Читаем без скачивания Делай со мной что захочешь - Джойс Оутс

18 августа 1972 г.

Ваша честь!

В случае если Вы неправильно прочли или истолковали мое письмо от 17 августа (вчера), написанное под влиянием величайшего отчаяния, которое владеет мною здесь, в тюремной больнице (в моей памятной записке я изложу все унижения, которые терпят содержащиеся здесь заключенные, вынужденные, помимо своей болезни, выносить еще и это), я обращаюсь к Вам с новым посланием, которое почтительнейше прошу Вашу Честь приложить к делу.

Мое предыдущее письмо кончалось вопросом: «Неужели я подлежу уничтожению за четверть унции марихуаны?..» Я прошу вычеркнуть этот вопрос из моего дела. Я убедительно прошу Вашу Честь не понимать его в том смысле, что я обвиняю Вас в желании уничтожить меня или кого бы то ни было. Я провел не один час в мучительной тревоге с тех пор, как написал мое письмо от 17 августа, в котором эмоции порой одерживали верх над доводами, диктуемыми законом, и я надеюсь, Ваша Честь не сочтет нужным завести против меня дело по обвинению в клевете или (если мое письмо каким-либо образом попадет в печать) по обвинению в диффамации.

Прошу понять, что в мои намерения вовсе не входило обвинять Вашу Честь в преднамеренном желании совершить какой-либо противозаконный акт или вообще в предвзятом отношении ко мне… в том смысле, что Вы были предубеждены против меня (до суда)… или… вообще питали какие-либо необоснованные предубеждения.

Искренне Ваш Мередит Доу.

21 августа 1972 г.

Ваша Честь!

После того, как я написал Вам на прошлой неделе (точнее, 17 августа и 18 августа), я терпеливо ждал Вашего ответа. Но, не получив от Вас письма, — а возможно, Вы такое письмо мне направили, но я его не получил (прошу зафиксировать в деле, что никакого письма я не получал, независимо от того, послали Вы его, Ваша Честь, обычной почтой или заказным (что я советовал бы делать для безопасности всех заинтересованных лиц), — считаю нужным сообщить Вашей Чести, что готовлю сейчас памятную записку, в которой прошу назначить беспристрастного эксперта (и эта петиция, естественно, аннулирует мою просьбу, о которой я упоминал в четвертом абзаце моего письма от 17 августа (абзаце, начинающемся словами: «Во-первых, я обращусь с просьбой…»), эксперта, не являющегося уроженцем нашей страны, известного своим умом, образованностью и сочувствием к ближнему, но не владеющего английским языком. Этот эксперт, выступая в качестве третейского судьи, обязан будет тщательно изучить мои лекции, публичные выступления и различные интервью, все пленки, кинофильмы и протоколы, которыми пользовалось обвинение, создавая «дело» против меня (как человека, проповедовавшего «анархию через наркотики»), причем изучить оба варианта: 1) то, как все это выглядело первоначально и 2) в препарированном, искаженном, укороченном виде, использованном Обвинением, чтобы повлиять на присяжных и заставить их вынести вердикт — виновен. Этот третейский судья иностранного происхождения составит Вам, Ваша Честь, подробный отчет о том, в какой мере были отредактированы все эти материалы, причем исключительно на базе цифровых данных (поскольку третейский судья не будет знать английского, можно в связи с этим говорить о двух чрезвычайно важных обстоятельствах: 1) он не может быть предубежден против меня, 2) суд вынужден будет считаться с подлинно объективным характером его доклада). Жду Вашего ответа и предлагаю — во имя безопасности всех заинтересованных лиц — назначить вышеуказанного третейского судью в течение недели со времени отправки данного письма достопочтенному Карлу Куто, судье окружного суда в Детройте, 21 августа 1972 года.

Искренне Ваш

Мередит Доу.

29 августа 1972 г.

Ваша Честь!

Я обнаружил новое доказательство, автоматически опровергающее вынесенный мне приговор, поскольку оно перечеркивает главное, что говорилось в первоначально выдвинутом против меня обвинении. Я основываю свое утверждение на статуте 1927 года, в котором сказано, что такого рода обвинения должны быть выдвинуты в течение определенного времени после совершения так называемого «проступка». Я считаю, что еще не существует научного метода, который мог бы доказать, был или не был совершен определенный поступок, поскольку с того исторического момента, когда «преступление» якобы имело место, все свидетели и все предполагаемые нарушители гражданского или уголовного права эволюционировали и их показания никоим образом не могут считаться научно обоснованным доказательством. Если Ваша Честь сомневается в достоверности такого утверждения, я напомню Вам, что имею научное образование и что это факт установленный (или может быть без труда установлен, поскольку мои академические работы хранятся в следующих официально признанных университетах: Гарвардском университете (1962–1963); Мичиганском университете (1963–1967); Чикагском университете (1967–1968); Стэнфордском университете (осень 1968 года — приблизительно февраль 1969 года) и я изучал широкий круг предметов в области гуманитарных и фундаментальных наук, особенно физики).

