Читаем без скачивания Византийские портреты - Шарль Диль

Но вот является Фридрих, царь Египетский, требовать руки Родамны, как это ему было обещано. Тогда царевна решается открыть свою любовь отцу и просить, чтобы соискатели бились на поединке за обладание ею. Ливистр выходит победителем из жестокого боя, его тотчас провозглашают царем, Хрис делает его соправителем империи, и он женится на Родамне. Супруги предаются полному блаженству: "В помещении молодой женщины, - рассказывает Ливистр, был зимний сад, уголок рая, блаженное местопребывание, источник счастья". Но тут же была таинственная статуя, а на ней пророческая надпись, возвещавшая о новых страданиях, предстоявших рыцарю. "После радости, - было написано на ней, - снова Ливистра постигнет беда, два года испытаний, а затем соединение после изгнания, счастье после превратностей судьбы".

Дело в том, что египетский царь до некоторой степени колдун, {438} и он решил прибегнуть к магии, чтобы отомстить своему сопернику. Однажды Ливистр и Родамна были на охоте. "Посередине поляны, - рассказывает рыцарь, - встречаю я купца; с ним было множество лошадей и людей, его сопровождала старая женщина, верхом на верблюде. Он спешился и подошел приветствовать меня", и я ему сказал: "Что ты за человек и откуда будешь?" - "Я купец из Вавилона". - "А что продаешь?" - спросил я у него. "Всякого рода вещи, серебро и драгоценные камни, жемчуг и шелковые ткани - все, что ни пожелаешь самого прекрасного". - "У тебя драгоценные камни, купец, покупаю". - "Есть у меня также и великолепный конь, нет лучше его на земле". Царевна хочет испытать коня; она вскакивает в седло, но скоро чувствует, что не может больше справиться с конем. Между тем в это самое время Ливистр выбирал себе кольцо; но едва он надел кольцо на палец, как упал замертво навзничь. Когда он пришел в себя, Родамны уже не было. И с тех пор ищет ее по всему свету. Как раз во время этих своих странствий и повстречал он на одинокой тропинке другого рыцаря - Клитова.

После того как Клитов в свою очередь, и с большими отступлениями, рассказал свои собственные приключения, товарищи вместе продолжают путь. И скоро в сновидении им открывается, какую дорогу они должны избрать, чтобы отыскать Родамну и ее похитителя. Через некоторое время встречают они на берегу моря старую женщину, "черную, как сарацинка". Это была та самая колдунья, некогда помогшая египетскому царю похитить жену Ливистра; но царь плохо заплатил ей за услугу, и она хочет отомстить ему. Здесь поэт с любовью распространяется о колдовстве. Очень пространно объясняет колдунья двум рыцарям, на что она способна благодаря своей волшебной силе. Она умеет вопрошать светила, предсказывать будущее, вызывать демонов в безлунные ночи, низводить небо на землю. Чтобы служить ей, демоны часто принимают тысячи человеческих образов; к ее услугам имеются волшебные кони, могущие в одну ночь проехать громадное пространство. Она предлагает все свое уменье к услугам друзей; затем, заперев их в своей хижине, она в полночь вызывает злых духов и, получив от них сведения, открывает Ливистру и Клитову судьбу Родамны. Полная целомудрия, царевна сумела противостоять всем просьбам и попыткам египетского царя; она потребовала и добилась у него отсрочки в четыре года, раньше чем принадлежать ему; в настоящее время она содержит маленькую гостиницу на берегу моря в Египте.

Туда-то и отправляются разыскивать ее оба рыцаря, сев на коней колдуньи и получив от нее разные сведения. Сначала Клитов {439} один является к царевне и постепенно подготавливает ее к ожидающей ее неожиданности. "Завтра, - говорит он, - ты увидишь Ливистра". За этими словами следует обморок, потом восторги радости: в первую минуту царевна не может поверить своему счастью. Но вслед за тем любовники соединяются и бегут из Египта все на тех же конях волшебницы. Ливистр, впрочем, не считает себя нисколько обязанным благодарностью старой колдунье: по просьбе Родамны он одним ударом меча убивает старуху и "избавляет землю от этого чудовища, бывшего никем другим, как воплощенным демоном". И все вместе, совершенно счастливые, они после этого возвращаются в Аргирокастрон, где Клитов, в награду за свою преданность, получает руку сестры Родамны.

Такова поэма Ливистра и Родамны. С литературной точки зрения она крайне интересна и, несомненно, одно из самых замечательных произведений этого рода. Опытный и тонкий художник соединил в ней приемы искусства с наивной простотой народных песен 7; и этот контраст представляет необычайную прелесть. Несомненно, местами запутанная форма рассказа является несколько утомительной, а также сентиментальная надуманность бесконечных любовных посланий, какими обмениваются герои поэмы, и где автор, по-видимому, находил удовольствие выставлять напоказ жеманное и витиеватое прекрасноумие, прибегая слишком часто и совершенно искусственно к снам, аллегориям и другим литературным банальностям. Точно так же встречаются неудачные повторения одного и того же эпизода, так, например, эпизод встречи любовников с вавилонским купцом рассказывается два-три раза почти в одних и тех же выражениях. Но когда поэт освобождается от этих длиннот и общих мест, он выказывает тонкое уменье, находит ноты истинного чувства, выражения подлинной страсти. Наряду с невыносимой игрой слов на pothos, "любовь", и ponos, "страдание", порождаемое любовью, в приведенных выше любовных песнях есть местами очаровательная свежесть чувства. Встречаются также еще и другие прекрасные места, где говорит одна чистая страсть. Посмотрите, например, какими словами выражается Родамна, когда ей сообщают, что муж ее жив: "Он жив, Ливистр, жив он, тот, кого погубили козни волшебницы. Жив он, кому моя любовь причинила смерть. Он жив, тот, кого моя душа насытила тоской. Он жив, тот, кого сразили муки, испытанные из-за меня. Но если жив он и пришел ко мне, кто указал ему дорогу, кто послужил ему проводником? И не могу поверить я, что он пришел. {440} Ибо как же это он сам не пришел ко мне?" В последних словах скрыто глубокое чувство, радостью пробивается наружу нежная страсть.

