Читаем без скачивания Щит на вратах - Андрей Посняков

— Что-то ты и не вымок. — Хельги внимательно взглянул на вошедшего. — Поди, днем еще пришел?

— Нет, князь, вечером, — покачал головой тиун.— Да ты взгляни в окно— дождь-то уже кончился.

И впрямь, Хельги и не заметил, как налетевший ветер разогнал тучи, расчистив дорогу для сверкающей чистой лазури, а затем и быстро обретающих темно-синий цвет сумерек.

Отойдя от окна, князь посмотрел на тиуна.

— Почто так поздно пожаловал?

— Так ты сам же велел докладывать обо всех странностях, княже!

— А что — есть таковые? — Хельги насторожился. — Опять волхвы куролесят? Ужо, дождутся, поприжму я им хвосты!

— Нет, князь, не волхвы. — Ярил помолчал. — Не знаю, как и сказать… В общем, так. Один ромейский купец — имя еще не знаю, ведаю только, что ромей, — скупает на торгу красивых девок.

Князь чуть было не расхохотался — эка невидаль, да вполне обычное дело, за тем ромеи и приезжают, за рабами да за лесом, медом с воском, мехами. Хотел было посмеяться, хотел… да удержался от смеха, сообразил — было б обычное дело, не докладывал бы о нем тиун, значит, узрел, учуял что-то такое…

— Ну, говори, говори, Яриле!

— Понимаешь, княже, встретился тут мне Харинтий Гусь, ты его знаешь, купчина изрядный, всем гостям гость, так вот, жаловался Харинтий на купчишек, что у него из-под носа «живой товар» увели.

— Это ж надо! — не выдержал князь. — Самому Харинтию дорожку перебежали? А не боятся, что ноги выдернет?

— Вот и я о том. — Тиун кивнул. — Чтобы увести товар из-под носа у такого человека, как Харинтий, нужны веские основания.

— Спешил, значит, неведомый пока нам ромей.

— И я так мыслю! Но вот куда спешил? Вроде караван в греки еще не скоро отчалит, не время, одному на пороги соваться — товар и ладьи погубить, не пороги, так разбойные люди достанут…

— К чему тогда спешка?

— Вот и я думаю… Странный случай, потому и докладываю. Хотя, конечно, может, и ничего, мало ли у кого какие надобности возникают — торговое дело не простое…

— Может быть, и так, — кивнул князь. — На всякий случай ты его установи да вели присмотреть своим людишкам. Мало ли…

— Так и сделаю, князь. И сам думал… да вот сомневался пока, стоит ли?

— Как Мечислав-людин? — Хельги вспомнил о проблемной корчме, в которой, случалось, и убьют, и ограбят, и в кости сыграют бесчестно — обчистят залетного гостя, как липку. Бывало и похуже, да что там говорить, сам Ярил в свое время озорничал в Мечиславовой шайке.

— Затихарился Мечислав, — усмехнулся тиун. — Сидит — тише воды, ниже травы. Ну, людишки его пошаливают, конечно, не без этого, но так, по мелочи. В колпачки, в кости, да по закоулкам худым промышляют. Ничего необычного.

— Ну, ты все равно наблюдай, людишек ведь в корчме хватает?

— Хватает. — Ярил хохотнул, похвастал: — Каждый второй служка доносит, не считая каждого первого.

За окном, забранным тонкой слюдой, смеркалось. Князь хлопнул в ладоши — вбежавший слуга-челядин проворно зажег свечи в бронзовых высоких подсвечниках. Принесли хмельной квас, пироги, каши, заедки, красное ромейское вино. Хельги лично налил в серебряный бокал, протянул тиуну.

— Испей на дорожку.

— Благодарствую, княже.

Выпив, Ярил поклонился и, испросив разрешения, покинул покои. Слышно было, как прогрохотали копыта по вымощенному дубовыми плашками двору. Хельги снова подумал о странной покупке ромея. А может, не так уж и все странно? Может, высмотрел гость девок-холопок покрасивей да поработящей, да и прикупил с должной поспешностью, чтоб другим не досталось. Да, наверное, так оно и есть, зря напряг Ярила, пускай бы лучшее волхвами занимался. Так он ими и занимается, а не доложил сейчас — так, верно, нечего было докладывать. Значит, все спокойно среди волхвов. Вот уж поистине буйная братия! Ох, не зря они притихли, наверняка замышляют что-то. Завтра же приказать Ярилу — пусть бросает этого купчишку с девками и переключается на волхвов. Как говорил старый дружок христианин Никифор — в тихом омуте черти водятся. Скоро должен бы приехать Никифор за книгами, изрядно уже накопилось свитков для его новой обители под Ладогой. Приедет — обрадуется. А за волхвами, конечно, глаз да глаз нужен, бывали уже случаи…

Единым махом допив оставшееся в кубке вино, Хельги бросил в рот сушеную сливу и направился в опочивальню.

Константинопольский купец Георгий Навкратор напрасно ругал прислугу — не были они ни в чем виноваты, кто ж знал, что не убежала с ладьи проклятая крыса, хоть и не было уже ей поживы, покусала-таки недавно купленную красавицу деву, та теперь плакала-рыдала — больно девице было и страшно.

