Читаем без скачивания Добывайки - Мэри Нортон

Глава одиннадцатая

Хомили уже поджидала их у последних ворот. Она причесалась и благоухала дегтярным мылом. Она выглядела моложе, чем всегда, и как-то празднично.

— Ну, как?! Ну, как?! — несколько раз повторила она, забирая у Арриэтты мешок и помогая Поду запереть ворота. — Ну, как, понравилось тебе? Ты хорошо себя вела? А вишня расцвела? А куранты играли? — Казалось, она хочет прочитать ответ на лице Арриэтты, но кругом было слишком темно. — Пошли скорее. Чай давно готов. Дай мне руку…

Чай, и правда, был готов, стол накрыт в столовой, в очаге пылал яркий огонь. Какой привычной была эта комната, какой уютной… и вдруг она показалась девочке незнакомой! В отблесках огня возникла строка на стене: «… было бы так чудесно, если бы…». «Если бы что?» — часто спрашивала себя Арриэтта. Если бы наш дом был не таким темным, подумала она, это было бы чудесно. Она смотрела на самодельные свечи, наколотые на перевернутые кнопки, которые Хомили поставила как подсвечники на стол, на старенький чайник из пустого желудя с носиком из гусиного пера и ручкой из проволоки, — время отполировало его до блеска. Чего только не было на столе! Два поджаренных ломтика каштана, которые они будут есть с маслом, как гренки, и холодный вареный каштан, который Под нарежет, как хлеб; целая тарелка сушеной смородины, как следует набухшей у огня; крошки от булочки с корицей, хрустящие и золотистые, чуть присыпанные сахаром, и — о восторг! — перед каждым из них на тарелке — консервированная креветка. Хомили поставила парадные серебряные тарелки (шиллинги для Арриэтты и себя и полкроны — для Пода).

— Не копайся, Арриэтта, садись за стол, если ты уже вымыла руки! — Воскликнула Хомили. — О чем ты замечталась?

Арриэтта пододвинула к столу катушку и медленно опустилась на нее. Она смотрела, как мать берется за носик чайника: это всегда был интересный момент. Более толстый конец пера находился внутри чайника, и, перед тем как наливать, надо было слегка дернуть на себя носик — тогда он крепко закупоривал отверстие, и вода не проливалась на стол. Если вода все же просачивалась наружу, надо было дернуть перо посильнее и чуть-чуть повернуть.

— Ну, — сказала Хомили, осторожно наливая кипяток в чашки, — расскажи нам, что ты видела.

— Она не так уж много видела, — сказал Под, отрезая ломтик вареного каштана, чтобы есть с ним креветку.

— Она не видела украшений над камином?

— Нет, мы не заходили в кабинет.

— А как же промокательная бумага, которую я просила?

— Я ее не принес.

— Хорошенькое дело… — начала Хомили.

— Хорошенькое или нет, — сказал Под, методично пережевывая каштан, — а только у меня были «мурашки». Да еще какие!

— Что это такое? — спросила Арриэтта. — Что за «мурашки»?

— На затылке и в пальцах, — сказала Хомили. — Отец чувствует их, когда… — она понизила голос, — когда кто-нибудь поблизости есть.

— О!.. — произнесла Арриэтта и съежилась.

— Вот потому-то я и повел ее скорее домой, — сказал Под.

— А там был кто-нибудь? — встревоженно спросила Хомили. Под сунул в рот большой кусок креветки.

— Наверное, был, хотя я никого не видел. Хомили перегнулась через стол.

— А у тебя были «мурашки», дочка? ' Арриэтта вздрогнула.

— Ах! — воскликнула она. — Разве они у нас у всех есть?

— Да, только в разных местах, — ответила Хомили. — У меня они начинаются у лодыжек и ползут до колен. У моей матушки начинались под подбородком и охватывали всю шею…

— … и завязывались сзади бантом, — вставил Под с набитым ртом.

— Ну, какой ты, право, — запротестовала Хомили. — Это же факт. Нечего смеяться. У всех Гонгов так. Вроде воротника, — говорила она.

— Жаль, что он ее не задушил, — сказал Под.

— Ах, Под, Под, будь справедлив, у нее были свои хорошие стороны.

— Стороны! — воскликнул Под. — Да с какой стороны ни смотри, хорошего там видно не было.

Арриэтта облизала губы и перевела тревожный взгляд с отца на мать.

— У меня не было никаких «мурашек», — сказала она.

— Ну, — отозвалась Хомили, — может, это была ложная тревога.

— Нет-нет, не лож… — начала Арриэтта, но, увидев внимательный материнский взгляд, запнулась, — я хочу сказать, раз у папы они были… А вдруг у меня их вообще не будет?

— Ты еще маленькая, — сказала Хомили. — Все в свое время. И «мурашки» тоже у тебя появятся. Становись под скатом на кухне, когда миссис Драйвер разгребает уголь в плите. Стань на табурет или что-нибудь другое, чтобы быть поближе к потолку. Увидишь, как они по тебе поползут… Все дело в практике.

