Читаем без скачивания Сулла - Антон Короленков

Чтобы окончательно дать почувствовать согражданам, особенно простым, что наступил золотой век, диктатор решил пожертвовать десятую часть своего имущества Геркулесу и на эти средства устроить пиры для римлян — pollucta (Плутарх. Сулла. 35.1).[1377]«Излишек заготовленных припасов был так велик, — рассказывает Плутарх, — что каждый день много еды вываливали в реку, а вино пили сорокалетнее и еще более старое» (Сулла. 35.1). Вероятно, Сулла с умыслом демонстрировал эти излишки — иначе его богатство и щедрость не произвели бы впечатления.

Тогда же, в октябре 81 года, племянник диктатора Ноний Суфен устроил в честь побед дяди над италийскими повстанцами и Митридатом Евпатором игры, ludi Victoriae sullanae.[1378] Для этого из Греции пригласили столько атлетов, что Олимпийские игры в самой Элладе прошли по усеченной программе изза нехватки участников — ограничились лишь забегом на один стадий.[1379] Увидели римляне и состязания квадриг. Одним из победителей в них стал, возможно, Гай Антоний Гибрида, впоследствии коллега Цицерона по консулату.[1380] Предполагают, что какаято часть празднеств проходила в Пренесте[1381] — одном из крупнейших культовых центров Италии.[1382] Было постановлено проводить эти игры ежегодно. Решение такого рода явилось первым в римской истории; в 36 году аналогичным образом поступит Октавиан в отношении игр в честь победы над Секстом Помпеем (Беллей Патеркул. П. 27. 6; Аппиан. ТВ. I. 99. 463–464; Асконий. 88С).[1383]

Аппиан пишет, что игры были даны для того, чтобы дать римлянам отдохнуть от выпавших на их долю тягот (ГВ. I. 99. 464). Его сограждане, видимо, и впрямь отдохнули душой впервые за несколько лет, но самого диктатора постигло несчастье. Незадолго до того умер его сын от Метеллы (но не Фавст), а затем смертельно заболела и она сама. Жрецы запретили ему как авгуру подходить к умирающей и осквернять свой дом похоронами. Суеверный Сулла немедленно оформил развод и под этим предлогом велел перенести Метеллу в другой дом. Что чувствовала при этом несчастная женщина, и без того надломленная болезнью? Конечно, требования религии суровы, но ведь римляне не раз находили способ обойти их. Сулла их не нашел. Он любил супругу, но решил не шутить с богами, благоволением которых так дорожил.

Зато при погребении диктатор дал понять, как скорбит по умершей. Ради этого он нарушил им же введенные ограничения на затраты при похоронах, а на последовавших затем пирах ел то, что сам запретил недавними законами против роскоши (Плутарх. Сулла. 35. 2–4). С Цецилией Метеллой были связаны лучшие годы жизни Суллы. Женитьба на ней наряду с победами в Союзнической войне открыла ему путь к консулату. Она сопровождала его в Митридатовой войне. За насмешки над женой он жестоко отомстил не в меру языкастым афинянам. Вместе с Метеллой Сулла вернулся в Рим и познал сладость своей величайшей победы. Теперь все это осталось позади.

Между тем 81 год подходил к концу. Встал вопрос о консульских выборах. В прошлом году выбор диктатора пал на Долабеллу и Декулу. Первый, хотя и был нобилем, не мог тягаться по знатности происхождения с Метеллами, Ленту — лами, Цепионами или Агенобарбами, а второй был и вовсе незначительной личностью. Теперь Сулла решил назначить на высшую должность куда более видных людей — себя самого и двоюродного брата покойной жены, Квинта Цецилия Метелла Пия. Это было совсем не лишним хотя бы потому, что со смертью Метеллы разрывалась цепочка, связывавшая Суллу с ее семьей. Любопытно, что при этом он продолжал оставаться диктатором.[1384] Наблюдательный Аппиан заметил по данному поводу, что в его время так поступали принцепсы, объединяя императорскую власть с консульской (ГВ. I. 103. 479). Сходство, разумеется, не случайное.