— Да вы ж, когда палубу настилали, неужто не заметили крысу? — ругался купец. Толст был купчина, дородист, голос имел громкий, как иерихонская труба, ругань его далеко разносилась по пристани, слышно было не только на ромейских судах, но и дальше — на варяжских, словенских, кривичских. Всем Бог наградил Георгия, и ростом, и статью, и голосом, только вот волос совсем не дал — давно повыпадали, да и были ли? Так и сиял купец блестящей лысиной, впрочем, зато борода была что надо — густая, черная, Георгий ее специально не подстригал — гордился. А лысина, что ж,— под шапкой ее не видно, а веселые константинопольские девки внимания на нее не обращают, что за дело до облика клиента — лишь бы. платил. А платил Георгий Навкратор щедро, золотишко водилось. Купец рано овдовел, детишек Бог не дал, вот и жил для себя, не особо утруждаясь церковной моралью, больно надо! Отписать какому-нибудь монастырю денег — монахи уж всяко его душу отмолят. Да из чистилища — прямо в рай под белы рученьки. А как же? Как говорится — все схвачено, за все заплачено. Так и жил Георгий — весело, а с конкурентами жесток был, вплоть до убийства. Бывало, и нанимал пиратов, чтоб отпугнуть соперников, а те уж с удовольствием жгли кораблишки, получая двойную оплату — и добыча им шла, и серебро Навкратора. Пожалуй, из тех, кто торговал по побережью от Смирны до Александрии, не было купца удачливее Георгия, уже пять его скаф — тяжелых палубных кораблей из тех, что называют «круглыми», — упрямо бороздили Средиземное море, с каждым рейсом принося хозяину недюжинную прибыль. Полученные деньги купец частью прятал, частью пускал в дело, а значительную часть тратил на кутежи и прочие непотребства. Не было такой гетеры в Константинополе, которая бы не знала Георгия Навкратора! А сколько продажных девок перебывало в его доме, расположенном близ амастридского форума?! Не пересчитать, как ни пытайся. И никто из гетер так и не запал в душу, хотя попадались и довольно интересные экземпляры, вроде нумидийки Фатии. Никто, кроме одной… Да и гетера ли то была? Скорее, колдунья. Купец познакомился с нею на ипподроме, когда возница в голубой тунике пришел первым, на полголовы опередив «зеленого». О, чудо, сам базилевс приветствовал победителя! Как оказалась рядом с Георгием эта женщина, закутанная в мантию из дорогой, затканной тонкой золотой нитью, ткани? Судя по виду — отнюдь не из простых. Купец сразу же сделал стойку — попадались в его коллекции любовницы и из благородных.

— Болеете за «голубых», госпожа?

— Конечно. А вы?

— Ну, разумеется. Так же, как и базилевс.

Слово за слово, завязалась беседа. Узнав, что Георгий — успешный торговец, имеющий свои корабли, женщина — звали ее Гездемона — оживилась и щебетала уже без умолку, причем чуши, в отличие от многих подобных ей дам, не несла, рассуждала вполне здраво. И о ценах на хлеб, и об обеднении стратиотов, и о произволе фемных стратигов. Послушать ее стоило. Георгий и сам не заметил, как получил приглашение посетить дом Гездемоны. Естественно, ближе к ночи.

— Мой супруг уедет по делам в Фессалоники, — не преминула сообщить женщина и многообещающе улыбнулась, назвав дом. Настоящая красавица — чистый высокий лоб, тщательно завитые, уложенные в замысловатую прическу волосы, пикантные, чуть выступающие скулы, карие, вытянутые к вискам глаза, смуглое тело — словно выточенное из мрамора. Она встретила гостя голой, купаясь в небольшом пруду, выложенном коринфским мрамором. В воде плавали лепестки роз. Георгий тут же разоблачился и прыгнул в бассейн, не обращая внимания на слугу-евнуха… О, как она была пленительна, поистине Афродита! Георгий без устали покрывал поцелуями стройное молодое тело. Изогнувшись кошкой, прелестница выскользнула из бассейна и пригласила любовника отведать яств. Стол был накрыт тут же, в атриуме, сквозь отверстие в крыше мигали звезды.

— Что это? — Георгий съел какое-то лакомство с необычным вкусом.

— Фаршированные сердца ягнят, — обворожительно улыбаясь, пояснила Гездемона. — Ешь, Георгий. На вот, запей вином…

А потом, уходя, купец увидел у двери выпотрошенные тела младенцев. Отпрянул в ужасе.

— Ты только что съел их сердца, — прошептал неслышно приблизившийся евнух, жирный, противный, с маслянистым лицом и маленькими злыми глазками. А потом все словно бы погасло в глазах купца. Появившаяся Гездемона прошептала какие-то заклинания, забила в бубен, и Георгий погрузился в тяжелый сон, в котором мелькали и голая Гездемона, и евнух, и даже — о, Боже! — сам базилевс-император Василий Македонец. Император наклонился над несчастным купцом, пристально глядя в глаза. Взгляд у базилевса был какой-то нехороший — пылающий, черный, страшный… Купец очнулся в собственном доме у амастридского форума и почти ничего не помнил, кроме коварной гетеры и евнуха… Только вот, как наступил май, забросил все свои дела и подался на двух кораблях через Эвксинский понт — Русское море — на север, в страну диких русов. Зачем, и сам не знал, да и почему-то не задавал себе такого вопроса. Действовал тупо, почти не рассуждая, словно была во всем этом какая-то тайная цель. Цель открывалась постепенно. Сначала нужно было добраться до Киева и купить семь красивых девушек, которых потом… Что с ними делать потом, Георгий Навкратор не знал, но нисколько не сомневался: придет время — узнает. Наконец все семь девушек были куплены — это именно для них настилали палубу на плоскодонных ладьях, морские скафы Георгия остались у порогов, под бдительным присмотром стражи.