Читаем без скачивания Призрачный сфинкс - Алексей Корепанов

«Не властны мы в самих себе…» – отрешенно подумал он, и ему вновь захотелось расхохотаться – громко, заливисто и раскатисто, от всей души, до слез, до колик в животе, и хохотать долго-долго, всю оставшуюся жизнь.

«А вот и не смешно, – осадил он себя. – Спокойно, Витя. Будем считать, что это коньячок до сих пор в тебе играет. Соберись, дорогой, успокойся – не ударь в грязь лицом перед собственной химерой…»

Двери с шипением сложились гармошкой и доктор Самопалов, поправив галстук, вышел из автобуса. Скользя подошвами по плотно утрамбованному снегу, который выпал явно не только что, и не час назад, он вэбежал на покрытые ледяной коркой ступени, счастливо избежав падения, толкнул слегка заиндевевшую стеклянную дверь и оказался в зале аэровокзала.

Зал был высоким и просторным, очень тихим и очень пустынным. Никто не сидел в красных, пластиковых, как на стадионе, креслах, ряды которых – спинка к спинке – тянулись вдоль стеклянной стены, выходящей на заснеженную привокзальную площадь; никто не стоял возле окошек билетных касс и у стендов с расписанием авиарейсов; никто не пил кофе и другие напитки за столиками кафетерия. Зал выглядел так, словно все внезапно дружно ушли на фронт, забыв прилепить к дверям соответствующую записку.

А еще доктор Самопалов подумал, что именно так может выглядеть зал аэровокзала, если он видится во сне.

Струя холодного воздуха пробежала по ногам – вероятно, кто-то открыл дверь – и тут же за спиной доктора Самопалова раздался негромкий голос:

– С прибытием, Виктор Павлович.

Врач, внутренне собравшись, медленно повернулся, ожидая увидеть кого угодно и что угодно – даже двойника или собственное отражение, – но позади него стоял совершенно незнакомый человек в темно-синих джинсах и черной кожаной куртке, над воротником которой виднелся краешек пушистого зеленого в клеточку шаpфa. У человека были седоватые виски и худощавое лицо с резкими складками между бровей и глубоко посаженными глазами. Человеку было лет под пятьдесят, и он нисколько не походил на писателя (какими они представлялись доктору Самопалову), а походил он на удмурта, выбравшегося в город из своих удмуртских лесов. Взгляд его нельзя было назвать ни дружелюбным, ни неприязненным – вполне нейтральным был взгляд, не холодным и не теплым.

Доктор Самопалов сдержанно кивнул, не зная, что сказать, а Корепанов тут же повел головой в сторону безжизненного кафетерия:

– Пойдемте, Виктор Павлович, попьем кофе. Коньяк не предлагаю, коньяк вы уже пили и больше, думаю, не пожелаете.

– Откуда вы знаете про коньяк? – спросил врач, покорно направляясь к кафетерию. Корепанов шел рядом, не вынимая рук из карманов куртки. – Как вас по отчеству?

– Яковлевич. Алексей Яковлевич. Насчет коньяка… – автор Сфинкса» коротко взглянул на доктора Самопалова. – Я же пишу про вас. Сегодня ночью дописал эту главу до конца. Тридцатую. Называется она – «Сумерки».

Виктор Павлович остановился, спросил с любопытством:

– То есть, вы знаете, что со мной и завтра будет, и послезавтра? – его опять почему-то начал разбирать смех и он едва сдерживался.

– Нет, пока не знаю.. Вашу сюжетную линию я до конца пока не продумал.

– Выходит, я – ваша выдумка, Алексей Яковлевич?

Корепанов неопределенно повел плечом:

– Честно говоря, понятия не имею. Возможно. Но не обязательно. Есть у меня такое подозрение, что и сам я, и роман мой недописанный – тоже чья-то выдумка. Впрочем, как и все остальное.

– Ковалева? – быстро спросил доктор Самопалов.

Автор «Призрачного Сфинкса» вновь сделал неуверенное движение плечом:

– Как знать, Виктор Павлович… Ковалева… Марсианского Сфинкса… Кого-то еще…

– Господа Бога?

– Господа Бога выдумали мы сами. А Он выдумал нас. Или наоборот. Или кто-то еще выдумал и самого себя, и Господа Бога, и нас. Нам не дано добраться до истины, и мы никогда не узнаем – иллюзорен ли мир и мы сами – или нет.

– Послушайте, а что если именно вы – моя иллюзия, а не наоборот? – медленно спросил доктор Самопалов, продолжая стоять на месте, на полпути к кафетерию.

– Не исключено.

– Пустопорожнее какое-то философствование получается, вам не кажется? Иллюзия… Пустота… Зачем вам все это, если, по-вашему, нам никогда не добраться до истины?

Видение в джинсах и черной куртке слабо улыбнулось одними уголками губ:

– Так проще жить, Виктор Павлович.

Доктор Самопалов покивал, вновь обвел взглядом пустынный зал и пустынную заснеженную площадь по ту сторону стекла. Говорить ему расхотелось. Говорить было не о чем. И не намерен он был никуда идти, и кофе пить был тоже не намерен, а намерен он был стоять вот так, посреди иллюзорного зала – хоть и тысячу иллюзорных лет.

– А снег-то зачем? – все-таки задал он вопрос. Просто из любопытства.

– Так, для контраста. Подумалось ни с того ни с сего: хорошо бы, чтоб морозец. Вот и написал. Я жару не люблю.

– Ну да, конечно. Подумалось… Действительно, почему бы и нет? – доктор Самопалов взглянул в глаза иллюзорному собеседнику. – Вы говорите, что дописали главу до конца. И этот наш разговор там тоже был?

– Да, разумеется. И этот мой ответ.

– И чем же она кончается?

Корепанов некоторое время молчал, рассеянно глядя на серый пол, потом поднял голову. В глазах его под черными, чуть топорщащимися бровями не отражалось никаких эмоций.

– Вы действительно хотите это знать, Виктор Павлович?

– Да, Алексей Яковлевич. Уж будьте так любезны…

– Что ж… – Корепанов сдвинул брови и неторопливо процитировал: – «Доктор Самопалов хотел сделать шаг, но обнаружил, что почему-тo не может сдвинуться с места. А в следующее мгновение понял, что растворяется, как растворяется сахар в чашке горячего кофе. И снег за стеклянной стеной аэровокзала тоже растворялся. Вместе со стеной».

– Значит, говорите, я ваша иллюзия? А если я сейчас сделаю шаг вперед? Или десять шагов?

– Попробуйте.

Доктор Самопалов оторвал ногу от пола – вернее, собрался это сделать, но подошва была словно приклеенной. Человек в черной куртке, так и не вынув руки из карманов, с легкой грустью смотрел на него. Виктор Павлович попытался что-то сказать – и вдруг ощутил себя куском сахара в чашке горячего кофе. Он отчетливо чувствовал, как растворяется – растворяется без следа.

«Черта с два, – подумал он. – Никуда я не денусь. Это тоже иллюзия…»

Снег за стеной исчезал, и там начали проступать неясные контуры чего-то иного.

Автор «Призрачного Сфинкса» отрешенно глядел в пустоту перед собой.

– Дописать? – спросил он себя.

Виктор Павлович горько усмехнулся, глядя на то место, где только что стоял его иллюзорный визави. И вдруг подумал, что не спросил о маге Мерлионе и Антонио Бенетти, о судьбе этих ребят-штурмовиков, и об «Арго» не спросил, и о Марсианском Сфинксе…