Заметим, что второе консульство Суллы отделялось от первого лишь восемью годами, хотя он сам подтвердил необходимость десятилетнего перерыва. Конечно, эта норма могла быть восстановлена им уже после того, как он вступил в должность.[1385] Однако это могло служить лишь чисто юридическим оправданием, по сути же Сулла делал для себя исключение. Но на такие детали не обратил внимания ни один античный автор — современники, на чьи свидетельства они опирались, прекрасно понимали, что Сулла в любом случае остается хозяином Рима, власть его — настоящая тирания и в соответствии с законом стал он второй раз консулом или нет, большого значения не имеет. Аппиан прямо пишет о царской и тиранической власти Суллы, что для римской верхушки означало одно и то же (ГВ. I. 3. 10; 98. 456; 99. 462; 101. 473; 103. 481; 104. 487; 105. 491).

Плутарх сохранил для нас любопытное замечание Суллы. Диктатор считал ниспосланной божеством удачей то, что Метелл Пий оказался сговорчивым коллегой, хотя от него можно было ожидать многих неприятностей (Сулла. 6.9). Почему? На сей счет можно лишь строить догадки. Однако еще в 87 году, когда марианцы блокировали Рим, Метелл признал Цинну консулом и удалился в Африку, где спокойно пребывал до 84 года, сохраняя нейтралитет. Правда, затем он сражался с Марием не на жизнь, а на смерть, но вряд ли из расположения к Сулле. Его, знатнейшего аристократа, просто не устраивал марианский режим. Но в то же время ни о каких трениях с диктатором, которые дали бы ему повод опасаться противодействия Метелла во время консулата, мы не знаем. Самое логичное — предположить, что последний был не в восторге от излишне своевольного поведения властителя Рима.

Почему же Метелл проявил неожиданную сговорчивость? Источники вновь молчат, но коечто мы вправе допустить. Прежде всего ему было грех жаловаться на свое положение — какникак, он занял высшую государственную должность, к которой представители его фамилии не могли пробиться уже 18 лет. Кроме того, Сулла прекрасно умел подольщаться к людям. Проявляя подчеркнутое уважение к мнению коллеги, он вполне мог договориться с ним. К тому же наиболее одиозные в глазах знати мероприятия — террор[1386] и пополнение сената — уже закончились, долговой вопрос решился в ее пользу. Наконец, диктатор позволил Метеллу отдать долг благодарности некоему Квинту Калидию — тому самому, который, будучи в свое время плебейским трибуном, внес предложение вернуть из изгнания его отца — Метелла Нумидийского. Теперь Калидий получил награду — по ходатайству Метелла Пия он был избран претором на 79 год (Валерий Максим. V. 2. 7).

И еще одно обстоятельство не могло не сплотить сулланцев. Дело в том, что в Испании против них поднял восстание один из немногих уцелевших марианцев — Квинт Серторий. Мы уже говорили, что он управлял в качестве проконсула Ближней Испанией,[1387] откуда его изгнал в 81 году Гай Анний Луск. Бывший наместник пытался дважды высадиться в Испании, а затем ввязался в распри, охватившие Западную Мавретанию. Он разбил местного царька Аскалида, а также отряд Вибия Пакциана, высланный против него Аннием Луском. Агенты Сертория проникли в Южную Испанию и стали рекламировать там успехи своего предводителя. Некоторые общины воинственных лузитан, проживавших в тех краях, решили пригласить опального марианского проконсула в качестве предводителя, чтобы он помог им воевать против своих сограждан. Набрав небольшую армию, Серторий вторгся в Дальнюю Испанию, которой управлял бывший сулланский центурионпримипил Фуфидий — тот самый, которого считали автором идеи проскрипций. В сражении на реке Бетис (ныне Гвадалквивир) его войско было разбито, и значительная часть вверенной ему провинции перешла под власть Сертория (Плутарх. Серторий. 712).[1388]