Читаем без скачивания Сорок пять - Александр Дюма

Маргарита подошла к этой чете, в которой слилось физическое и нравственное страдание.

– Встаньте, государь, и дайте мне выполнить тот долг, который вы на меня возложили, – заявила она голосом, полным решимости и величия.

Когда Генрих, видимо, встревоженный ее поведением, нехотя приподнялся на одном колене, она прибавила:

– Вам нечего опасаться, государь; когда уязвлена только моя гордость, я сильна; я не поручилась бы за себя, если бы страдало мое сердце; но, к счастью, оно здесь совершенно ни при чем.

Генрих поднял голову.

– Ваше величество? – вопросительно сказал он.

– Ни слова больше, ваше величество, – молвила Маргарита, простирая руку вперед, – а то я подумаю, что ваша снисходительность зиждется на расчете. Мы – брат и сестра, мы сумеем понять друг друга.

Генрих подвел ее к мадемуазель Фоссэз и вложил ледяные пальцы девушки в пылающую руку Маргариты.

– Идите, сир, идите, – сказала королева, – вам пора на охоту! Чем больше народу вы возьмете с собой, тем меньше любопытных останется у ложа.., мадемуазель Фоссэз.

– Но ведь в прихожих, – возразил король, – нет ни души.

– Не удивительно, сир, – ответила Маргарита, усмехнувшись, – все вообразили, что здесь чума; итак, поскорее ищите развлечений в другом месте!

– Ваше величество, – ответил Генрих, – я уезжаю и буду охотиться на пользу нам обоим!

Бросив последний долгий нежный взгляд на мадемуазель Фоссэз, все еще не пришедшую в чувство, он выбежал из комнаты.

В прихожей он тряхнул головой, словно стараясь отогнать от себя всякую тревогу; затем, улыбаясь свойственной ему насмешливой улыбкой, он поднялся к Шико, который, как мы уже упомянули, спал крепчайшим сном.

Король приказал отпереть дверь и, подойдя к постели, принялся расталкивать спящего, приговаривая:

– Эй-эй, куманек, вставай, уже два часа утра!

– Черт возьми, – пробурчал Шико. – Сир, вы зовете меня своим кумом, уж не принимаете ли вы меня за герцога Гиза?

В самом деле, говоря о герцоге Гизе, Генрих обычно называл его кумом.

– Я принимаю тебя за своего друга, – ответил король.

– И меня, посла, вы держите взаперти! Сир, вы попираете принципы международного права!

Генрих рассмеялся. Шико, прежде всего человек весьма остроумный, не мог не посмеяться вместе с ним.

– Ты и впрямь сумасшедший! Какого дьявола ты хотел удрать отсюда? Разве с тобой плохо обходятся?

– Слишком хорошо, тысяча чертей! Я чувствую себя словно гусь, которого откармливают в птичнике. Все в один голос твердят: миленький Шико, миленький Шико, как он прелестен! Но мне подрезают крылья, передо мной запирают двери.

– Шико, сын мой, – сказал Генрих, качая головой, – успокойся, ты недостаточно жирен для моего стола!

– Эге-ге! Я вижу, сир, вы очень уж веселы нынче, – молвил Шико, приподымаясь, – какие вы получили вести?

– Сейчас скажу; ведь я еду на охоту, а когда мне предстоит охотиться, я всегда очень весел. Ну, вставай, вставай, куманек!

– Как, сир, вы берете меня с собой?

– Ты будешь моим летописцем, Шико!

– Я буду вести счет выстрелам?

– Вот именно!

Шико покачал головой.

– Ну вот! Что на тебя нашло? – спросил король.

– А то, что такая веселость всегда внушает мне опасения.

– Полно!

– Да, это как солнце: когда оно…

– То, стало быть…

– Стало быть, дождь, гром и молния не за горами.

С улыбкой поглаживая бороду, Генрих ответил:

– Если будет гроза, Шико, – плащ у меня широкий, я тебя укрою.

С этими словами он направился в прихожую, а Шико начал одеваться, что-то бормоча себе под нос.

– Подать мне коня! – вскричал король. – И сказать мосье де Морнэ, что я готов!

– Вот оно что! Мосье де Морнэ – обер-егермейстер этой охоты? – спросил Шико.

– Мосье де Морнэ у нас – все, Шико, – объяснил Генрих. – Король Наваррский так беден, что дробить придворные должности ему не по карману. У меня один человек за все про все!

– Да, но человек стоящий, – со вздохом ответил Шико.

Глава 22.

О ТОМ, КАК В НАВАРРЕ ОХОТИЛИСЬ НА ВОЛКОВ

Бросив беглый взгляд на приготовления к отъезду, Шико вполголоса сказал себе, что охота короля Генриха Наваррского отнюдь не отличается той пышностью, какою славились охоты короля Генриха Французского.

Вся свита его величества состояла из каких-нибудь двенадцати-пятнадцати придворных, среди которых Шико увидел виконта де Тюренна, предмет супружеских препирательств.

К тому же, так как все эти господа были богаты только по видимости, так как им не хватало средств не только на бесполезные, но подчас и на необходимые расходы, почти все они явились не в охотничьих костюмах того времени, а в шлемах и латах, что побудило Шико спросить, не обзавелись ли гасконские волки в своих лесах мушкетами и артиллерией.

Генрих услыхал этот вопрос, хотя и не обращенный прямо к нему; подойдя к Шико, он коснулся его плеча и сказал:

– Нет, сынок, гасконские волки не обзавелись ни артиллерией, ни мушкетами; но это опасные звери, у них острые зубы и когти, и они завлекают охотников в такие дебри, где легко разодрать одежду о колючки; но можно разодрать шелковый или бархатный камзол и даже суконную или кожаную безрукавку, латы же всегда останутся целехоньки.

– Это, конечно, объяснение, – проворчал Шико, – но не очень убедительное.

– Что поделаешь! – сказал Генрих. – Другого у меня нет.

– Стало быть, я должен им удовлетвориться?

– Это самое лучшее, что ты можешь сделать, сынок.

– Пусть так!

– В этом «пусть так» звучит скрытое порицание, – заметил, смеясь, Генрих, – ты сердишься на меня за то, что я тебя растормошил, чтобы взять с собой на охоту?

– Правду сказать – да.

– И ты отпускаешь остроты?

– Разве это запрещено?

– Нет, нет, дружище, в Гаскони острословие – ходячая монета.

– Понимаете, сир, я ведь не охотник, – ответил Шико, – нужно же мне, отпетому лентяю, который век слоняется без дела, чем-нибудь заняться; а вы тем временем усы облизываете, учуяв запах несчастных волков, которых все вы, сколько вас тут есть, двенадцать или пятнадцать, дружно затравите!

– Так, так, – воскликнул король, снова расхохотавшись после этого язвительного выпада, – сперва ты высмеял нашу одежду, а теперь – нашу малочисленность. Потешайся, потешайся, любезный друг Шико!

– О! Сир!

– Согласись, однако, сын мой, что ты недостаточно снисходителен. Беарн не так обширен, как Франция; там короля всегда сопровождают двести ловчих, а у меня их, как видишь, всего-навсего двенадцать.