После чая, когда Под взялся за сапожную колодку, а Хомили за мытье посуды, Арриэтта бросилась к дневнику. «Я открою его, — подумала она, дрожа от нетерпения, — на любом месте». Дневник раскрылся на девятом и десятом июля. «Поспешишь — людей насмешишь» — гласила надпись за девятое число. А наверху следующей страницы она прочитала: «Куй железо, пока горячо». Эту страничку Арриэтта и вырвала. Перевернув ее, она прочитала изречение, относящееся к одиннадцатому числу: «Нет розы без шипов». «Нет, — подумала она, — уж лучше десятое: „Куй железо, пока горячо“», — и, зачеркнув последнюю свою запись («Мама не в духе…»), она написала под ней:

10 ИЮЛЯ «Куй железо, пока горячо».

Дорогой дядя Хендрири, надеюсь, у тебя все в порядке, и у братцев тоже все в порядке, и у тети Люпи. У нас все в порядке, и я уже учусь добывать. Твоя любящая Племянница Арриэтта Курант.

Напиши, пожалуйста, мне письмо на обратной стороне бумажки.

— Что ты делаешь, Арриэтта? — окликнула ее из кухни Хомили.

— Пишу дневник.

— А! — коротко отозвалась Хомили.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила Арриэтта.

— Успеется, — ответила Хомили.

Арриэтта сложила письмо и аккуратно засунула его между страниц «Географического справочника Мальчика с пальчик», а в дневнике записала: «Ходила добывать. Написала д. X. Разговаривала с М.». После чего села у очага и, уставившись в огонь, принялась думать…

Глава двенадцатая

Но одно дело было написать письмо и совсем другое — засунуть его под дверной коврик. В течение нескольких дней Пода нельзя было уговорить подняться наверх, он с головой ушел в ежегодную генеральную уборку кладовых — чинил перегородки, мастерил новые полки. Обычно Арриэтта очень любила эти весенние чистки, когда они разбирали свои запасы, извлекали на свет полузабытые сокровища и находили новое применение старым вещам. Она с наслаждением перебирала лоскутки шелка, разрозненные лайковые перчатки, огрызки карандашей, ржавые лезвия, шпильки и иголки, высохшие винные ягоды, орешки фундук, покрытые белым налетом кусочки шоколада и ярко-красные палочки сургуча. Однажды Под смастерил ей щетку для волос из зубной щетки, а Хомили сшила шаровары из двух пальцев от шерстяной перчатки, «чтобы могла ходить утром гулять». Там были десятки трубочек цветного шелка и катушек с бумажными нитками, и маленьких клубочков шерсти всех цветов, металлические перья для ручек, которые Хомили использовала как совки для муки, и огромное количество бутылочных пробок.

Но на этот раз Арриэтта нетерпеливо бродила вокруг и — когда только могла — подходила к решетке посмотреть, не появился ли мальчик. Она теперь всегда держала письмо при себе, засунув под кофточку, и листок уже обтрепался по краям. Один раз мальчик пробежал мимо; она видела его ноги в шерстяных чулках; он издавал горлом звуки, похожие на пыхтенье какой-то машины, и, завернув за угол, испустил пронзительное «У-у-у-у-у-у! — У-у!..» (паровозный гудок, как он потом ей объяснил), поэтому и не услышал, как она его позвала. Как-то вечером Арриэтта выскользнула из дома и прокралась к первым воротам, но как она ни раскачивалась на булавке, отстегнуть ее не смогла.

Каждый раз, подметая столовую, Хомили ворчала по поводу промокашки.

— Я понимаю, что надо забираться на стул и на портьеры, — говорила она Поду, — но сколько времени уйдет, чтобы добыть с секретера кусок промокашки? Четверть часа, не больше, особенно если ты прихватишь шляпную булавку с тесьмой… Поглядеть на наш пол, так можно подумать, что мы живем в мышиной норе. Никто не может упрекнуть меня, что я чересчур запасливая хозяйка, — продолжала Хомили. — Где уж мне, не из такой я семьи, но я люблю, чтобы в доме было уютно.

И вот на четвертый день Под сдался. Он положил молоток (молоточек-язычок от электрического звонка) и сказал Арриэтте:

— Пошли…

Как она рада была увидеть наконец кабинет — дверь, к счастью, стояла настежь, — как интересно, усевшись на толстом ковре посреди комнаты, рассматривать камин, и каминную доску, и знаменитые украшения над ней — все эти полочки, и колонки с капителями, и пилястры, и фронтоны! Так вот где они жили, подумала Арриэтта, эти любители удовольствий, веселые и гордые, которые ни с кем не водили знакомства! Она представила себе Надкаминных — женщин с осиными талиями и взбитыми волосами, как носили при короле Эдуарде, — представила, как беззаботно скользили они вниз по пилястрам, смеющиеся, легкие, проворные, как любовались собой во вделанное над камином зеркало, где отражались нарядные табакерки, и граненые графины, и полки с книгами, и стол, покрытый плюшевой скатертью. Она видела в воображении Надкаминных мужчин — светловолосых, с длинными усами и нервными тонкими пальцами. Они курили, и пили вино, и рассказывали друг другу остроумные истории. Значит, Хомили никогда не приглашали к ним наверх! Бедняжка Хомили с длинным носом и всегда растрепанными волосами… Они бы взглянули на нее холодно своими улыбающимися глазами, — подумала Арриэтта, — усмехнулись и, напевая про себя, отвернулись бы в другую сторону. Они ели только то, что подавали на завтрак: гренки, яйца, сыр, колбасу и хрустящий поджаренный бекон, — пили крошечными глоточками кофе и чай. «Где они сейчас? — подумала Арриэтта. — Куда могли переселиться такие существа?..»