Читаем без скачивания Мистериум. Полночь дизельпанка (сборник) - Юрий Бурносов

– О да!

– Поэтому я не предлагаю повторить, ведь вам еще предстоит пить коньяк с шефом. А потом… Кто знает, что будет потом…

– Что-то вы совершенно захандрили, мой друг, и абсолютно не веселы – попытался изменить настрой коронера старший инспектор.

– Не весел, вы абсолютно правы…

– И в чем причина? Смерть – такое же естественное явление, как и жизнь. Неизвестно еще, что тут начало, а что конец. Вам ли этого не знать?

– Я-то знаю, но знаю и другое… Это не наша смерть. Вернее, это не та смерть, которая предназначалась всем погибшим в городе за последние несколько дней.

– Поясните?

– Ну, мой друг, пока это все догадки… Как и сам город, нас просто стирают. Вам известно, что происходит с Наростами, уже после появления? Что происходит с домами, которые они пародируют – уж простите, другого слова найти не могу?..

– Как-то даже времени не было задаваться такими вопросами.

– А вы знаете, от чего ушел в запой архитектор?

– От чего же?

– Он измерял величину Наростов, ползал с рулеткой прямо под ливнем и молниями, которые хлестали в громоотводы… И он нашел! Наросты постепенно расползаются, расширяют свое присутствие в нашем мире.

– А дома? Я имел в виду – наши настоящие дома, рядом с которыми выползла эта опухоль? Они что, сплющиваются при этом?

– Вот тут загвоздка. Боюсь, я не способен все пояснить, мне просто не хватает ума, чтобы понять самому, как может случиться такое, что дома сжимаются самым странным образом, но при этом внутри у них все остается по-прежнему – длина и ширина комнат, коридоры, все… Ширина улицы тоже неизменна, но вот посреди них постоянно растет нечто… Понимаете, нет? В общем, я и сам до конца не понимаю. Бедняга архитектор, похоже, тронулся, размышляя на эту тему. Он сказал, что вместе с Наростами в наш мир вползает другое пространство, какая-то иная реальность, со своими собственными объемами и расстояниями… В общем, черт его знает что.

– Ого! Вы меня удивили. Но почему об этом не сказать открыто в кабинете шефа?

– Дело в том, что архитектор вначале рассказал о своих наблюдениях и выводах бургомистру, а потом уже мне.

– Ага, ясно. Шеф ему не поверил.

– Больше того! Выгнал из кабинета под вопли своей дурацкой птицы Нет. Орал и топал ногами. Ну, вы знаете, каким иногда бывает наш драгоценный шеф. И в лучшие времена на него снисходили затмения, а тут… Давайте-ка я все же плесну еще по чуть-чуть… Потому что уже чувствую ваш следующий вопрос, про жителей города, и тоже не знаю, как это все сообщить… Вот, смотрите сами.

Лауфер достал из ящика какую-то тряпицу, размотал ее и осторожно вытряхнул содержимое на чистый лист бумаги.

Пока Мирабо разглядывал высыпавшиеся предметы, коронер соорудил еще одну пару абсента, разбавленного водой с добавлением жженого сахара.

– Ну как вам?

– Да совсем никак. Что это, Лауфер?

– Если быть совершенно точным, это прах с одежды всех погибших в последние несколько дней.

Мирабо, который в силу профессии вовсе не был ни мнителен, ни брезглив, тем не менее отшатнулся от стола.

– Вот спасибо! Это что, розыгрыш?

– Скорее самая большая странность, которую я встречал у покойников за все время своей работы… Вы же не ханжа. И это никакой не розыгрыш. Я исследую тела как одежду отлетевшей души, а подсказка была прямо перед глазами нужно было исследовать просто одежду. Вот вам подробности: одежду всех погибших сжигают в крематории. На стальной поддон санитары швыряют все, что снято с покойников; если при них случайно оказываются деньги, санитары оставляют себе, я закрываю на это глаза… Деньги – единственная вещь, которая никому не принадлежит, но которой принадлежат все или почти все… Потом поддон толкают в печь и запирают жароупорной дверцей. Газ подается под давлением вперемешку с чистым кислородом. Затем смесь воспламеняется. По сути, происходит что-то вроде небольшого взрыва, который живо превращает одежду в горстку праха. Затем поддон вынимают, смывают с него гарь и пепел и откладывают до следующего раза. В общем-то, примитивное действо. Я вам это подробно описал, чтобы у вас не возникало иллюзий, будто что-то может пойти случайным образом. Так было всегда. А вот несколько дней назад, начиная с тряпья старухи Эйры, на поддоне стали оставаться странные предметы. Вначале их тоже смывали, но после, когда все повторялось раз за разом, наконец-то поняли, что это совершенно инородные тела, которых не должно здесь быть. Я исследовал это явление и выяснил – то, что остается после сожжения одежды, является стеклянными капельками, будто одежда была осыпана мелкой стеклянной пылью, которая при обжигании сплавлялась в эти самые капли. Понимаете, что тут к чему?

