Читаем без скачивания Сто полей - Юлия Латaынина

Плохо, когда рядом маленький чиновник, еще хуже, когда рядом большой чиновник, но когда рядом большой чиновник, одетый маленьким, – тогда хуже некуда… Бежать, бежать!

Охранник громко зевнул в кулак. Рука умелого вора скользнула над кучкой серебристых цацек, рукав на мгновение закрыл ее от скучающего взора стражника. Лия рассуждал по аналогии: раз есть чудесные коробочки, должны быть и чудесные дубинки. Лия взмолился про себя богу Варайорту, богу торговцев и воров, который в свое время наградил его хорошим даром угадывать сокровенную суть предмета: из мира духов или людей – все равно.

Ремесленник Хандуш, скрючившись на полу, аккуратно, с толком расковыривал черную коробочку. Коробочка умела говорить, а когда он разобрал ее на части, умолкла. Хандуш собрал их по замеченному – коробочка снова залопотала.

– Ну что, эта магия позабористей шакуниковой?

Ремесленник обернулся к пестро разодетому варварскому командиру и обозлился:

– Это не магия. Если бы это была магия, то она бы и в разобранном виде говорила. Понимаете, господин военачальник, всякий амулет есть целое. Разобрать его нельзя, разбить – можно, и при этом всякая часть сохранит свойства целого. А здесь что? – и Хандуш потянул изнутри коробочки серебряный короткий ус – проволочки усовершенствованного образца.

Беловолосый араван отошел, улыбаясь. Ремесленник был, разумеется, прав. Он умел думать только руками, а не головой, но думал так, как его хозяева в храме Шакуника. Ему неважно было «почему?», ему важно было «как»?

Шакуники забыли одно. Всякая вещь не только существует – но и что-то значит. И сущность знака – значить не то, что он есть.

Как вещь – этот звездный корабль был путаницей стальных потрохов, изготовленных людьми более умелыми и, вероятно, более жестокими, нежели вейцы. Как знамение… Доносчик был прав – это был венец с головы экзарха, чье падение потрясло землю Варнарайна.

Факты устроены по-своему, значения их – по-своему. Эти люди могли думать, что прилетели сами по себе, но в мире ничего не происходит само по себе: они были посланы, чтоб предуказать и изменить течение событий в империи. Смысл упавшего венца был, конечно, один. Не пройдет и трех месяцев, как экзарх сбросит его со своей головы и возложит на нее императорский венец. О том же толковали по ночам звезды. Было весело чувствовать, что не только твои усилия, но и само небо ведет тебя к цели: это придавало усилиям уверенность.

Араван искоса взглянул на экзарха. Он понимал, о чем тот думает. О том, что государь нездоров, точнее, будет нездоров очень скоро. Что государыня Касия, возможно, примирится с потерей супруга, но не примирится с потерей власти. Что золотом Варнарайна во дворце куплено все, что продавалось, то есть все, что стоило покупать.

Но сейчас для экзарха корабль со звезд – такая же неприятность, как для крестьян. Не надо нам ни лишних чиновников, ни лишних комиссий. Не надо даже изучать его втихую – шпионы, как укоры совести, являются там, где их меньше всего ожидаешь.

Араван Баршарг махнул рукой двоим сырым варварам, слишком глупым, чтобы понять, на что они смотрят, – и все трое исчезли в глубине залитого неживым светом и выстланным мускулами проводов прохода, ведущего в глубь корабля.

Экзарх между тем поднялся с кресла и медленно пошел вдоль круглой стены рубки, и дальше – в коридор.

Повсюду были экраны, и экраны были – как рисовая маска. Там, под маской, было все: как взлететь в небо, и как устроен мир, и как устроены боги… Хотя последнее вряд ли. Если бы люди со звезд знали, как устроены боги, они не прилетели бы в стальном коконе, – они бы пришли пешком, стряхивая с сапог звездную пыль. Но он был бессилен это понять. Любой толковый монах-шакуник, сластолюбивый, толстый, обрюзгший Кедмераг понял бы в корабле больше него, – будущего государя. Но – ближайшие два месяца храму Шакуника нельзя было показывать корабль. Храм и так не спешил расставаться с монополией на знания.

Кстати, почему в корабле нет книг? Запретили? Умеют хранить знания другим способом?

В маленькой, не больше тюремной ямы каюте экзарх нашел картинку с раздетой девкой и кошелек с документами. Полоски, водяные знаки, печати, рисунок владельца, трехмерный почему-то, как и раздетая девка… Великий Вей! Под сколькими номерами в скольких казенных описях значился улыбающийся на рисунке человек! И – деньги. Денег было очень мало и все они были бумажные. Экзарх скрипнул зубами. Этого одного достаточно…

«Ваза может разбиться на осколки, но осколок не имеет свойств вазы. Ойкумена может разделиться на части, но ни одна из этих частей не будет государством. Государство есть целое и существует лишь в единственном числе», – вспомнил экзарх слова из трактата Веспшанки. Баршарг прав: только сильное государство может построить этот корабль. И теперь пальцы этого государства дотянулись до страны Великого Света. И оно, конечно, согласится: вы были правы, полагая, что государство существует в единственном числе, но вы ошиблись, принимая себя за это государство.

Сильное государство, которое не терпит узоров на приборных досках. Люди которого улыбаются на портретах белозубой улыбкой, как улыбается рисовая маска экзарха на публичных церемониях. Которое строит одинаковые здания из стекла и стали, а вместо садов между ними устраивает гигантские каменные каналы. А надписи, надписи, залившие улицы? Нет, это не предприниматели и не торговцы, не маленькие люди усыпали улицы на картинках крикливыми блестками заклинаний, рассыпающейся канителью букв. Маленькие люди хоронятся за глинобитными стенами от чужого ока, маленькие люди берегут каждый праведно нажитый грош, маленькие люди готовы поделиться с чиновником скорее плетьми, чем деньгами, – только государство, не считая, тратится на бессмысленные полотнища и ленты в собственную славу.

Есть, правда, и другой кандидат на роль хозяина корабля: Храм, подобный храму Шакуника: монополия знаний, обернувшаяся монополией власти. Такой кандидат приобретет все права государства и утратит все его обязанности.

Прошло с четверть часа – экзарх вернулся в рубку. Там за это время произошли изменения. Один из варваров-стражников, наскучив забавляться с неотзывчивыми кнопками на главных пультах, ткнул пальцем в сторону и попал удачно, – один из экранов засветился и принялся показывать недосмотренный кем-то боевик.

Экзарх сел в кресло и молча смотрел на экран. Прошла минута, другая, – человек на экране весело стрелял из какой-то огненного сучка, вероятно, во славу своего государства, – экзарх дернул ртом. Он сам не терпел публичных казней на потеху толпы: какие, однако, варвары, – казни бывают хоть не чаще, чем раз в неделю, а эти, со звезд, убивают на экране вот уже третьего человека за пять мгновений.