Читаем без скачивания Алкоголик. Эхо дуэли - Андрей Воронин

В голове у нее сейчас путались разные мысли: «Нет мне покоя нигде. Сегодня пятница, 13-е, я заметила, что расстраивают меня поступки исключительно мужские. Что ни неприятность, то от мужика, если что приятное – то исходит от баб. Сейчас у меня три расстройства из-за разных козлов. Два обещали сделать кое-что и не сделали и не предупредили даже, а один просто мне помешал кое-что сделать. Скоро стану лесбиянкой на этой почве… Может, найду общий язык с мамой?

Надеюсь, что смогу сдерживать свою раздражительность, вспыльчивость и злой язык. Что не буду кипятиться, без конца суетиться и пребывать в дурном настроении, как это иногда у меня бывает в Москве. Что попадутся интересные попутчики. И где, в конце концов, те два короля, один благородный, а другой богатый, которых мне позавчера нагадали на картах? Хотя, может быть, я несправедлива к Олегу? Я даже не пытаюсь его понять, а хочу, чтобы он понимал меня. Наговорила ему кучу ужасных вещей. Он бросил трубку, я ему перезванивала на мобильный, но он не брал трубку – включил автоответчик».

Лика вздохнула, закурила. К этому времени уже отыскался телефон Любаши. Она набрала номер. Они обе жили в Москве, виделись редко, но все время помнили друг о друге. Так именно Любаша б февраля разбудила Лику в 9.45 звонком по телефону с вопросом «Лика, ты жива??? Слава богу!!! Слышала про взрыв?»

«Хоть бы Любаша оказалась дома», – думала Лика, вслушиваясь в долгие телефонные гудки. Набирать на сотовый не хотелось. Можно позвонить очень некстати – вдруг Любаша у клиента?

Но Любаша была дома. Позевывая, она сняла трубку.

— Это я, – сказала Лика.

— Что случилось? – сразу спросила Любаша.

— А почему у меня должно было что-то случиться?

— Потому что ты звонишь только тогда, когда у тебя неприятности.

— Неправда, – обиделась Лика.

— Ладно, ладно, выкладывай, – приободрила ее Любаша.

— Знаешь, меня Олег…

— Что?

— В общем, послал…

— Так прямо и послал на те самые буквы?

— Без тех самых букв, но сказал, что больше мы не будем встречаться.

— Пьяный был? – поинтересовалась Люба.

— Ну, – замялась Лика, – мы вообще вместе выпивали.

— Пить меньше надо, – вынесла вердикт Любаша.

— А ты что, не пьешь? – взвилась Лика.

— Пью. Работа у меня такая, – миролюбиво ответила Люба. – Так ты, значит, теперь свободная женщина?

— Не хочу я быть свободной женщиной, – заскулила Лика.

— Короче, страдаешь, пьешь таблетки и валяешься на диване?

— Да и мне снятся какие-то кошмары. – Лика решила не рассказывать сон про Джона Леннона, а то Люба скажет, что совсем с ума сошла, что если бы Леннон не приснился, то и подруге бы не позвонила. – Не нахожу себе места. Мне снились кот и собака в квартире, в которой я сейчас живу. Внезапно кот запрыгнул собаке на спину и повис на ней, как огромная рыжая клякса. Собака пыталась от него избавиться, металась по комнате. Потом я увидела, что кот ее насилует и у них из-под хвоста льется серо-зеленая жидкость. Я не испытывала во сне ужаса или отвращения, но понять этот сон не могу.

— Так ты хочешь, чтобы я тебе сон объяснила?

Любаша посмеивалась с телефонной трубкой в руках. Ей все было нипочем.

— Хочу. Ты же в этом разбираешься.

— Хорошо, – смилостивилась Любаша. – Сон, конечно, твой неприятный, но бывает и хуже. К здоровью твой сон не имеет никакого отношения. Он затрагивает отношения между людьми. И отношения эти, судя по сну, достаточно сложные. Кот означает двусмысленные, неподконтрольные ситуации. Собака – друг, близкий человек. Что-то изменилось в кругу близких тебе людей. Что – скоро узнаешь.

— Я так и думала, – заныла Лика. – Ведь здесь, в Москве, я, по сути, в чужом городе и в непривычном окружении. Получается, что всегда в напряжении. Но как себя вести, чтобы не случилось чего плохого? Этот кот точно не к добру? Может быть, наоборот?

— Нет, кот не к добру. Поэтому избегай всех подозрительных ситуаций. Сны предупреждают. А домой давно ездила?

— Вот сейчас собираюсь…

— Сегодня? Везет тебе, – протянула Любаша, – а я даже не знаю, когда выберусь. А так бы хотелось…

— Так поехали вместе со мной!

— Не отпускают!

— Люба, – осторожно начала Лика, – а можно, я у тебя перед отъездом еще про один сон спрошу?

— Валяй.