– Наросты, появляющиеся в нашем городе, – из стекла… На погибших людях – стекло… Да уж… И странно, и жутко. Давайте так, Лауфер… Напишите все это в виде объяснительной записки или, еще лучше, рапорта экспертизы, я проверю факты, ну, там, поползаю с рулеткой под ливнями и молниями, измерю Наросты и ширину улиц, поучаствую вместе с вами при сожжении очередных предметов одежды, думаю, сегодняшние мертвецы уже доставлены в больничный морг и ждут своей очереди… Потом навещу архитектора… Подключим Штейблица, уж его-то шеф послушает…

– Вы думаете?

– Даже не сомневаюсь, Штейблиц подчиняется магистрату только формально, его настоящее начальство сидит куда более высоко…

– Ах, бросьте, я вовсе не о том! Вы думаете – такая возня имеет какой-то смысл? Ковыряться в пепле, измерять улицу, собирать какие-то бумажки?

За окном громыхнуло. Перед входом погас еще один фонарь. Часы на ратуше пробили двадцать восемь раз подряд. Похоже, молния попала в механизм, и он дал сбой.

Лауфер отщелкнул крышку карманного хронометра, и убедился, что сейчас всего лишь полночь и уж никак не то самое запредельное время, что пытались сообщить городу центральные часы…

– Что вы предлагаете? – продолжал инспектор. – Все бросить, закрыться в кабинетах, убраться по домам и там пересидеть до лучших времен?

– Я ничего не предлагаю, просто мне кажется, что уже никаких времен: ни лучших, ни худших – для нас не осталось. Видите аквариум? Тот, что на столе? Вы знаете, Мирабо, он не всегда был пустым. Совсем недавно в нем жила пара золотых рыбок и плевалась камушками со дна во все стороны, за что я не люблю золотых рыбок. Они постоянно пытаются изменить что-то в аквариуме. Вдобавок по каким-то причинам золотые рыбки не любят растения по соседству, и я подарил их кому-то из врачей. До золотых рыбок тут жили данио, поверьте, это очень красивые рыбы. Бывают пятнистыми, бывают полосатыми, с синим отливом и с красным… Они не портили растений. Но я их тоже отдал.

– Почему?

– Слишком беспокойно себя ведут. Мечутся, гоняются друг за дружкой… Это увлекательное зрелище, когда наблюдаешь его время от времени, но когда у тебя рядом постоянное мельтешение полос и пятен, синих и красных, то очень быстро утомляет… Хотя бы растения уживались с ними весьма удачно… Еще раньше здесь плавали сомы, рыбы-лиры, и рыбки-попугаи, которые в период нереста окрашивались во все цвета радуги…

– Извините, что перебиваю, все это увлекательно, Лауфер, но… К чему вы все это рассказываете? Возможно, в другое время я бы не задавал таких вопросов и разгадал ваши метафоры самостоятельно, но из сорока восьми часов я спал не больше четырех, да и то урывками, так что сделайте скидку на мое интеллектуальное истощение. Вот убейте, но я не понимаю, к чему вы клоните. Золотые рыбки. Синие рыбки. Красные. Сомы. Попугаи какие-то и растения… Моя любимая рыба – карась, желательно не в аквариуме, а на сковороде. Можно под сметаной. Да-да, не смотрите так, я еще и не ел все это время, и теперь, кажется, начал заговариваться…

– Все просто. Наш мир – тот же аквариум. А мы рыбы, заселяющие его сегодня. Вчера на нашем месте были другие рыбы, завтра будут третьи или уже десятые. Кто знает… Впрочем, это неважно. Вы абсолютно правы. Вам нужно хотя бы часик поспать, а я пока развлеку шефа, повторив рассказ про архитектора и стеклянные слезы, как я назвал находку из крематория…

– Вы меня прямо спасаете, Лауфер. Если получится поспать хотя бы полчаса, я буду просто счастлив.

– Ну вот и замечательно. Полчаса спокойствия я гарантирую. Вам ведь в таком состоянии все равно, где и в какой позе спать? Оставайтесь в моем кабинете. Здесь вас точно никто не потревожит…

– Да-да, спасибо… Мне бы только чуть-чуть…

Мирабо плюхнулся в кресло, скрестил руки на столе и уронил на них голову. Он заснул мгновенно.

В шкиперском клубе висел густой табачный туман, разбавленный запахами имбирного пива и жареных сосисок. По старой традиции часть доходов от лова шла на содержание Пивного Маяка – этого последнего приюта бывших морских волков: шкиперов и механиков, просоленных до самых ногтей, и аэролоцманов, обеспечивающих точный выход на лов, что к старости почти всегда оборачивалось потерей зрения. Простые моряки, работающие на ваерах, длиннющих тросах, к которым крепятся рыболовные тралы, довольствовались заведениями попроще. Им только предстояло стать счастливчиками, способными за один сезон лова прокормить себя, свою семью и весь город на год вперед. Да еще так, что оставалось для торговли с другими городами.