Но в особенности эту поэму следует рассматривать с исторической точки зрения в смысле того, что она дает нам для истории общества.

Как и в романе Белтандра, латинский элемент играет большую роль в истории Ливистра и Родамны. Герой - латинянин, и на портрете, сделанном с него автором, он является перед нами бритым, в одеянии и вооружении рыцарей его национальности. Его друг Клитов - племянник армянского царя, то есть монарха, согласно историческим показаниям бывшего в постоянных сношениях с монархами франкских государств Сирии. Наконец, мир, описываемый в поэме, полон всяких западных обычаев. Идея феодального лена, ленной зависимости, соединяющей вассала с сюзереном, представляют в ней обычное явление, вошедшее до известной степени в нравы и язык. Рыцарское товарищество, соединяющее двух воинов узами взаимной клятвы в верности и дружбе, является тут как учреждение известное. Моды также латинские, даже при восточном дворе отца Родамны. Царевна, говорится в поэме, была одета "в латинские одежды", и на поединке, на турнире, описанном поэтом со всеми подробностями, дерется Ливистр с Фридрихом Египетским за обладание рукой своей дамы. Но что, быть может, еще замечательнее - это то, что греческий писатель, схожий в этом с автором Морейской хроники, явно выказывает свои симпатии к латинянам. "Я люблю латинян, - говорит Родамна своему отцу, это нация храбрых. И между ними люблю в особенности тех, кто сражается за любовь и славу".

Несмотря на эти характерные черты, свидетельствующие, как и в Белтандре, о том, насколько западные обычаи привились на Востоке, было бы большой смелостью, равно как и относительно Белтандра, рассчитывать найти в поэме следы подражания западным образцам. Если описанное в ней общество и является проникнутым некоторыми латинскими элементами, в общем оно сохраняет колорит чисто византийский.

Правда, религия не играет в этой поэме такой большой роли, как в романе Белтандр. Сама Родамна даже не христианка, и всякая мысль о пропаганде или обращении, по-видимому, чужда автору. Но, с другой стороны, он так же свято хранит заветы античных традиций, как хранили их чисто византийские романы XII века: беспрестанно встречаешься тут с воспоминаниями и влияниями произведений классического гения. Изображение Эроса-ребенка, каким он тут является, прелестного и грозного в то же время, с {441} белокурыми волосами, обрамляющими его лицо, - это образ чисто античный, вдохновленный одним из образцов в духе того искусства; при этом поэт говорит нам, что "он словно был сделан руками превосходного художника". Аллегории Желания и Сладострастия, Правды и Справедливости порождены непосредственно искусством александрийским; того же происхождения фигуры добродетелей и месяцев, украшающие двери Аргирокастрона, причем автор в длинных словоизлияниях описывает их качества.

"Март, весь покрытый своей броней, держал в одной руке меч, в другой дощечку с надписью, где можно было прочесть: "Я начинаю год, я воин брани; не забывайте, что надо идти на врага". За ним следовал Апрель, пастух, гнавший свои стада; в одной руке у него была палка, в другой бумажка с надписью: "Я веду и стерегу на пастбище бесчисленные стада, и мне радостно смотреть, как резвятся и прыгают ягнята". Май в виде прекрасного юноши, на голове венок из цветов, в руке роза. Он говорит: "Пользуйся прекрасным временем года, если ты мудр; не давай пройти прекрасным дням, не увеселяясь ими". Июнь, широкоплечий муж с голыми руками, пригоршни полны разноцветными цветами. Он говорит: "Я живу в лучшее время года, я пью благоухание всего разнообразия цветов". Июль нагой; на голове у него венок из колосьев; в одной руке он держит серп, в другой сноп; он говорит: "Я жну плоды земли, посеянные в труде". Август словно задыхается от зноя, и надпись на нем восхваляет купанье и прохладные воды, освежающие и утоляющие жаждущих людей. Сентябрь собирает виноград. Октябрь охотится за птицами. Ноябрь является в образе пахаря: у ног его хлебные зерна для посева. Декабрь одет в тяжелый плат, и в руке у него посох. Январь - смелый охотник; за ним бежит его собака; на руке он держит сокола и говорит: "Охотник не садится, он ждет случая бежать на охоту". Февраль представлен в образе старца с грелкой в руке; он говорит: "Я греюсь, потому что холодно; никто не может меня в том упрекнуть, видя, как я стар".