Читаем без скачивания Плач к небесам - Энн Райс

– Синьор, пора домой… Если это не удалось сделать так, как это должно было быть сделано, есть опасность, что…

– Что? Им нужно было просто свернуть шею каплуну! Если они еще этого не сделали, значит, сделают. Не желаю больше говорить об этом. Ступай!

«Певец Тонио Трески!» – презрительно усмехнулся Карло.

– Но на пакетботе обязательно должно было быть какое-то послание.

– Ага, доказательство! – сказал он. – Доказательство.

Голова в кровавом мешке.

«Уберите это от меня, уберите это от меня, уберите это от меня-я-я-я!»

Она никогда не переставала выпытывать у него: «Ведь не ты это сделал? Ведь не ты?» И он в тысячный раз шептал слова отрицания. Тысячу раз в те первые дни, когда все готовы были наброситься на него, как стервятники. Там, за закрытыми дверями, она прижималась к нему, вцеплялась в него, как птица когтями: «Мой сын! Мой единственный сын! Наш сын! Ты этого не делал!»

«Так скажи это сейчас!» Он смеялся, смеялся: «Нет, моя дорогая, тысячу раз нет! Я не мог сделать ничего подобного. Он сам совершил этот необдуманный поступок». И тогда ее лицо смягчалось и она верила ему, по крайней мере в тот миг, что находилась в его объятиях.

– … К чему так скорбеть?

Кто это сказал?

Карло быстро обернулся и увидел две поспешно удаляющиеся фигуры: тяжелые черные патрицианские одежды, белые парики… Его бдительные и вечно осуждающие соперники!

Федерико был уже далеко, очень далеко, наблюдал из аркады, а с ним и остальные. Четыре отличных кинжала, четыре горы мышц – достаточно, чтобы защитить его от чего угодно, за исключением безумия, за исключением горечи, за исключением ее смерти, за исключением бесконечных, ужасных лет без нее, бесконечных лет…

Пьяная тоска навалилась на него. «Как я хотел ее, мою Марианну! Как это описать?» Даже когда она плакала у него на руках, даже когда вопила, чтобы он отдал ей бутылку, даже когда ее пьяные глаза смотрели на него осуждающе, а губы расползались в стороны, обнажая ослепительно белые зубы! «Разве ты не видишь, что я теперь с тобой, – говорил он ей. – Мы вместе, а они все ушли, и они уже никогда не смогут нас разлучить, ты такая же красивая, как всегда, нет-нет, не отворачивайся от меня, взгляни на меня, Марианна!»

И лишь на короткий срок эта неизбежная мягкость, эта покорность: «Я знаю, что ты не смог бы сделать это, с кем угодно, но только не с Тонио! А он счастлив, правда? Это не ты… и он счастлив».

«Нет, моя дорогая, мое сокровище, – отвечал он. – И он обвинил бы меня, если бы это сделал я. Ты же собственными глазами видела бумаги, которые он подписал. Что бы он выиграл, не обвиняя меня?»

«Только время, чтобы придумать, как убить меня. Вот что он выиграл. Ах, сначала мои сыновья, мои сыновья для рода Трески, о да, всё для рода Трески, вот для чего он скрыл правду, Тонио-певец, Тонио-фехтовальщик, Тонио из рода Трески!»

Прекратятся ли когда-нибудь сплетни?

«Неаполитанцы ужасно боятся его, скажу я вам, они старательно избегают случая рассердить его. Говорят, он пришел в ярость, когда его оскорбил тот молодой тосканец, и перерезал мальчику горло! А эта драка в таверне, когда он убил другого мальчика? О, он один из опасных евнухов, очень опасных…»

«А где же моя шлюшка в черном? – внезапно подумал Карло. – Где моя красивая дама-Смерть, моя куртизанка, так храбро расхаживающая в одиночку по площади? Думай о живой, забудь мертвую. Мертвую, мертвую, мертвую.

Да, думай о живой плоти, теплой плоти, скрывающейся под этими черными одеждами. Только бы ты оказалась красивой, только бы ты стоила каждого цехина![47]»

Между тем огромная лужа, с поверхности которой ветер отогнал дождь, снова превратилась в отличное зеркало. И в этом зеркале он увидел, что фигура в темных одеждах приближается к нему. Нет, уже стоит перед ним.

Ах!

Он улыбнулся, глядя в воду на ее отражение. «Итак, моя храбрая и соблазнительная шлюшка в черном, дело дошло до этого!»

Но вслух с его губ сорвалось лишь одно слово:

– Красавица.

Увидела ли она это?

«А что, если я сброшу с тебя это покрывало? Ты не осмелишься дурачить меня, правда? Нет, ты будешь красивой! А еще жеманной, бездумной, с бесстыдным язычком! Будешь торговаться, прикрываясь кокетством, и все время думать, что я хочу тебя. А ведь все эти годы я не хотел никого, кроме одной-единственной женщины, одной-единственной красивой и безумной женщины. Которая вскричала: „Тонио!“ – и умерла на моих руках».

Теперь она была так близко от него, эта незнакомка в трауре, что он мог разглядеть вышивку по краю ее вуали. Черная шелковая нить, великопостные цветы, бусинки черного янтаря.

