Читаем без скачивания Летописи Святых земель - Полина Копылова

– О, где же мне, узурпатору? – улыбнулся одним уголком губ король. Бледный Эринто едва сдержал гримасу боли и страха. – Впрочем, определенная свобода слова помогает выявить тайных врагов…

– Ваше величество… – это был уже шепот.

– … Не бойтесь, я говорю не про вас. – Король сделал паузу. – Я прекрасно знаю, мой драгоценный, что на самом деле означают ваши слова. Вы имели глупость влюбиться в Беатрикс, и вместо того, чтобы… ну, скажем, привести дело к счастливому завершению, разыграли бездарное моралитэ и наговорили ей такого, чего не простила бы и базарная девка. Так было дело, я верно осведомлен?

Эринто молчал,

– Так вот, милый вы мой, этим своим в высшей степени непочтительным поступком вы разозлили ее окончательно, так что она обиделась разом на все благородное рыцарство и, вернувшись домой, отыгралась на своих собственных подданных. Так что вы, дружок, ничуть не меньше ее виноваты, если уж признавать ее виновной в чем-либо. Но я считаю, что королева имеет право на все и никто не смеет спрашивать с нее ответа. Поэтому имейте в виду, что если вы и впредь будете столь неосторожны в словах, я прикажу без суда при всем честном народе переломать вам кости на колесе, а если вы останетесь живы, что случается, то очнетесь в самой страшной темнице Лоа, где даже крысы не появляются. Я посмотрю, что там станет с вашим ангельским голоском, от которого падают в обморок дурехи по всем Святым землям. Я сожалею, что моя сестра во помазании избрала себе такого возлюбленного. Пожалуй, в этом и заключается ее вина… – Тут король с улыбкой ослабил хватку. Задохнувшись от испуга и боли, Эринто непроизвольно схватился за плечо. У него дрожали колени. Король смерил его жестоким взглядом и повторил:

– Вы направляетесь моим чрезвычайным посланцем к мятежникам в Эманд с требованием освободить королеву Беатрикс. Вам будет вручено мое подробное письмо, ко торое вы там огласите. В случае, если вы не сумеете добиться бсвобождения Беатрикс, вас ждет бессрочное заточение в Лоа.

Эринто с трудом опустился на одно колено, в лицо ему уперлась кисть королевской руки, ожидающей поцелуя. Рыцарь коснулся ее онемевшими губами. Широкоскулое лицо Аддрика зарделось от удовольствия.

Путь в Эманд показался Эринто бесконечным. Он часто пересаживался из носилок в седло, из седла в носилки. Ему мерещились недомогания и немочи, в тягостных снах Беатрикс и Аддрик изрекали потоки пустых бессмыслиц, от которых к утру начиналась головная боль. Спутники смотрели на него подозрительно.

Мутило от воспоминания о том, как расчетливо и холодно унизил его Аддрик. После этого казалось невозможным что-то доказывать, кого-то убеждать, с кем-то бороться.

Он понял, что хочет одного – умереть.

От этого стало легче, в душу пролился свет. Не жить – доживать до смерти. И больше ни одной песни. Хватит.

Хватит.

Занавеску носилок отдернул снаружи командир посольского эскорта. Снежная пыль белела на меху его кагуля.

–… Сиятельный посол, нас изволят встречать. Люди разглядели всадников, которые скачут навстречу.

Забыв задернуть занавеску, он проскакал вперед. Лошадь взрывала копытами снег, плащ развевался за спиной. Этот человек, назначенный в спутники Эринто самим королем, был наверняка доносчиком. Эринто не позволили взять никого из друзей.

Родери Раин неспешно оглядывал расстилавшуюся вокруг равнину. Снег даже в полдень отливал синевой. Страна словно затаилась под снежным покровом, ожидая, чем решится ее судьба. На донжонах замков, где доводилось ночевать, горделиво трепетали штандарты со зверями. Дети Леса встали от края и до края Эманда, как будто Этар оживил их своим смолистым дыханием, пролетевшим с севера над равниной. Звенело старое оружие, скалились с оплечий звериные головы, и пламя гнева наполняло взоры. Осталось только раздавить гадину – воинство королевы, укрывшееся в Навригре, городке, который стал вольным потому только, что на него никто не зарился.

Там сидел раненый Ниссагль, точно паук с переломанной лапой. Там ошивался так называемый коннетабль Раэннарт, там строчил свои цидулки беглый примас Комес Таббет, и только Абеля Гана не хватало в этой теплой компании – казначей-фактора самосудно разорвали лошадьми. Ах да, там еще этот попенок Эйнвар. И толпа вооруженных подонков. Отребье. Вряд ли они долго протянут – стоит королеве умереть, а она умрет, как вся эта рать тут же разбежится.

Раин с удовольствием прислушался к своему сердцу – оно билось ровно. Мысли о самой страшной казни для Беатрикс не вызывали в нем ни малейшего содрогания. Хоть сейчас, готов был разрубить ее заживо пополам.

Он ехал по заснеженной равнине навстречу чрезвычайному посланцу короля Аддрика Железного. Тот вез какие-то требования Аддрика, вез не по своей воле. Согласно сведениям, Аддрик заставил Эринто присягнуть чуть ли не силой.

Вспомнился поединок на сыром песке при свете далеких факелов, жалкие глаза трубадура.

Интересно, каков он нынче? Поговаривают, что не снимает черного платья, хотя все поет.

Вскоре Раин различил вдали цепочку черных точек. Сопровождавшие его рингенцы приставляли ладони к бровям, чтобы лучше видеть…

Встряхнув носилки, кони встали. Раздались возгласы, зазвенела упряжь, заскрипел снег под ногами спешившихся. Перед бледным от холода и утомления Эринто предстал Родери Раин. Они узнали друг друга, и Родери отступил со сдержанным полупоклоном. У Эринто сразу заныло сердце, он опустил голову, как будто в чем-то винился. В ответ на приветствие он тихим голосом пригласил Родери в свои носилки. Тот принял приглашение и весь оставшийся немалый путь до Хаара ловко изыскивал темы для отвлеченных разговоров, которые не раздражали бы посланца. Политику они не затрагивали, лишь изредка поглядывая на поставленный в углу запечатанный ларец. Ландыш и корона были изображены на киноварной печати.

Ландыш, нежный ландыш Элеранса.

Застывшие в колком золоте шитья, геральдические ландыши покрывали развешанные по креслам одежды посланника. За окнами меркло ледяное глубокое небо и розовели зубцы башен – там зажгли факелы.

Назавтра был назначен Совет, где подлежало оглашению письмо Аддрика. Эринто сгорбился в кресле перед огнем – на нем была длинная стола, отделанная соболем, – одеяние государственных лиц, утерявших душу и возраст. Ему было тошно, он опять вспоминал тусклые в гневе глаза своего короля и с тоской думал о завтрашнем дне.

Ему отвели покои, сверху донизу отделанные золотом и резным деревом. В них еще держались приторные ароматы. Он понял, чьи они, эти комнаты, и совсем пал духом.