Читаем без скачивания Котёл - Ласло Варгаши

— Не получилось, хотелось, но не моглось. Прятался не только за спину жены, но под кроватью отлеживался. И даже сумлевался в своих переживаниях. А теперь окончательно прозрел. Кто враг, кто друг, понимаю.

— Я вас поняла, я доложу о вас. Ваша фамилия Скрипниченко, а как имя, отчество, — произнесла работница, доставая ручку и толстую тетрадь.

— Не надо, прошу вас. Вы меня погубите. Это я так, шутькую. А на работы не хочу потому как не могу: то спина побаливает, то в брюхе урчит, ну что поделаешь- А вам я, когда выдадут пособие моей супруге, отстегну половинку, идет-

Аня, работница отдела беженцев, все равно донесла, куда следует, но там сказал: пока будем проявлять терпение, помня: в семье не без урода. Это сообщение попало в интернет и вызвало бурю возмущения у читателей.

За беженцами потянулись и солдаты вооруженных сил. Это были те, кого окружили и добивали, кто долго находился в окружении, без воды и продуктов, кого разъедали вши и мучили болезни, те у кого ныли раны. А их бросили как отработанный агрегат, о ком забыли украинские генералы, и о ком не знал Хальцман в Киеве. Хальцман не любил доклады на пораженческие темы, ему надо докладывать только о победах.

Первую группу вояк в количестве 38 человек, среди которых было много раненых, перевезли через границу и срочно отправили в Ростов. Многие нуждались в операции. Им сделали операции, спасли им жизни, отмыли их, переодели, накормили, положили в чистые светлые палаты, а когда поправились, отпустили домой. Ни хунта, ни ее отец Бардак Омама, ни Джон Баден не произнесли доброго слова в адрес русских. Они приказали своим подопечным считать, что такого случая не было. Это выдумка, вымысел. Пердуске- Хальцман все же отреагировал. Он приказал своим правоохранительным органам завести уголовное дело против тех солдат, что вернулись на родину, подремонтированные в России. Началось следствие, судилища. И только после этого верные сыны неньки Украины и их родители, их знакомые поняли: они были раньше не чем иным, как обычным пушечным мясом и шли воевать, рискуя жизнью, за Хальцманов, Кроликов, Капительманов, Коломойшей, Трупчиновых и только в этом качестве были востребованы. Исчезли выдуманные, созданные больным воображением понятия москали, что эти москали — представители великой страны, которая может себе позволить казнить и миловать, но не зацикливаться на мелочах.

За этой группой, спустя несколько дней, уже попросили убежище в России 438 человек. И им не было отказано. Для них соорудили палатки недалеко от границы и так же, в скором порядке, укладывали раненых на операционные столы. Если в первой бригаде не удалось спасти одного человека, то во второй, спасены были все. Надо признать, что гуманный акт России вернуть 438 бойцов украинской армии не дал никаких положительных результатов. Бойцы, вернувшиеся домой снова взяли в руки оружие и пошли убивать тех, кто проявил гуманность и отпустил всех по домам. Здесь сработало выражение Бисмарка, оно взято эпиграфом в самом начале романа.

Человек легче и быстрее прозревает, когда такому прозрению способствуют обстоятельства: уговоры, пропаганда так не действует, как те или иные события, когда гнилое нутро твоих кумиров выходит наружу. Если бы Хальцман обладал умом хотя бы слесаря второго разряда, он никому не позволил бы чинить расправу над теми, кто выжил при помощи протянутой руки со стороны кого бы то ни было. А он создал образ врага, он высосал его из пальца.

— Пачему не прошла третья волна мобилизации- Стукнул он кулаком по крышке стола. — Кто виноват- Галатей — ты- Я тебя уволю, но перед тем, как издавать Указ, тебе кое-что отрежут и пошлют супруге в целлофановом пакете.

Галатей встал, руки по швам, прослезился и свалился на пол. Его тут же подняли два жирных генерала, а Галатей был тонкий худой, молодой, легкий.

— Сиди и слушай, — рявкнул лидер нации. — Теперь я знаю, кто виноват. Это военкомы. Они виноваты. Пущай они отправляются на восток принимать участие в боевых действиях, а на замену им, надо отправить офицеров с одной рукой с одной ногой, получивших ранения в боях за неньку Украину. Слава Украине! Хайль! Зик хайль, зик хайль!

Бывший министр обороны Киваль, поднял руку: позвольте доложить.

— Докладывай, черт с тобой. Ты всегда несешь какую-нибудь гадость. Давай, трави.

