Читаем без скачивания Ган Исландец - Виктор Гюго

Орденеръ на минуту погрузился въ размышленіе, между тѣмъ какъ Спіагудри пытался прочесть на его лицѣ возвѣщаетъ ли эта тишина миръ или угрожаетъ бурей.

Наконецъ, Орденеръ сказалъ суровымъ, но спокойнымъ голосомъ:

— Старикъ, говори правду. Нашелъ ты бумаги у этого офицера?

— Ни клочка, клянусь честью.

— Но можетъ быть ихъ нашелъ Ганъ Исландецъ?

— Клянусь святымъ Госпиціемъ, я не знаю.

— Не знаешь! Но можетъ быть ты знаешь, гдѣ скрывается Ганъ Исландецъ?

— Онъ никогда не скрывается, онъ постоянно блуждаетъ.

— Хорошо, но гдѣ же его убѣжище?

— У этого язычника, — отвѣтилъ старикъ, понизивъ голосъ: — столько убѣжищъ, сколько подводныхъ камней у острова Гиттерена, сколько лучей у звѣзды Сиріуса.

— Еще разъ повторяю тебѣ, выражайся яснѣе, — перебилъ Орденеръ: — я хочу показать тебѣ примѣръ, слушай. Какая то таинственная связь соединяетъ тебя съ этимъ разбойникомъ, хотя ты и увѣряешь, что ты ему не сообщникъ. Если ты знаешь его, ты долженъ также знать куда онъ теперь отправился… Не перебивай меня… Если ты не сообщникъ его, ты не колеблясь поможешь мнѣ розыскать его…

Спіагудри не могъ сдержать движенія ужаса.

— Вы, благородный господинъ; великій Боже! Вы, юноша полный силъ и здоровья, хотите накликать на себя, розыскать этого злаго духа! Когда четырехрукій Ингіальдъ сразился съ великаномъ Никтольмомъ, онъ обладалъ по крайней мѣрѣ четырьмя руками….

— Что же, — замѣтилъ Орденеръ, улыбаясь: — если такъ необходимы четыре руки, развѣ ты не будешь моимъ проводникомъ?..

— Я! Вашимъ проводникомъ?.. Какъ можете вы издѣваться надъ бѣднымъ старикомъ, который самъ уже нуждается въ проводникѣ?

— Послушай, — перебилъ его Орденеръ: — не издѣвайся ты надо мною. Если это преступленіе, въ которомъ мнѣ не хотѣлось бы считать тебя виновнымъ, повлечетъ за собой наказаніе за святотатство, ты не можешь остаться здѣсь болѣе. Тебѣ необходимо бѣжать и я беру тебя подъ свою защиту, но съ условіемъ, что ты проводишь меня въ логовище злодѣя. Будь моимъ проводникомъ, я же буду твоимъ покровителемъ; даже болѣе, если я разыщу Гана Исландца, я доставлю его сюда мертваго или живаго. Ты можешь тогда доказать свою невинность, а я обѣщаю тебѣ выхлопотать прежнюю должность… А пока, вотъ тебѣ столько королевскихъ экю, сколько не выработать тебѣ въ цѣлый годъ.

Орденеръ, приберегая кошелекъ подъ конецъ, наблюдалъ въ своихъ аргументахъ послѣдовательность, предписываемую законами здраваго смысла. Но и безъ того каждый изъ этихъ аргументовъ самъ по себѣ могъ заставить Спіагудри призадуматься. Онъ началъ съ того, что взялъ деньги.

— Благородный господинъ, вы правы, — сказалъ онъ затѣмъ, и взоръ его, до сихъ поръ нерѣшительный, устремился на Орденера: — Если я пойду съ вами, то подвергнусь современемъ мщенію страшнаго Гана. Если я останусь, завтра же попаду въ лапы палача Оругикса… Все равно… въ обоихъ случаяхъ опасность грозитъ моей бѣдной головѣ; но такъ какъ, согласно справедливому замѣчанію Семонд-Сигфуссона, прозваннаго Мудрымъ, іnter duо реrісulа аеquаlіа, mіnus іmmіnеns еlіgеndum еst [10] я слѣдую за вами… Да, милостивый господинъ, я буду вашимъ проводникомъ; только во всякомъ случаѣ не забудьте, что я употребилъ всѣ зависящія отъ меня старанія, чтобы отвратить васъ отъ столь смѣлаго замысла.

— И такъ, — сказалъ Орденеръ: — ты будешь моимъ проводникомъ. Но, старикъ, — добавилъ онъ съ выразительнымъ взглядомъ: — я полагаюсь на твою честность.

— Ахъ, милостивый господинъ, — возразилъ смотритель Спладгеста: — честь Спіагудри такъ же чиста, какъ и золото, которымъ вы такъ щедро одарили меня.

— Пусть она навсегда останется такою, въ противномъ случаѣ я докажу тебѣ, что и сталь моя ничуть не хуже золота… Гдѣ, ты думаешь, находится теперь Ганъ Исландецъ?

— Такъ какъ южный дронтгеймскій округъ занятъ въ настоящее время войсками, посланными туда неизвѣстно съ какой цѣлью великимъ канцлеромъ, Ганъ, по всей вѣроятности, направился къ Вальдергогской пещерѣ или къ Сміазенскому озеру. Намъ надо идти черезъ Сконгенъ.

— Когда же ты можешь отправиться со мною?

— День уже занялся; такъ вотъ, когда наступитъ ночь и Спладгестъ будетъ запертъ, вашъ бѣдный служитель приметъ на себя обязанности проводника, ради которыхъ мертвецы лишены будутъ его попеченій. Въ теченіи дня мы постараемся скрыть отъ народа изуродованную голову рудокопа.