И вдруг что-то белое мелькнуло под вуалью. Ее обнаженные руки!

«Лицо, какое у нее лицо? Открой же лицо!»

Она стояла спокойно и довольно далеко от него, гораздо дальше, чем ему казалось, когда он смотрел на ее отражение в луже.

«Да она просто великанша какая-то, а не женщина! Или это просто так кажется? Пусть уходит! Я не пойду за ней. Я выпил слишком много бренди и слишком несчастен».

Он уже готов был поднять руку, чтобы подозвать Федерико. Но женщина не уходила.

Кажется, ее голова под покрывалом изящно склонилась набок. Все ее длинное тело, казалось, тянулось к нему, и его туманные и сентиментальные мысли внезапно рассеялись.

– Да, моя милая? – прошептал Карло, словно на таком расстоянии она могла его услышать.

Но мимо проходили в это время другие люди; несколько мужчин в темных, развевающихся на ветру одеждах отделили ее от незнакомки, не подозревая об этом, но Карло не отрывал глаз от ее одинокой соблазнительной фигуры, а она – он чувствовал – смотрела прямо на него из-под своего траурного покрывала.

И как раз тогда, когда он вдруг испугался, что потеряет ее из виду, он увидел через плечо человека, оказавшегося в тот момент перед ней, что она подняла вуаль своими белыми руками. И он увидел ее лицо.

На мгновение он остолбенел.

И тут она пошла к нему. Он знал, что не настолько пьян, чтобы видеть галлюцинации. Она была красива! Она была так же красива, как все вокруг, и сама это знала! Она шла к нему, как вызванный им самим дух, и у нее было лицо роскошного манекена, куклы в человеческий рост.

Это лицо казалось фарфоровым, да, именно фарфоровым. Оно было абсолютно белым. А еще эти глаза!

Теперь уже он шел за ней, и дождь кружился в серебряном свете, так что ему пришлось прищуриться, чтобы получше разглядеть ее, когда, обернувшись через плечо, она снова показала ему свое лицо. «Да, за ней! За ней!»

И теперь красавица смело, восхитительно-дерзко звала его за собой! О, это было так необычно, так приятно и так нужно ему сейчас, потому что боль хотя бы ненадолго отступила. Она шла все быстрей и быстрей.

А дойдя до канала, пролегавшего впереди нее, обернулась.

Вуаль медленно опустилась.

Но это было хорошо, это было соблазнительно. Карло стал догонять ее и в несколько шагов оказался почти рядом с ней. Ее юбки почти касались воды. Ему казалось, что он видит, как вздымается и опускается при дыхании ее грудь.

– Столь же дерзкая, сколь красивая! – сказал он ей, хотя она все же была еще довольно далеко, чтобы услышать его. Она повернулась и махнула гондольеру.

Он заметил, как позади собираются его люди, а Федерико идет к нему.

И тогда он бегом кинулся к ней, грузно и неловко ступил в лодку, которая тут же закачалась под ним и словно впихнула его в закрытую каюту, куда уже скрылась женщина.

Откинувшись на сиденье, он тут же почувствовал прикосновение тафты ее платья.

Лодка тронулась. С канала потянуло вонью. А перед ним была эта красавица в своем великолепном одеянии, и он слышал ее дыхание.

Его сердце колотилось, пот лил по нему градом. Вот она, цена побега! Но у него была она! Хотя он еле мог видеть ее; свет пробивался в каютку сквозь щелочку в занавесках.

– Я хочу его видеть, – прошептал он, борясь с неприятной болью в груди, – я хочу видеть…

– Что вы хотите видеть? – прошептала она.

Голос у нее был хрипловатый, низкий и абсолютно бесстрашный. И она была венецианкой, да, венецианкой, как он и надеялся!

Карло рассмеялся:

– Вот это! – И, развернувшись к ней, рванул вверх вуаль. – Твое лицо!

Он упал на нее и закрыл ее рот своим, прижимая ее к подушкам. И тут же почувствовал, как ее тело напряглось и она подняла руки, чтобы удержать его.

– Что же ты думала? – Он распрямился, облизал губы и глянул прямо в ее черные глаза, мерцавшие в полутьме. – Что можешь играть со мной?

Женщина смотрела на него с каким-то чрезвычайно странным изумлением. В ее выражении не было ни кокетливого возмущения, ни фальшивого страха. Она просто смотрела на него так, будто была им заворожена, будто изучала его, как могла бы изучать нечто неживое, и она казалась ему сейчас, в полутьме, более красивой, чем любое создание, какое он когда-либо видел.

Невозможная красота! Карло ждал, когда же все кончится, когда наступит неминуемое разочарование и он увидит в ней неизбежные изъяны. Но пока незнакомка была столь прелестна, что ему казалось, будто он знал эту красоту всегда, что она таилась в каком-то маленьком тайничке его души, где он похотливо и бесстыдно шептал богу любви: «Дай мне это, именно это, и это, именно это!» И вот оно перед ним! И ничто в этом лице не кажется ему чужим. Ни ее глаза, такие черные, с загнутыми вверх ресницами, ни упругая кожа на скулах, ни этот большой, соблазнительный, удивительно красивый рот!