— Мне приснился еще один сон, как я ныряю в голубое такое бирюзовое море. В нем чистая вода. А на поверхности плавает утиное дерьмо (точно знаю, что утиное). Такие утки плавают в лужах в нашей станице, в серой мелкой воде. А тут море. Я, подныривая, из-под воды смотрю, чтобы пронырнуть так, чтобы не вымазать голову. Но сколько ни стараюсь вынырнуть, все равно вымазываюсь. Получается, где я – там и дерьмо.

— Дерьмо никогда не снится к добру. Это предупреждение, чтобы не вляпаться.

— Не знаю, звонить ли Олегу? Я чувствую, что он несправедлив ко мне, нечестен. Вокруг много интересных мужчин, просто я никого не замечаю, потому что погружена в свои проблемы. Я зациклилась.

— Ну, вот видишь, – сказала Люба, – сама все прекрасно понимаешь. Поезжай домой, развейся. Я тебе завидую; была бы возможность – на крыльях бы домой полетела!

* * *

«Боже мой, какой кошмар, – думала Лика, – пакуя дорожную сумку. Все время нужно держать оборону, делая вид, что ты сидишь в засаде. И знать, что добрый человек – это тот, кто считает нужным притворяться, будто он все еще не раскрыл на жизнь глаза и уши. А я тут думаю, что же мне делать дальше.

Помню, как-то разговаривала с одним замечательным стариком, он математик, так вот он сказал, что жизнь сама по себе несправедлива, это ее свойство, может быть, ее суть.

Это можно только принимать. Можно не принимать, но это все равно что размахивать кулаками в пустоте.

И, наверное, хорошо, что я такая «тряпка». Все равно никто ни в чем не виноват, и все равно жизнь продолжается. А личная жизнь складывается в тех случаях, когда о ней абсолютно не думают. Такое у нее свойство. Когда человек увлечен самим собой по уши, тогда все его хотят. А верить кому-то и надеяться на кого-то – опасно. Чтобы вступить в близкие отношения с кем-то, нужно сначала стать независимым. Сексуальность – это цветок, а не корень. И ты находишься в самом одиноком месте на этой земле, когда лежишь бок о бок с тем, кто на самом деле не с тобой. Нужно время, чтобы самой понять, что творится в душе. А еще эти взрывы, теракты… Мне ТАК страшно, что я стараюсь об этом не думать, иначе сойду с ума. И никто не защитит. Не на кого надеяться. Даже я чувствую, что начинаю черстветь. ОЧЕРЕДНОЙ взрыв, очередное горе, потихоньку привыкаю, хотя, наверное, это защитная реакция организма: нет знакомых фамилий в списке погибших и раненых – и слава богу. Вообще в Москве много милиции на улице, меня недавно остановили для проверки документов у метро два совсем уж юнца, хотя я была в дубленке и прочее, в первый день болезни я ехала из поликлиники, мне было очень плохо, но у меня-то с документами все в порядке. В городе очень много милиции – она повсюду. Много милиции со специально обученными собаками, военные патрули (военнослужащих запрягли под это дело), все друг друга опасаются, людей с большими сумками останавливают. Я стала обращать внимание, что люди смотрят на соседей в метро – похож ли ты на террориста-смертника.

* * *

Свирин осторожными шагами взбирался по лестнице одного их московских домов на Кутузовском проспекте. Лестница была устланной пружинистым красным ковром. Он потому и не поднялся на лифте, чтобы не преграждать себе путь к отступлению.

Он стоял в нерешительности на площадке четвертого этажа, сверху долетали звуки пианино и чье-то пение. Свирин позвонил.

— Дома Матвей Матвеевич?

— Еще спит, – ответила похожая на солдата домработница.

— Но помилуйте, голубушка, уже полдень.

— Зайдите через час! Обычай у него такой. Он по ночам работает.

— Но раньше он вставал в семь.

— А теперь обычай переменился. Я встала в шесть, так он еще не ложился – у окна сидел, чай пил.

По лицу Свирина пробежала тревога, точно воскресла перед глазами тайная обида или где-то в тайниках души зашевелились позабытые чувства. Свирин был значительно моложе Матвея Матвеевича, который в свое время был для него покровителем и незыблемым авторитетом. «Фауст и Мефистофель», – говорили раньше о них, когда видели вместе. С Матвеем Матвеевичем было трудно тягаться, с ним предупредительно дружили, потому что плохой мир лучше доброй ссоры.

Из глубины квартиры раздался голос:

— Кто там?

— Матвей Матвеевич, это Вадим к вам пришел.

— Пусть проходит.

В трехкомнатной квартире Матвея Матвеевича часы перезванивались мелодичными голосами. Здесь было много старинных вещей, хранивших на себе отпечаток давно прошедших времен. В этой необычной квартире поневоле хотелось понизить голос, словно все это были не прекрасные антикварные вещи, а покойники, которые лежат по всем углам дома, сложив на мраморной груди руки. Мебель из дымчатой березы с инкрустациями, картины и весь остальной антиквариат Вадим Свирин видел не впервые, но все равно подумал: «Вот они, деньги партии, ее золото».