— 438 бойцов вышли из окружения и перешли границу с Россией. Есть опасность, что они там и останутся. Связи с ними никакой. А если они там останутся, попросят политического убежища, что нам делать, господин президент, верховный главнокомандующий всех родов войск и наш любимый наставник. Мы без вас, Пердуске, ни туды, ни сюды, что прикажете делать-

— Молчать. Этого не было в природе. Чтоб наши доблестные солдаты сдались врагу, да еще примали лекарства. Да их россияне отравят, а может уже и отравили, вы это понимаете, Кивалкин — мигалкин- И почему вы это сказали. Разве вы не знаете, молчанье — золото. Это еще Степан Бандера сказал. Он был великий человек. Галатей, ты пришел в себя- Пришел. Когда будет парад победы в Севастополе-

— Через месяц, полтора, два, через год. Мы там уже роем траншеи, примиряем, где будут стоять палатки. Как только закончим на юго-востоке, сразу в Крым победным маршем — ать- два, ать-два. Население Крыма за нас, с кольями — за нашей спиной. А когда мы изучим их лояльность и по винтовке образца 93 года выдадим. Так что из Симферополя прямиком в Севастополь. Коль обещал, так выполню, господин президент. Ваш министр обороны слов на ветер не бросает. Я не то, что мой предшественник Кивалов: возьмет одного террориста в плен, а вам докладывает — тысяча.

— Я протестую. Это он все он искажает информацию, — хочет завести вас в заблуждение. На восточном хронте мы будем воевать ишшо три года, — произнес Киваль, рискуя остаться без должности.

32

На заседании совета Обороны присутствовал старый генерал, дальний родственник Хальцмана по матери. Он сидел в углу с блокнотом в руках. Он изредка улыбался, а когда генералы стали спорить, когда стало ясно, что министр обороны впал в хвастовство и никакого парада победы в Севастополе не будет, поднял руку.

— Генерал Мосиондз, прошу, — сказал Хальцман. — У генерала Мосиондз большой опыт, большой ум. К тому он мой дальний родственник.

— Слава родственнику Пердуске Хальцмана!

Генерал не поднимаясь с места, пряча платок в карман брюк, приступил к изложению повести, которую он приводил в редких случаях.

— Украинцы это воинственные люди. Они не знают жалости к противнику и проявляют жестокость, которой завидовали фашисты. С ними можно и Москву взять, только их надо организовать. Я приведу такой пример. В 41 году немцы заняли Киев и начали проводить среди населения чистку. Они, как известно, взялись за евреев. Первыми рьяными помощниками были украинцы. В конце сентября 1941 г. Зондер команда захватила девять ведущих раввинов г. Киева и приказала им сделать воззвание: «После санобработки все евреи и их дети, как элитная нация, будут переправлены в безопасные места, где смогут спокойно проживать, ничего и никого не опасаясь…».

После воззвания нацистские власти отдали приказ о том, чтобы 29 сентября еврейское население города Киева к 8 часам утра явилось в назначенную точку сбора с документами и ценными вещами. За невыполнение приказа полагался расстрел. По городу было расклеено около 2 тысяч объявлений. Их расклеивали жители Киева, все украинцы. Одновременно через украинских дворников и управдомов распространялась дезинформация о намерении провести перепись и переселение евреев в благоприятные места.

Большинство из пришедших в назначенное место составляли женщины, дети и старики (взрослое мужское население было призвано в армию), кроме евреев были представители и других национальностей из интернациональных семей. В конце улицы был устроен пропускной пункт, за которым находилась скрытая со стороны канцелярия. Поочерёдно за пропускной пункт отводили по 30–40 человек, где у них отбирали вещи и заставляли раздеваться. Затем полицаи-украинцы с помощью палок загоняли людей в проходы в насыпи на краю оврага глубиной 20–25 метров. На противоположном краю находился пулемётчик. После того как ров заполнялся 2–3 слоями трупов, сверху их присыпали землёй. Я остановился поблизости, мне тогда было девять лет, и находившиеся на поляне украинцы стали нагружать машину вещами. С этого места я видел, что прибывавших евреев — мужчин, женщин и детей — встречали также украинцы и направляли к тому месту, где те должны были по очереди складывать свои пожитки: пальто, обувь, верхнюю одежду и даже нижнее белье. В определённом месте евреи должны были складывать и свои драгоценности. Все это происходило очень быстро: если кто-нибудь задерживался, украинцы подгоняли его пинками и ударами. Я думаю, что не проходило и минуты с момента, когда человек снимал пальто, до того, как он уже стоял совершенно голый. Не делалось никакого различия между мужчинами, женщинами и детьми… Раздетых евреев направляли в овраг примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной. В этот овраг вело 2 или 3 узких прохода, по которым спускались евреи. Когда они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы уже находившихся там расстрелянных евреев. Это происходило очень быстро. Трупы лежали аккуратными рядами. Как только еврей ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежавшему в затылок. Евреи, спускавшиеся в овраг, были настолько испуганы этой страшной картиной, что становились совершенно безвольными… Это был конвейер, не различавший мужчин, женщин и детей. Детей оставляли с матерями и расстреливали вместе с ними… В яме я увидел трупы, лежавшие в ширину тремя рядами, каждый примерно 60 метров. Сколько слоев лежало один на другом, я разглядеть не мог. Вид дергающихся в конвульсиях, залитых кровью тел просто не укладывался в сознании, поэтому детали до меня не дошли… В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум. Украинцы не обращали на него никакого внимания. Они продолжали в спешке гнать людей через проходы в овраг.