Почтительнейше довожу до сведения Вашей Чести, что мои изыскания полностью опровергают доводы Обвинения (ослабленные к тому же неспособностью Обвинения выставить хотя бы одного ученого в качестве свидетеля против меня), систему защиты, построенную моим адвокатом, вероятный ход рассуждений присяжных и вытекающий из этого их вердикт, приговор, вынесенный Вашей Честью, да, собственно (поскольку перечеркивается все вышесказанное), и первоначальный обвинительный акт, который я прилагаю к настоящему письму, с тем чтобы Вы, Ваша Честь, могли лучше ознакомиться с ним в случае, если Вы забыли некоторые важнейшие его положения.

Искренне Ваш Мередит Доу

(Обвинительный акт прилагается.)

8 сентября 1972 г.

Ваша Честь!

Вашей Чести приятно будет узнать, что серия операций, проделанных на моем позвоночнике следующими нейрохирургами: доктором Монро Баскином, доктором Феликсом Квигли и доктором Раймондом Дойлем, — завершена. Если тут имел место сговор с целью сделать меня импотентом, это сможет установить при обследовании любой медик, кроме вышеуказанных, но прошу учесть, я вовсе не обвиняю поименованных хирургов, или штат Мичиган, или (и меньше всего) Вашу Честь в каком-либо сговоре.

Цель данного послания (написанного в абсолютном моральном вакууме, поскольку я отчаялся получить ответ) состоит также и в том, чтобы довести до сведения Вашей Чести, что в противовес моим предшествующим письмам я, пожалуй, склонен теперь считать возможным, что Ваша Честь невиновны в какой-либо необоснованной ненависти ко мне, это, возможно, побудит Вашу Честь ответить хотя бы на некоторые, если не на все, мои письма. Я уверен, что письмо от детройтского судьи мне передадут, не подвергая его цензуре (если Ваша Честь как-то обозначит, что оно не должно вскрываться тюремными властями: Вам достаточно просто написать это собственной рукой, подписавшись инициалами, на официальном конверте с обратным адресом, где были бы четко указаны Ваш пост и адрес); если же такое случится, любая сторона (отправитель или получатель) может тогда подать иск о нарушении тайны переписки, равно как и просить суд вынести постановление, запрещающее повторение подобного в будущем, — собственно, уже этот документ, который я сейчас составляю, это письмо, которое я адресую Вам, будучи перехвачено и изучено тюремным цензором, само по себе может явиться предупреждением (правда, я не очень тверд в положениях закона на этот счет, поскольку книги, которыми я могу здесь пользоваться, выпущены до 1968 года).

Основанием для того, чтобы снять с Вас вину (которая, собственно, никогда не принимала форму прямого обвинения), является то, что в последние дни я снова неоднократно мысленно прослушал выступление заместителя окружного прокурора Элиота Тайберна, когда он излагал содержание моего дела присяжным (при этом жестоко и неправомерно исказив мое выражение «нарушение законности», чтобы настроить присяжных против меня), а еще больше, когда он доказывал Вашей Чести необходимость утвердить обвинительный акт от 5 июня 1972 года. То, что я никоим образом не стремлюсь проникнуть в тайники души или нарушить независимость действий мистера Тайберна, может быть подтверждено тем обстоятельством, что я охотнее стал бы слушать мистера Моррисси, моего защитника, выступавшего в тот же день (но, к сожалению, я помню лишь обрывки доводов мистера Моррисси, которые были в той мере человечными, страстными, дружелюбными, в какой мистер Моррисси на это способен, будучи человеком чрезвычайно ограниченным и не ведающим любви, хотя, возможно, он способен вызвать любовь, а следовательно, и сам способен был бы полюбить, если бы мог до такой степени переделать свою душу; я помню лишь такие фразы: «…чистый, целеустремленный… совершает ошибки, которые совершают и другие… трусливо… мы напуганы и требуем отмщения… он… они… он вовсе не… он, безусловно… я прошу снисхождения для… молодого человека из… не для преступника… я прошу о прекращении дела…»), но такое впечатление, что наш штат придумал для меня тайную пытку, ибо доводы мистера Моррисси, обращенные к Вам, постоянно перекрываются и заглушаются доводами мистера Тайберна, хотя, насколько я помню, ни мистер Тайберн, ни мистер Моррисси не повышали голоса. И вот, будучи последние несколько дней абсолютно беспомощным (если, конечно, не прошло больше времени и сегодня у нас не 8 сентября 1972 года, а совсем другое, неведомое мне число), я непрерывно слышал голос мистера Тайберна, но не потому, что так хотел или это входило в мои намерения; и вот, слыша этот голос (голос частного лица, но выступающего в роли прокурора), я пришел к выводу, что этот могучий, смертоносный, страшный голос мог оказать свое воздействие на Вас, Ваша Честь, в то утро, 5 июня 1972 года, побудив Вас вынести мне приговор, и что это обстоятельство серьезно меняет всю ситуацию, снимая с Вашей Чести всякую вину. Я сейчас настолько хорошо знаю все его слова, что мог бы привести их здесь, нисколько не боясь неверно процитировать (хотя это ведь не официальный документ, а просто личное письмо, адресованное одной стороною другой стороне, принимая во внимание, что обе стороны одинаково озабочены трагической несправедливостью, которую совершают порой вполне благонамеренные люди). Внимательно изучите эту речь, Ваша Честь, и проверьте, нет ли в ней попытки повлиять на слушателя (Вас) и настроить его против проявления человечности и милосердия: