Читаем без скачивания История человечества. Россия - Владимир Сядро

Впрочем, в самом начале 1950-х годов Мао всячески подчеркивал, что у Китая нет и не может быть каких-либо претензий к «большому северному брату». В отчете ЦК КПК на VII съезде партии он сказал: «Советский Союз первым отказался от неравноправных договоров и заключил с Китаем новые, равноправные договоры». По прибытии в Москву во главе делегации КНР в декабре 1949 года Мао повторил, что после Октябрьской революции 1917 года советское правительство «первым аннулировало неравноправные договоры в отношении Китая, существовавшие во время царской России», то есть те договоры, которые касались вопросов концессий и экстерриториальности.

Надо сказать, что первый визит Мао в Москву в качестве полновластного руководителя Китая был далеко не однозначным. Дело в том, что теплых, доверительных отношений между двумя вождями – Сталиным и Мао – не сложилось. Сталин не доверял Мао, говорят, что однажды даже сравнил его с редиской – «красный снаружи, белый внутри». Глава СССР долго не хотел встречаться с китайцами, мало того, не позволял этого делать другим партийным руководителям. Расстроенный Мао хотел было даже уехать, так и не начав переговоров. Но, видимо, в Кремле решили, что достаточно «промариновали» китайского лидера, и встречи на самом высшем уровне наконец-то начались.

Так или иначе, визит Мао в Москву зимой 1949/50 года был успешным. Несмотря на все сложности, стороны заявили о своей готовности и желании всесторонне развивать отношения. 14 февраля 1950 года СССР и КНР подписали Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи.

Приход к власти в СССР Н. С. Хрущева и взятый им курс на десталинизацию в Советском Союзе поначалу были восприняты в Китае позитивно. Мао, при всех внешних проявлениях «глубочайшего почтения» к «великому вождю СССР» товарищу Сталину, приходилось мириться с положением «младшего брата» и терпеть поучения советских руководителей о том, как правильно нужно вести народ к победе коммунизма. Когда же в 1953 году Сталин умер, Мао уже рассчитывал на иной статус – по его мнению, «младшим» уже был Хрущев, ведь он и по возрасту был моложе китайского руководителя, и «стаж» пребывания у руля государства у него был гораздо меньше. После смерти Сталина Мао, на его взгляд совершенно обоснованно, стал претендовать на роль лидера международного коммунистического движения.

Однако у Никиты Хрущева на этот счет было свое мнение, мнение же китайского руководителя даже по глобальным вопросам его мало интересовало. То, что первый секретарь КПСС начал слишком активно критиковать Сталина и при этом не посоветовался с Мао, китайский лидер воспринял едва ли не как личное оскорбление. Известно его высказывание, что он оценивает деятельность Сталина на 70 % как положительную и только на 30 % – как отрицательную. Кроме того, Мао видел в развенчании культа личности Сталина угрозу своему личному положению как вождя китайской нации. «Алеет восток, солнце встает, в Китае родился Мао Цзэдун…» – под слова гимна китайцы вставали с утра и ложились спать вечером. «Нас вырастил Сталин – на верность народу / На труд и на подвиги нас вдохновил!» – в СССР еще недавно все было похоже. Но теперь все было по-иному. Был ХХ съезд, был доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях». Мао не мог не понимать, что СССР для многих китайцев был примером того, как надо жить, тысячи китайских студентов учились в Советском Союзе и видели, что там происходит. А это значит, что в головах китайцев могло зародиться сомнение и в непогрешимости и мудрости самого Мао…

Первое отчетливо видное облако на, казалось бы, безоблачном небе советско-китайских взаимоотношений пробежало в 1957 году. Связано это было с начавшейся в Китае кампании под лозунгом «Пусть расцветают сто цветов». За год до этого Чжоу Эньлай предложил провести широкую кампанию среди всех интеллектуалов страны, чтобы получить полную картину мнений о политике китайского руководства. Тогда эта идея Мао пришлась по душе – он считал, что коммунистам, чтобы добиться «подлинной диктатуры народной демократии, нужна критика от народа». Поначалу кампания, название которой было взято из классического стихотворения: «Пусть расцветают сто цветов, Пусть соперничают сто школ», развивалась довольно вяло. В феврале 1957-го Мао заявил, что требуется именно критика, и стал критиковать тех, кто не желает подвергнуть здоровой критике центральное правительство и боится этого. И, что называется, прорвало: в адрес Мао и Чжоу пошли миллионы писем, по всей стране стали возникать митинги и стихийные выступления. В итоге все громче и громче зазвучали требования о смене руководства страной и партией. Такая критика, по мнению Мао, уже не была «здоровой», и в июле 1957 года он распорядился свернуть кампанию. Тех, кто еще недавно, поддавшись уговорам, стал резко критиковать партию, начали арестовывать и отправлять в ссылку. Как сама кампания «Пусть расцветают сто цветов», так и ее резкое сворачивание и последствия вызвали недоумение в Кремле. Это было первым серьезным разногласием между китайским и советским руководством.

