тогда он взял.

– Спасибо, – сказал тихо.

Я нахмурилась, он опустил голову, и мне захотелось кивнуть или сказать «не за что». Благодарности я не ждала. Я даже не знала толком, зачем сделала это. Да, я считала его своим любимым офицером КРВЧ, но это было все равно что любить овощи. В них нет ничего интересного.

Прижимая к животу руку, я пошла на свое место. Рубашка пропиталась кровью.

Двадцать два сидел, обхватив голову. Я уставилась в пол, радуясь, что мне больше не надо выдерживать его испуганный взгляд.

Глава девятая

Сгорбившись, Двадцать два ковырялся ложкой в овсянке. Он подпер голову рукой, закрыл глаза и чуть ли не улегся на стол.

Мы с Эвер сидели напротив, и она, заметив его угрюмое выражение, с тревогой посмотрела на меня. Сегодня она выглядела немного лучше. Ночью никто не рычал. Я заснула и ни разу не просыпалась.

– Ты в порядке? – спросила у него Эвер.

Лучше бы не спрашивала. Он явно не был в порядке, как и большинство салаг после первого задания.

– Бессмысленно, – промямлил он.

– О чем ты? – спросила Эвер.

Двадцать два взглянул на меня:

– Ты зря теряешь со мной время. Надо было брать номер Сто двадцать один. Я никогда не научусь.

Эвер озабоченно сдвинула брови и смотрела то на меня, то него.

– Все образуется, – сказала она.

Соврала, конечно.

Двадцать два тоже уловил ложь. Он нахмурился и отвернулся с суровым гневом в темных глазах.

– Тот тип выстрелил в тебя четыре раза, – сказал он. – А ты и глазом не моргнула, как будто все это не с тобой происходит.

– В меня много стреляли. Привыкаешь, – ответила я.

– Это ты привыкаешь. А я не могу.

– Тренер изрешетил ее, – негромко проговорила Эвер, и я застыла. – Она тоже боялась, поэтому они с охранниками палили в нее, пока страх не прошел.

Это была правда, но я рассердилась на Эвер за болтливость. Поначалу пули парализовали меня, напоминая о моей человеческой смерти, и тренер счел это неприемлемым. Он попросил охрану стрелять в меня, пока во мне не выработается равнодушие.

Двадцать два немного смягчился и повернул ко мне голову.

– А кто был твой тренер? – спросил он, вкладывая отвращение в каждое слово. Это он зря. Единственной причиной, по которой я выжила, было то, что мною занимался хороший тренер.

– Сто пятьдесят семь. Он умер на местности несколько месяцев назад.

Во всяком случае, так сказал мне Леб. Моему тренеру было почти двадцать лет.

– Просто позор, что я не остановил того молодчика, – пробормотал Двадцать два, скрестив на груди руки.

– Все дело в том, что ей это пошло на благо, – объяснила Эвер, не обращая внимания на мое недовольство. – Пойдет и тебе.

– Не надо мне этого блага. Я вообще не хочу этим заниматься. – Надувшийся, со скрещенными руками, он напоминал капризного трехлетку. Это было почти умилительно.

– У тебя нет выбора, – сказала я.

– Значит, должен появиться. Я ни в чем не виноват. Я не просил о смерти и воскрешении из мертвых.

Я оглядела помещение в надежде, что люди не слышали. За такие речи рибутов списывали.

– Возьми себя в руки! – понизила я голос. – Труднее всего бывает в самом начале. Ты приспособишься.

– Нет, не приспособлюсь. Я не хочу превращаться в какого-то монстра, которому нравится охотиться на людей.

И с этими словами он сделал жест в мою сторону.

Мне будто нож вонзили в сердце. Я моргнула, не зная, как понимать эту боль. Его упрек зазвенел у меня в ушах, и мне вдруг стало трудно дышать.

«В какого-то монстра, которому нравится охотиться на людей».

Его слова задели меня; я совсем не хотела, чтобы он думал обо мне так.

С каких это пор меня стало волновать отношение салаг?

– Ну так проваливай!

Резкий ледяной голос Эвер заставил меня вскинуть глаза. Она гневно смотрела на Двадцать два, сжимая вилку, как будто подумывала использовать ее в качестве оружия.

Он взял поднос и встал. Я украдкой глянула на него и увидела на его лице полнейшую растерянность и удивление. Чем они были вызваны, я поняла плохо. Он открыл рот, посмотрел на Эвер и отчего-то передумал говорить. Потом повернулся и, ступая очень неуверенно, ушел.

Эвер выдохнула и ослабила хватку на вилке.

– Это же чушь. Ты ведь понимаешь? Полнейший бред.

– Что именно? – Мне все еще было не продохнуть. Его обидные слова продолжали звучать в голове.

– Ты не монстр, которому нравится охотиться на людей.

Я нахмурилась. Такое обвинение казалось справедливым. Парня можно было понять.

– Рен, ау!

Она заглянула мне в лицо и накрыла ладонью мою руку:

– Он не прав. Проехали?

Кивнув, я высвободила руку. У Эвер была теплая кожа – намного теплее моей, и от этого стеснение в груди только усилилось.

– Я все еще не верю, что ты выбрала Каллума, – произнесла она, принимаясь за овсянку.

– Пожалуй, с ним будет нелегко, – отозвалась я.

– Но ты всегда берешь большие номера, – напомнила она. – Ты всегда и во всем поступаешь одинаково.