Читаем без скачивания Зарубежная фантастическая проза прошлых веков (сборник) - Ирина Семибратова

— Баркер! — крикнул он. — Что это значит?

— Разбиты! Разбиты в пух и прах! — прохрипел тот и помчался дальше, раздувая ноздри, словно лошадь. Через секунду человеческий поток поглотил его.

Не успел замереть звук его голоса, как последняя уцелевшая доска забора согнулась, выпрямилась и, точно из катапульты, выбросила на дорогу новую фигуру. Пришелец был одет в огненно-красную тунику алебардщиков Ноттинг-Хилла; оружие его было обагрено кровью, а на лице сияла победа. В следующее мгновение в бреши забора хлынула красная волна, и преследователи, потрясая алебардами, ринулись на дорогу, мимо маленького человечка с совиными глазами, который смотрел на них, не вынимая рук из карманов.

Король испытывал чувство человека, несомого ураганом, — его как бы вовлекло в бешеный водоворот. А потом произошло нечто такое, чего впоследствии не мог описать он сам, а тем менее возьмемся описывать мы. Внезапно в темном отверстии, среди обломков опустошенного сада, словно в раме, возникла огненная фигура.

Адам Вэйн, победитель, с закинутой головой, с развевающейся львиной гривой, с простертым к небу мечом, стоял в заревом сиянии своей мантии, распластавшейся по ветру, подобно красным крыльям архангела. И король увидел — он сам не знал, как и почему, — нечто невиданное и потрясающее. Огромные зеленые деревья и широкая красная мантия трепетали под ударами ветра и сливались воедино. Меч казался лучом закатного солнца. Нелепый маскарад, рожденный прихотью короля, стал мощной действительностью, переросшей его и охватившей весь мир. Здесь была нормальность, здесь был здравый смысл, здесь была естественность. А он, со своим рационализмом, со своей отчужденностью, с черным своим сюртуком, был случайностью, чем-то лишним, чем-то ненужным — черным пятном в мире багреца и золота.

Книга четвертая

Глава I. Бой фонарей

М-р Бэк, несмотря на обремененность государственными делами, нередко захаживавший в свое дело на Кенсингтон-Хай-стрит, медленно запирал магазин, из которого вышел последним. Был дивный вечер, зеленый и золотой, но это весьма мало беспокоило м-ра Бэка. Впрочем, если бы вы указали ему на прелесть вечера, он немедленно согласился бы с вами, ибо все богачи хотят быть художественными натурами.

Он вышел на свежий воздух, застегивая на ходу легкое светлое пальто и пыхтя сигарой. Вдруг из-за угла вынырнул человек в таком же точно пальто, только расстегнутом и развевающемся по ветру.

— Хэлло, Баркер! — воскликнул суконщик. — Пришли приобрести себе летний костюм? Опоздали, опоздали! Восьмичасовой рабочий день. Гуманность и прогресс, мой мальчик!

— Перестаньте болтать вздор! — крикнул Баркер, топая ногой, — Мы разбиты!

— Разбиты? Кем? — изумленно спросил Бэк.

— Вэйном!

При свете уличного фонаря Бэк в первый раз увидел искаженное, бледное лицо Баркера.

— Идем пропустим рюмочку, — сказал он.

Они зашли в ярко освещенный бар, Бэк поудобнее устроился в мягком кресле и вытащил портсигар.

— Закуривайте, — сказал он.

После минутного колебания Баркер сел в кресло с таким видом, словно он каждую минуту готов был снова вскочить на ноги. Они молча заказали выпивку.

— Как это случилось? — спросил наконец Бэк, вперяя в Баркера свои большие проницательные глаза.

— Откуда я знаю? — крикнул Баркер. — Это было, как… как во сне! Как могли двести человек побить шестьсот? Как они могли?

— Действительно, — холодно сказал Бэк, — как они могли? Вы должны это знать.

— Я не знаю. У меня нет слов, — ответил Баркер, барабаня пальцами по столу. — Кажется, дело было так: нас было шестьсот человек, мы были вооружены этими проклятыми обероновыми секирами — и ничем больше. Шли по двое в ряд, вверх по Холлэнд-уоку, между высокими заборами, которые тянутся до самой Пэмп-стрит. Я шел почти в самом хвосте отряда, а отряд, надо вам сказать, растянулся чуть ли не на милю. В то время как хвост еще находился на Холлэнд-уок, голова уже пересекала Холлэнд-парк-авеню. А потом голова нырнула в лабиринт узких улочек по другую сторону авеню, а хвост — в том числе и я — дополз до перекрестка. Когда же и мы, наконец, перебрались на северную сторону и завернули в узкий извилистый переулок, выходивший, по-видимому, на Пэмп-стрит, мы почувствовали себя как-то странно. Улицы вились и переплетались так, что голова нашего отряда, казалось, исчезла вовсе: с таким же успехом она могла находиться в Северной Америке. И все время мы не видели ни одной живой души.

