Читаем без скачивания Орбинавты - Марк Далет

К тому времени Бланка жила с ним, и он частенько называл ее дочкой, хотя по виду был старше ее всего лет на пять. Лола Эль-Рей умерла от оспы, когда ее дочери, тогда еще Бланке Эль-Рей, было всего десять лет. Ее продолжала воспитывать бабка Зенобия, но Бланка к тому времени уже знала, что Зенобия была не матерью, а воспитательницей Лолы. В том, что со стороны отца она происходит от кастильских дворян и что ее настоящая фамилия де Фуэнтес, Бланку просветил Пако, неожиданно появившись в ее жизни, чтобы проверить ее на наличие дара.

Пако Эль-Рей так часто терял близких людей, которые умирали от болезней или от старости, когда его самого не брало ни то ни другое, — он был вечно юн, а его идеальное здоровье справлялось с болезнями без особого труда, — что однажды он решил, что больше не будет заводить семью. Быть вечно молодым и видеть, как стареют близкие, смотреть им в глаза — это оказалось выше его сил. Лола была последней дочерью Пако.

В жизни каждого из детей загадочного кузнеца (ювелира, дрессировщика медведей, гитариста и так далее — список профессий был длинным) наступал момент, когда моложавый отец рассказывал ему, что реальность можно менять силой мысли. Затем следовало испытание, каждый раз оканчивавшееся неудачей. Ни у кого дара орбинавта не обнаружилось, и Пако всякий раз говорил очередному ребенку, что это была просто шутка. Или игра. В зависимости от возраста испытуемого.

Последним отпрыском, которого Пако проверял на наличие дара, была его внучка. Беленькая цыганочка дворянского происхождения, сероглазая, русоволосая и невероятно темпераментная Бланка. Она оказалась единственной, у кого Пако обнаружил дар.

В жизни Пако до того дня, когда он сидел в монреальской квартире Бланки, обсуждая выплывшую из глубины столетий повесть, было всего несколько мгновений предельного, почти непосильного волнения. Когда он обнаружил в себе способность менять реальность. Когда этот же дар оказался у его внучки. Когда он выжил после сабельного ранения в одной из Наполеоновских войн: в тот раз он потерял сознание более чем на сутки и поэтому не смог воспользоваться даром, чтобы оказаться в другом витке реальности. И когда извлек из керамической шкатулки повесть про жизнь орбинавтов, в которой упоминался и он сам.

От воспоминаний Пако отвлек телефонный звонок. Бланка, коротко переговорив с кем-то, вернулась к столику, за которым ее ждал дед.

— Отец совсем не такой, как ты, — заявила она вдруг.

— В каком смысле? — подозрительно спросил Пако, не очень довольный тем, что его собирались сравнивать с другим человеком и, как он чувствовал, не в его пользу.

— Во-первых, он решил не применять придуманной им техники «взмаха» в индейской ритуальной игре в мяч, потому что считал, что это будет нечестно по отношению к другим игрокам.

— В двадцать с чем-то лет я тоже был идеалистом, — комментировал ее слова Пако и сердито засопел.

— Ты?! — Бланка не удержалась и рассмеялась. — Ладно, не обижайся! Сам знаешь, что идеалистом ты не был никогда! Но, к сожалению для тебя, я еще не закончила сравнение. Дон Мануэль, он же шаман Равака, не проверял своих детей на наличие дара, потому что боялся, что, обнаружив дар, они перестанут расти. Он ждал, пока им исполнится двадцать лет. А ты о такой возможности подумал, когда проверял меня? Что если бы я перестала расти и навсегда осталась двенадцатилетней? Как бы я сейчас преподавала фламенко?

По ее тону трудно было понять, в какой степени она шутит, а в какой — действительно упрекает собеседника.

— Что это за глупая идея?! — возмутился Пако. — С какой стати ты перестала бы расти?

— А с какой стати ты перестал стареть? С какой стати Росарио помолодела?

— Но ты же не перестала расти! Судить надо по результатам, а не по намерениям.

— Вот тут мы с тобой и расходимся, дорогой дедушка. Судить вообще не надо. А намерение зачастую важнее результата.

Бланка поставила какую-то незнакомую Пако музыку и, отрегулировав громкость, чтобы она звучала тихо и не мешала разговору, вернулась к низкому столику, возле которого они сидели. Тема неторопливого блюза была незапоминающейся и оттого не надоедала.

— Кстати, теперь мы точно знаем, что не стареем именно из-за дара, — сказала Бланка.

— Это и без того было ясно. В этом смысле повесть нам ничего не открыла. Мы оба всегда это понимали.