Примерно в то же время (точнее, немногим ранее) Китай начал так называемую «картографическую агрессию». В учебниках и на картах спорные территории обозначались как принадлежащие Китаю. Например, в «Атласе провинций КНР» граница в районе Хабаровска была показана по северному руслу Амура, а не по южной Амурской протоке, как китайская территория был изображен весь Памир. И это при том, что незадолго до этого, в начале 1950-х годов, советские представители передали КНР топографические карты с обозначением всей линии границы, в том ее виде, как ее понимали в Советском Союзе. И тогда каких-либо возражений с китайской стороны по поводу линии проведения границы не последовало.

Мао Цзэдун

Противоречия нарастали. Амбиции и своеобразные характеры двух лидеров, не терпящих возражений, накладывались на серьезные геополитические и идеологические разногласия между двумя странами. Вектор внешней политики Кремля после марта 1953 года сместился если не кардинально, то достаточно существенно в сторону сотрудничества с Западом. В Москве считали, что две системы вполне могут мирно сосуществовать и сотрудничать на благо друг друга. Стремление снизить ядерную угрозу и снять напряжение нашло свое отражение, например, в предложении Хрущева об одновременном роспуске НАТО и Организации Варшавского договора.

Совсем иной была позиция Пекина и Мао, который постепенно стал иконой леворадикальных сил всего мира. Мао выдвигал идею всеобщей революционной войны с капитализмом и империализмом, по его мнению, спор между двумя системами мог решиться только военным путем. «Если половина человечества окажется уничтоженной, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен», – говорил китайский лидер, подразумевая, что в борьбе с Западом не стоит обращать внимания на большое количество жертв. Он призывал русских при необходимости отступать до Уральских гор, где в борьбу уже вступят китайцы. Хрущев, не особо стесняясь в выражениях, назвал все эти рассуждения Мао «детским лепетом», что, естественно, еще больше ухудшило отношения между двумя лидерами и их странами.

Сильно обиделся Мао на Советский Союз и его лидера в 1959 году, когда СССР фактически отказался поддержать Китай в его конфликте с Индией. Этот конфликт интересен тем, что за десять лет до противостояния на Даманском он достаточно ясно продемонстрировал всю серьезность намерений КНР любыми, в том числе и военными, средствами добиваться возвращения «исконно китайских» территорий. Не исключено, что китайско-индийский конфликт был своего рода «разведкой боем» перед возможной войной с СССР (правда, следует опять же отметить, что в те времена в военно-техническом плане Советский Союз и Индия находились в совершенно разных «весовых категориях»).

Эскалация отношений с Индией проходила, по сути, по тому же сценарию, что и ухудшение отношений с СССР. Индия, только-только получившая независимость, как и Китай, стала претендовать на роль лидера региона и всего движения «молодых», недавно получивших свободу государств. Но, в отличие от Пекина, Дели поддерживал хорошие отношения как с социалистическими, так и с капиталистическими государствами. Такая гибкая политика позволяла Индии добиваться больших успехов в деле укрепления своего влияния, что не нравилось китайским руководителям во главе с Мао.

Предтечей конфликта стала уже известная нам «картографическая агрессия», когда на китайских картах и в учебниках принадлежащие Индии территории обозначались как собственность Китая. Затем были обмен нотами протеста, гневные публикации в прессе, мелкие стычки на границе. Наконец 23 января 1959 года Чжоу Эньлай впервые официально заявил, что «индийско-китайская граница никогда не была формально определена, что не существует никаких договоров и соглашений, подписанных центральным правительством Китая и правительством Индии, относительно границы между двумя странами».