Бэк, лениво стряхивавший свою сигару в пепельницу, начал задумчиво водить ею по столу, рисуя нечто вроде примитивной географической карты.

— Улицы были пустынны — кстати, это ужасно действовало мне на нервы, — но по мере того как мы углублялись в них, с нашим отрядом происходило что-то странное. Порой далеко впереди — за двумя-тремя поворотами — раздавался шум, грохот, звучали чьи-то подавленные крики, потом все снова затихало. И в такие минуты по всему нашему отряду пробегало какое-то содрогание, какой-то трепет, словно отряд наш был неким живым существом, словно его били по голове, словно по нему пробегал электрический ток. Никто из нас не знал, что это такое, и все же мы содрогались и трепетали. Потом мы снова приходили в себя и двигались дальше узкими грязными улицами, огибая углы, оставляя за собой перекрестки и распутья. Я смотрел на узкие извилистые улицы, и — я не знаю, поймете ли вы это, — мне казалось, что я вижу сон. Мне казалось, что все кругом нас утеряло смысл и что мы никогда уже це выберемся из этого лабиринта. Не правда ли, странно слышать от меня такие слова? Все эти улицы были хорошо известны мне: они были отмечены на любом плане города. Но факт остается фактом. Я не боялся, что что-нибудь случится. Я боялся, что ничего не случится — никогда не случится, до скончания веков…

Он осушил свой стакан и приказал подать еще виски. Выпив его, он продолжал:

— И вот что-то случилось. Бэк, клянусь вам, с вами никогда ничего не случалось за всю вашу жизнь. Со мной никогда ничего не случалось за всю мою жизнь.

— Никогда ничего не случалось? — удивленно воскликнул Бэк. — Что вы этим хотите сказать?

— Никогда ничего не случалось! — с истерической настойчивостью повторил Баркер. Разве вы имеете представление, как это выглядит — когда что-нибудь случается? Вы сидите в вашей конторе, поджидаете клиентов — клиенты приходят. Вы гуляете по улицам, поджидаете друзей — вы их встречаете. Вам хочется выпить — вы выпиваете. Вам хочется заключить пари — вы заключаете пари. Вы рассчитываете либо выиграть, либо проиграть — и вы либо выигрываете, либо проигрываете. Но когда что-нибудь случается… — он содрогнулся и замолчал.

— Продолжайте, — коротко сказалБэк, — продолжайте.

— И вот пока мы медленно огибали один угол за другим, что-то случилось. Запомните: сначала что-нибудь случается, а потом вы начинаете понимать, что что-то случилось. И все, что случается, случается само по себе — вы не имеете с ним ничего общего. Это доказывает одну пренеприятную вещь: что кроме вас на свете существует еще что-то. Иначе я объяснить не могу. Мы обогнули один угол, второй угол, третий угол, четвертый, пятый. А потом я медленно поднялся из сточной канавы, в которую только что свалился без чувств, и снова был опрокинут в нее человеком, прыгнувшим мне на голову. И тут весь мир наполнился воем, грохотом и огромными детинами, валившимися на нас, словно кегли.

Бэк нахмурился и взглянул на свою карту.

— Это было на Портобелло-роуд? — спросил он.

— Да, — сказал Баркер, — на Портобелло-роуд. Я это понял вспоследствии. Но, боже ж ты мой, что это был за ужас! Бэк, знаете ли вы, что это за ощущение, когда молодец шести футов росту молотит вас по голове шестифутовой дубиной с шестифутовым стальным наконечником? Если да, то вы должны были испытать то, о чем говорит Уолт Уитмен, — вы должны были «переоценить все философии и все религии».

— Не сомневаюсь, — ответил Бэк. — Но если вы находились в Портобелло-роуд, неужели вы и теперь не понимаете, что произошло?

— Понимаю как нельзя лучше. Меня четыре раза опрокидывали на землю — переживание, скажу я вам, которое сильно отражается на человеческой психике. И случилось еще кое-что. Я сам опрокинул на землю двух людей. После четвертого падения (особенного кровопролития там не было — больше грохота, тумаков и затрещин, потому что из-за давки никто не мог воспользоваться оружием), после четвертого падения, говорю я, я как черт вскочил на ноги, вырвал у кого-то секиру из рук и начал крушить — крушить направо и налево, всюду, где мелькали красные туники вэйновых молодцов. Благодарение богу, двое из них, обливаясь кровью, повалились на камни мостовой! А я расхохотался и снова был сброшен в канаву, снова вскочил, снова крушил и изломал свою алебарду в куски. Одному человеку я все-таки успел проломить череп!