— А гдѣ я найду тебя вечеромъ?

— На главной площади Дронтгейма, если вамъ угодно, у статуи Правосудія, бывшей нѣкогда Фрейей. Она, безъ сомнѣнія, укроетъ меня въ своей тѣни, въ благодарность за великолѣпнаго дьявола, котораго я вылѣпилъ у ея подножія.

Спіагудри, быть можетъ, повторилъ бы Орденеру слово въ слово всѣ доводы своей просьбы къ губернатору, если бы тотъ не поспѣшилъ его перебить.

— И такъ, старикъ, договоръ заключенъ.

— Заключенъ, — повторилъ смотритель Спладгеста.

Когда онъ произносилъ это слово, звукъ, похожій на рычанье, послышался надъ ними. Спіагудри затрясся всѣмъ тѣломъ.

— Что это такое? — прошепталъ онъ.

— Нѣтъ ли тутъ какого-нибудь другаго живаго существа кромѣ насъ? — спросилъ Орденеръ, удивленный не менѣе его.

— Вы напомнили мнѣ о моемъ помощникѣ Оглипиглапѣ, - возразилъ Спіагудри, успокоенный этой мыслью: — безъ сомнѣнія, это онъ спитъ такъ громко. По мнѣнію епископа Арнгрима, спящій лапландецъ шумитъ не менѣе старой бабы.

Съ этими словами они подошли къ двери Спладгеста. Спіагудри тихо открылъ ее.

— Прощайте, милостивый господинъ, — сказалъ онъ Орденеру: — и да благословитъ васъ небо. До вечера! Если вы пройдете мимо церкви святаго Госпиція, помолитесь за вашего несчастнаго служителя Бенигнуса Спіагудри.

Поспѣшно захлопнувъ дверь, боясь, чтобы его не примѣтили, и чтобы утренній вѣтеръ не задулъ ночника, онъ вернулся къ трупу Жилля Стадта и принялся укладывать его голову такимъ образомъ, чтобы раны не было видно.

Серьезныя причины заставили трусливаго смотрителя принять смѣлое предложеніе незнакомца. Мотивами, побудившими его на такое отважное рѣшеніе, были: во первыхъ, страхъ, внушаемый Орденеромъ; во вторыхъ, страхъ, внушаемый палачемъ Оругиксомъ; въ третьихъ, старинная ненависть къ Гану Исландцу, ненависть, въ которой онъ едва осмѣливался признаться самому себѣ, до такой степени умѣрялась она ужасомъ; въ четвертыхъ, любовь къ наукамъ, которымъ это путешествіе могло принести пользу; въ пятыхъ, надежда на свою хитрость, чтобы отвести глаза Гану; въ шестыхъ, затаенное влеченіе къ извѣстному металлу, наполнявшему кошелекъ молодаго искателя приключеній и которымъ, по его мнѣнію, былъ наполненъ желѣзный ящикъ, украденный у капитана и предназначавшійся вдовѣ Стадтъ, посылка, которая теперь имѣла всѣ шансы никогда не разставаться съ посыльнымъ.

Наконецъ, послѣдняя причина- болѣе или менѣе основательная — надежда снова занять, рано ли, поздно ли, ту должность, которую онъ теперь покидалъ. А затѣмъ ему было совершенно безразлично, разбойникъ ли убьетъ незнакомца или незнакомецъ разбойника. При этой мысли онъ не могъ удержаться отъ восклицанія:

— Во всякомъ случаѣ я получу трупъ!

Въ эту минуту послышалось новое рычанье, и несчастный смотритель вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ.

— Нѣтъ, это не можетъ быть храпѣнье Оглипиглапа, — пробормоталъ онъ: — этотъ шумъ слышится сверху.

— Какъ глупо пугать себя такими пустяками, — добавилъ онъ послѣ минутнаго размышленія: — по всей вѣроятности, это собака проснулась на пристани и залаяла.

Уложивъ обезображенные члены Жилля и заперевъ всѣ двери, онъ легъ на постель отдохнуть отъ усталости минувшей ночи и собраться съ силами къ предстоящей.

IX

Фонарь Мункгольмской крѣпости былъ потушенъ и матросъ, проводящій судно въ Дронтгеймскій заливъ, видѣлъ вмѣсто него каску часоваго, сверкавшую подобно подвижной звѣздѣ на лучахъ восходящаго солнца, когда Шумахеръ, опираясь на руку дочери, сошелъ на свою обычную прогулку въ садъ, окружающій его тюрьму. Оба они провели безпокойную ночь: старикъ отъ безсонницы, молодая дѣвушка отъ сладостныхъ грезъ. Уже нѣсколько минутъ прогуливались они молча, какъ вдругъ старый узникъ устремилъ на свою прекрасную дочь печальный и серьезный взглядъ:

— Ты краснѣешь и улыбаешься сама себѣ, Этель; ты счастлива, такъ какъ не краснѣешь за прошлое, но улыбаешься будущему.

Этель покраснѣла еще болѣе и подавила улыбку.

— Батюшка, — сказала она, застѣнчиво обнимая отца: — я принесла съ собой книгу Эдды.

— Читай, дочь моя, — отвѣтилъ Шумахеръ, снова погружаясь въ задумчивость.

Мрачный узникъ, опустившись на скалу, осѣненную черною елью, прислушивался къ нѣжному голосу молодой дѣвушки, не слушая ея чтенія, подобно истомленному путнику, наслаждающемуся журчаниемъ ручейка, который оживилъ его силы.