— Ничего подобного! — Лицо ее осветилось новой мыслью. — Мы оба понимали это неправильно. Мы думали, что само наличие дара останавливает процесс старения.

— Так и оказалось, разве нет?

— То-то и оно, что нет. Если бы было так, я бы осталась в возрасте двенадцати лет. Даже нет! Я бы осталась в нулевом возрасте. Потому что дар орбинавта у меня от рождения. В действительности именно применение этого дара, а не просто его наличие оказывает воздействие на организм орбинавта. Да и воздействие состоит не в прекращении старения, а в формировании идеального тела!

— Да, ты права, — признал Пако. — Вот почему ты продолжала расти и после того, как стала применять свои способности. Мы ничего этого не знали. И Мануэль этого тоже не знал, когда жил на острове. Алонсо расшифровал соответствующий фрагмент только в конце тысяча четыреста девяносто третьего года.

— Ты мог это узнать не в двадцатом, а в пятнадцатом или хотя бы в шестнадцатом столетии. Если бы потрудился получить причитающуюся тебе — да и мне тоже, между прочим! — копию рукописи.

— О нет, не начинай снова! — взмолился Пако. — Невозможно выслушивать каждые полвека одни и те же упреки!

С годами, точнее говоря, с веками бывший цыганский беженец из Византии, благодаря природной любознательности, цепкому уму, хорошей памяти и практически неограниченным ресурсам времени, находящимся в распоряжении нестареющего орбинавта, выучил множество языков. Он стал — поначалу просто от скуки — интересоваться развитием наук и искусств, прочитал невероятное количество книг. С XVII по XX век Пако, вероятно, был одним из самых образованных людей в мире. Как и его внучка, прошедшая сходный путь к знаниям.

Но это не всегда было так. Когда Омар предложил сделать для Пако копию древнего манускрипта «Свет в оазисе», где рассказывалось, как развить дар орбинавта, Пако, подумав, что он никогда в жизни не станет возиться с расшифровкой латинского текста, написанного еврейскими буквами, бездумно отказался.

Сегодня подобный довод показался бы Пако смехотворным. У него было достаточно времени и упорства, чтобы выучить любой, даже самый сложный в мире язык и попытаться расшифровать какой угодно документ. Но дело было сделано. Рукописи у Пако не было.

Он уже почти и забыл о ее существовании. В 1506 году, после смерти Зенобии, воспитавшей и Лолу, и Бланку, юная наследница Фуэнтесов покинула пещеры Сакромон-те, где в последние годы обитала их группа, и по настоянию деда переехала к нему в Толедо. К тому времени он больше не примыкал ни к каким цыганским поселениям. В последнем сообществе, с которым он прожил с 1483 по 1502 год, когда пришел с маленькой Лолой, Пако уже почти не мог скрывать своей неподверженности старению. Даже странно, что этот факт так и не дошел до Святой палаты.

После приезда Бланки дед и внучка много лет прожили вместе до тех пор, пока она не вышла замуж. Для того, чтобы прийти к таким же выводам и к такому же образу жизни, который вел Пако, — вечные скитания, смена имени (для чего приходилось подкупать чиновников), а главное, отказ от привязанностей, семьи, детей, — Бланке потребовалось пройти собственный путь.

В первый же год жизни с дедом четырнадцатилетняя девочка высказала пожелание взглянуть на рукопись, фигурировавшую в рассказах деда-орбинавта. Ему пришлось признаться, что когда-то он от нее отказался. Спустя еще лет пять повзрослевшая Бланка, опять вспомнив о рукописи, обратилась к Пако со всей решимостью:

— Мы должны найти потомков Омара и попытаться раздобыть копию «Света в оазисе».

— Почему это так важно? — удивился дед. — Мы оба умеем управлять реальностью. Что такого может нам рассказать этот древний текст? Я понимаю, когда ему придают огромное значение люди, не родившиеся с даром орбинавта, но по наивности полагающие, что его можно развить. Для нас же с тобой эта рукопись сделала свое дело: благодаря ей мы узнали о своих способностях. Что еще она может нам дать?

Бланка, которую уже и тогда невозможно было переубедить хлипкими, но многословными аргументами (Пако называл это ее качество «занудством»), стала загибать пальцы:

— В ней могут содержаться ответы на множество вопросов. Как часто дар передается по наследству? Есть ли какой-нибудь предел глубины ствола, до которого его можно довести постепенным увеличением? Можно ли развить дар до такой силы, чтобы менять события, происшедшие месяц назад, год назад, десятки лет назад? Можно ли менять человеческую историю? Не предлагает ли автор рукописи какие-то неизвестные нам способы увеличения глубины? Что означает странная пульсация в затылке, которую мы оба чувствуем всякий раз, когда меняем явь?