Читаем без скачивания Встречи в Колымской тайге - Станислав Олефир

Кедровый стланик — прекрасное растение, сохранившее здоровье и жизнь многим первопроходцам Севера. От красоты величавого кедра у него осталась одна хвоя. Пышная, ярко-зеленая, ароматная, богатая витаминами и эфирными маслами. Словно понимая это, стланик бережет свой наряд, зимой прячет под снег, весной поднимает ветви к небу и держит так, чтобы каждая хвоинка искупалась в солнечных лучах.

Обычно приманку для соболей раскладывают в «шалашиках» — сооружениях высотой 35–40 сантиметров. Под пнем, старым деревом или берегом высохшего ручья строят коридорчик из коротких кольев. Одна сторона его упирается в естественную преграду, другая остается открытой. Сверху такое сооружение застилают кусками коры, ветками стланика, пластинками льда. Вокруг шалашика раскладывают приманку. С началом сезона отловить прикормленного соболя несложно.

Подобных шалашиков у нас больше двух десятков. Девять возле той избушки, где мы оставили «Одинокую гармонь», остальные у Паничевских озер…

Шалашик легко и быстро строить, но он совершенно непригоден для ловли лис, росомах и рысей, даже зайцев. На этих зверей нужен навес полуметровой ширины и метровой высоты. Его мы называем «коттедж».

Один из коттеджей мы соорудили у сучковатой валежины, там, где соболь преследовал горностая.

Работа по оборудованию охотничьих путиков не терпит никакого легкомыслия. Все нужно делать солидно и основательно. Мне приходилось встречать немало охотников, отправляющихся в тайгу с «детским» инструментом: маленькая ножовка, миниатюрный топорик, десяток-другой гвоздей. Да и сам грешен!

Ходить со столь легкой оснасткой удобно, а вот работать — тяжело и долго. За день я четыре-пять шалашиков сооружал, а руки кровавыми мозолями покрывались. Когда же случилось заночевать «под пнем», наступала каторга. Попробуй игрушечным топориком заготовить дров на всю ночь.

За инструмент у нас отвечает Лёня. Он правит пилы, точит топоры, подбирает гвозди. За мной кухня, оружие, приманка и прочая работа, требующая некоторого опыта таежной жизни.

Вот и сейчас я расчистил место для коттеджа, заколачиваю колья, настилаю крышу. Лёня на подхвате. Он отыскивает и приносит длинные жерди, обдирает кору с полусгнивших лиственниц, укорачивает и затачивает колья. Полчаса работы — и коттедж готов. Осматриваем каждую щель, приваливаем сомнительные места корягами. Разбрасываем приманку и отправляемся выше по ручью.

Здесь живет заяц. На берегах ручья и между деревьями набиты свежие тропы. На кочках снег срыт, и выглядывает пожелтевшая пушица. Заяц кормился травкой, при случае добывая и корешки. Лёня предлагает поискать косого, но я-то знаю, что в эту пору зайцы устраивают свои дневки на сопках, и отговариваю брата от пустой затеи.

Переваливаем невысокую гряду, в которой ручеек прорезал узкий каньон, и выходим к озеру. Озеро длинное, края не видно. Выход из него зарос густой осокой. Посередине зарослей темнеет небольшой мелкий плес. Из-под ног вырываются два хариуса и зигзагами уходят под лед.

Лёня откатывает отвороты сапог и через осоку пробирается к озеру. Вода выше колен, но лед уже рядом. Брат пробует его прикладом: держит!

Взбираемся на лед и сначала осторожно, потом все смелее идем по крепкому льду. С обеих сторон к озеру подступают сопки. Левая — гладкая, покрытая стлаником и редкими лиственницами. Правая сопка — сплошь осыпь. Камни черные, огромные. Только у самой вершины темнеют полоски ольховника.

Но вот озеро сужается. Перед нами темнеет полоска воды. Рисковать не стоит. Переходим на берег и только сейчас замечаем, что эта полоска соединяет два озера. Сверху хорошо просматриваются камни и лиственничные стволы на дне перешейка и второго озера. В конце протоки из воды выглядывает россыпь мелких камушков. При нашем приближении камушки ожили, качнулись и исчезли. Не веря своим глазам, торопимся к озеру и видим, что это не камушки, а плавники хариусов. Множество больших и мелких рыб собралось у самого берега, выстроилось хвостами к озеру, а головами к протоке.

Собираем удочки, цепляем мормышки и пробираемся к воде. Под ногами трясина. Она качается и дышит, но сплетенные и прихваченные морозом корни держат надежно.

Почти одновременно закидываем удочки, чувствую энергичную поклевку, подсекаю, и на берег летит приличный «селедочник». Беру хариуса в руки и замечаю у самых жабр коротких желтоватых пиявок. Лёня тоже вытянул хариуса с пиявками.

