Читаем без скачивания Как любят мертвые - Чарльз Буковски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никогда не видел, чтобы под иглу ходили вот так!
– Поглядите на него, нервы стальные!
И по-новой – сборище сестроебов, сборище владельцев больших домов, у которых было время смеяться и читать, ходить на премьеры и покупать картины, и забывать о том, как думают, о том, как хоть что-нибудь чувствуют. Белый крахмал и мой разгром. Сборище.
– Как вы себя чувствуете?
– Чудесно.
– Вы не находите, что игла болезнетворна?
– Идите на хуй.
– Что?
– Я сказал – идите на хуй.
– Он еще маленький. Он сердится. В чем его винить? Вам сколько лет?
– Четырнадцать.
– Я могу только похвалить вас за мужество – вы так хорошо переносите иглу. Вы сильный человек.
– Идите на хуй.
– Нельзя так со мной разговаривать.
– Идите на хуй. Идите на хуй. Идите на хуй.
– Вам следует лучше себя вести. А если б вы были слепым?
– Тогда не пришлось бы на вашу рожу смотреть.
– Мальчишка рехнулся.
– Еще бы, оставьте парня в покое.
Ну и больничка мне попалась – я и не представлял, что через 20 лет вернусь сюда – и снова в благотворительную палату. Больницы, тюрьмы и бляди – вот университеты жизни. Я уже заработал несколько степеней. Зовите меня Мистер.
4.
Я сошелся еще с одной. Мы жили на 2-м этаже во дворе, и я ходил на работу. Это меня чуть и не прикончило – кирять всю ночь и мантулить весь день. Я вышвыривал бутылку в то же самое окно. Потом, бывало, носил это окно к стекольщику на углу, и там его ремонтировали, вставляли новое стекло. Я проделывал это раз в неделю.
Человек посматривал на меня очень странно, но деньги мои всегда брал они странными ему не казались. Я пил очень сильно и постоянно в течение 15 лет, а однажды утром проснулся и нате: изо рта и задницы у меня хлестала кровь. Черные какашки. Кровь, кровь, водопады крови. Кровь воняет хуже говна. Моя баба вызвала врача, и за мной приехала скорая помощь. Санитары сказали, что я слишком большой, чтобы нести меня вниз по лестнице, и попросили спуститься самому.
– Ладно, чуваки, – ответил я. – Рад вам удружить: не хочу, чтобы вы перетруждались. – Снаружи я влез на каталку; передо мной распахнули бортик, и я вскарабкался на нее, как поникший цветочек. Пригожий такой семицветик, черт меня раздери. Соседи повысовывали из окон головы, повылазили на ступеньки, когда я проезжал мимо. Большую часть времени они наблюдали меня под мухой.
– Смотри, Мэйбл, – сказал один из них, – вот этот ужасный человек!
– Господи спаси и помилуй его душу! – был ответ. Старая добрая Мэйбл. Я выпустил полный рот сукровицы через бортик каталки, и кто-то охнул: ОООООххххххоооох.
Несмотря даже на то, что я работал, ни гроша за душой у меня не было, поэтому – назад в благотворительную палату. Скорая набилась под завязку. Внутри у них стояли какие-то полки, и все расселись повсюду вокруг.
– Полный сбор, – сказал водитель, – поехали. – Плохая поездка вышла. Нас раскачивало и кренило. Я из последних сил удерживал в себе кровь, поскольку не хотел все завонять и испачкать.
– Ох, – слышал я голос какой-то негритянки, – не могу поверить, что со мной такое случилось, просто не могу поверить, ох Господи помоги!
Господь становится довольно популярным в таких местах.
Меня определили в темный подвал, кто-то дал мне что-то в стакане – и все дела.
Время от времени я блевал кровью в подкладное судно. Нас внизу было четверо или пятеро. Один из мужиков был пьян – и безумен, – но казался посильнее прочих. Он слез со своей койки и стал бродить, спотыкаясь о других, переворачивая мебель:
– Че че такое, я вава рабочий, я джуба, я блядь джумма джубба васта, я рабочий.
– Я схватил кувшин для воды, чтоб заехать ему промеж рогов. Но ко мне он так и не подошел. Наконец, свалился в угол и отъехал. Я провел в подвале всю ночь до середины следующего дня. Потом меня перевели наверх. Палата была переполнена.
Меня поместили в самый темный угол.
– Оох, в этом темном углу помрет, – сказала одна медсестра.
– Ага, – кивнула другая.
Однажды ночью я поднялся, а до сортира дойти не смог. Заблевал кровью весь пол.
Упал и не смог встать – слишком ослаб. Стал звать сестру, но двери палаты были обиты жестью, к тому же – от трех до шести дюймов толщиной, и меня не услышали.
Сестра заходила примерно каждые два часа проверить покойников. По ночам вывозили много жмуриков. Спать я не мог и, бывало, наблюдал за ними. Стянут парня с кровати, заволокут на каталку и простыню на голову. Каталки эти хорошо смазывали. Я снова заверещал:
– Сестра! – сам не знаю, почему.
– Заткнись! – сказал мне один из стариков. – Мы спать хотим. – Я отключился.
Когда я пришел в себя, весь свет горел. Две медсестры пытались меня приподнять.
– Я же велела вам не вставать с постели, – сказала одна. Ответить я не смог. У меня в голове били барабаны. Меня как будто выпотрошили. Казалось, слышать я могу все, а видеть – только сполохи света, казалось. Но никакой паники, никакого страха; одно чувство ожидания, ожидания чего-то и безразличия.
– Вы слишком большой, – сказала одна сестра, – садитесь на стул.
Меня усадили на стул и потащили по полу. Я же чувствовал, что во мне не больше шести фунтов весу.
Потом все вокруг меня собрались: люди. Помню врача в зеленом халате, операционном. Казалось, он сердится. Он говорил старшей сестре:
– Почему этому человеку не сделали переливания? У него осталось … кубиков.
– Его бумаги прошли по низу, когда я была наверху, и их подкололи, пока я не видела. А кроме этого, доктор, у него нет кредита на кровь.
– Доставьте сюда крови и НЕМЕДЛЕННО!
– Да кто этот парень такой, к чертям собачьим, – думал я, – очень странно. Очень странно для врача.
Начали переливание – девять пинт крови и восемь глюкозы.
Сестра попробовала накормить меня ростбифом с картошкой, горошком и морковкой – моя первая еда. Она поставила передо мной поднос.
– Черт, да я не могу этого есть, – сказал я ей, – я же от этого умру!
– Ешьте, – ответила она, – это у вас в списке, у вас такая диета.
– Принесите мне молока, – сказал я.
– Ешьте это, – ответила