Отрываем паразитов, на месте присосок кровоточащие ранки. Тем временем рыба в озере успокоилась, и снова над водой всплыли сотни темно-коричневых плавников.

3 октября

Вчера, возвращаясь с рыбалки, видели росомаший и оленьи следы. Там, где олени копытили ягель, росомаха порыскала, обследовала несколько копанок и отправилась дальше, оставив горку помета. В нем полно оленьей шерсти.

С росомахой шутки плохи. Она может подгрызть столбы лабаза, забраться на самое крутое и неудобное дерево, справиться с любой загородкой. Проникнуть в нашу избу росомахе ничего не стоит.

Часть продуктов мы спрятали в железную бочку-печку, часть с помощью трехмиллиметровой проволоки повесили на сучья, остальные сложили под нары. Потом я натянул вокруг избушки корд и обвешал консервными банками. Одну нить протянул к стоящему на столе радиоприемнику. Получилась очень чувствительная система. Лёня перед сном вышел из избушки покурить, забыл об автостороже и врезался в корд. Поднялся страшный звон. Кузька, который выуживал из целлофанового мешка кусочки печенья, огнем метнулся в валенок. Бумка всполошилась и заскулила. В то же мгновение сработала вторая часть автосторожа: включилась на полную мощь «Спидола».

Утро. Солнце уже взошло, но его не видно за низкими тучами. Флаг на жерди полощется и хлопает под порывами ветра. Наш путь на север, за Лакланду. Нужно разведать распадок, примыкающий к реке с правой стороны. Там бежит небольшой ручеек Лира. Он и вправду красив и певуч. Быстрый, звонкий. Весь в тальниках и чозениях. Местами верхушки тальников обгрызены. Это следы лосиной трапезы. Широкие отпечатки копыт тянутся вдоль ручья. Снег уже успел припорошить их. На высокой чозении сидит куропач и наблюдает за нами. Рядом на ветке много вкусных ивовых почек. Он же не склюнул ни одной…

Этих куропаток у нас называют русловками. Другой вид, значительно меньших и более доверчивых, именуют горняжками. И то и другое неверно. Увиденные нами птицы — обыкновенная куропатка, а именуемые горняжками — тундряные куропатки. Птенцов белой куропатки выводят оба родителя, у тундряной — одна самка. У обыкновенной куропатки перья с розовым оттенком, у тундряной — с голубым.

В первый год моего приезда на Север меня пригласили порыбачить. Как раз весна была. Стланик только-только из-под снега поднялся, ручьи вовсю разгулялись, солнце палит, как на юге. Мы шли по широкому и длинному распадку. А вдоль всего распадка на голых лиственницах, на стланиковых ветках и просто на высоких кочках сидят куропачи и скрипят.

— Видишь, какие они чумные весной? — объясняет мой спутник. — Вырядился и бахвалится. Куропаток приманивает. Их в это время стрелять легче легкого. На пять метров подпускают. Моя воля — я б разрешил весной охоту на них. Зачем столько петухов? Одного на двадцать куропаток хватит.

Потом я узнал, что наряд куропача — это практически наряд смертника. Он сидит живой приманкой до тех пор, пока не выведутся цыплята-пуховички. Если удастся выжить, куропач станет заботливым отцом многочисленного выводка. Тогда он будет прятаться так же старательно, как и остальные птицы. Оперение сменит на более скромное. Самец куропатки — единственная у нас на Севере птица, линяющая четыре раза в год…

Вдоль ручья — лиственницы, между ними — заросли шиповника. Каждая из веток украшена крупными ягодами. Мы на ходу набиваем ими рты. Подмороженные ягоды необыкновенно вкусны. На месте глухарей, рябчиков и куропаток я бы питался только ими. Но сейчас глухари питаются подмороженной стланиковой хвоей. Летом глухарь никогда не ест хвои. Конечно, ему хватает насекомых, цветов, всевозможных ягод. Да и летняя хвоя слишком жесткая. Другое дело, когда хвою лиственниц и стланика обдадут первые заморозки. Это для глухаря как бы специальная обработка.

За четыре часа довольно-таки быстрого хода мы пересекли один соболиный след, пять горностаевых и два беличьих. Негусто. Встречается много заячьих троп и куропачьих набродов, но они нас интересуют значительно меньше.

Идти легко. Снег мелкий, поклажа состоит из палатки, печки, спальника и четырехдневного запаса еды. Ну еще топор, ружья, ложки и все такое. Мы решили пока что не носить капканов и приманки: вдруг места не понравятся.

Давно закончились скалы, ложе ручья здесь крутое. Он сузился, притих, и звенят только водопады. Здесь лиственницы тянутся узкой гривкой, все остальное покрыто зарослями стланика и ольховника. Мы уже трижды поднимали небольшие куропачьи стаи. Две белоснежные птицы стали нашей добычей. Сейчас же объявляем перекур. Отыскиваем упавшее сучковатое дерево, располагаемся табором, разводим костер.