Читаем без скачивания Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) - Джеймс Купер

– Кажется, мы пришли, куда надо, – заметил он. – Вот бук, здесь дуб, а немного подальше – три сосны и береза с надломленной вершиной. Но все же я не вижу ни утеса, ни сломанных ветвей, о которых говорил тебе.

– Сломанные ветви не совсем еще верный признак, Гарри Марч. Бывает, и очень часто, ветви ломаются сами собой. Что же касается буков, сосен и дубов, то около нас сотни этих деревьев.

– Твоя правда, Зверобой, но ты не берешь в расчет этой местности. Я говорю вот об этом буке и дубе…

– А вот, если хочешь, другой бук и другой дуб: видишь, они растут словно братья. Немного подальше опять точно такая же пара деревьев. Ты, без сомнения, отлично ловишь медведей и бобров, но я не думаю, Гарри, чтобы ты был большим мастером отыскивать скрытые следы. Ну да, так и есть: я вижу теперь, чего ты ищешь.

– Полно городить вздор, хвастливый делавар. Меня хоть сейчас на виселицу, но я не вижу ничего в этом лесном лабиринте.

– Смотри вон туда, по прямой линии от этого черного дуба. Видишь тот молодой, немножко согнутый бук, прикрепленный ветвями к соседнему дубу? Он не мог так прицепиться сам, и, разумеется, эту услугу оказал ему человек.

– Моя рука оказала ему эту услугу! – вскричал Гарри. – Я увидел хрупкое молодое деревце, приникшее к земле, словно живое существо, согбенное горем, и поставил его так, как оно стоит теперь… Ну, Зверобой, я должен признаться, что у тебя в лесу действительно острое зрение.

– Мое зрение обостряется, это правда, но все же в этом отношении я не больше, чем ребенок в сравнении с любым из краснокожих. Вот, например, Таменунд[92] уже старик, и никто не помнит его молодым, а между тем ничто не может ускользнуть от его глаз. Ункас, отец Чингачгука, законного вождя могикан, – другой всевидящий старец, от его взгляда не укроется и пылинка. Да, мое зрение обостряется, – повторил Зверобой, – но еще не скоро наступит время, когда оно сделается совершенным.

– Кто этот Чингачгук, о котором ты так часто упоминаешь? – спросил Гарри, продолжая путь по указанному направлению. – Какой-нибудь краснокожий бродяга? Я уверен в этом.

– Это самый честный краснокожий бродяга, если тебе нравится такое определение. При благоприятных обстоятельствах он мог бы сделаться великим вождем племени. Теперь, когда его лишили законных прав, он не более, как делавар – честный, благородный, умный делавар, всеми уважаемый и любимый, потомок несчастного рода и представитель почти уничтоженного племени. Ах, Гарри, твое сердце надорвалось бы от жалости, если бы ты слышал, как эти несчастные в своих вигвамах рассказывают о могуществе и величии могикан.

– Послушай, друг Натаниэль, – сказал Гарри, остановившись на дороге и пристально всматриваясь в лицо своего товарища, чтобы придать больше важности своим словам, – если верить всем басням, какие распространяют о себе другие люди, то выйдет на поверку, что все другие – славные герои, и только мы с тобой никуда не годимся. Все краснокожие, я знаю, отчаянные хвастуны, и половина их преданий, поверь мне, сущий вздор.

– В этом есть частица правды, я согласен. Краснокожие любят похвастать, и природа дала им к этому особую склонность. Стоп! Вот место, которое мы ищем.

Разговор был прерван этим замечанием, и оба товарища устремили все свое внимание на предмет, находившийся прямо перед ними. Зверобой указал своему спутнику на ствол огромной липы, которая отжила свой век и упала от собственной тяжести. Это дерево, подобно миллионам своих собратьев, лежало там, где свалилось, и гнило под действием постоянной смены тепла и холода, дождей и засухи. Тление, однако, затронуло сердцевину еще тогда, когда дерево стояло совершенно прямо, во всей красе своего мощного роста, подобно тому, как скрытая болезнь иногда подтачивает жизненные силы человека, а сторонний наблюдатель видит только здоровую внешность. Теперь ствол лежал на земле, вытянувшись в длину на добрую сотню футов, и зоркий взгляд охотника сразу распознал в нем по некоторым признакам то самое дерево, которое разыскивал Марч.

– Ага! Оно-то нам и нужно! – воскликнул Непоседа. – Все в полной сохранности, как будто пролежало в шкафу у старухи. Помоги мне, Зверобой, и через полчаса мы будем уже на воде.

Охотник подошел к своему товарищу, и оба они принялись за работу, как люди, привыкшие к подобным занятиям. Сначала Гарри сбросил большие куски толстой коры, прикрывавшие огромное дупло дерева, потом оба они вытащили оттуда каноэ, выделанное из коры и снабженное скамьями, веслами, рыболовными сетями – вообще всем, что нужно для рыбной ловли. Каноэ было довольно велико, но до того легко, что Марч свободно поднял его с земли и взвалил себе на плечо.

– Ступай вперед, Зверобой, и раздвигай кусты. С остальным управлюсь я один.

Юноша не возражал, и они тронулись в путь. Зверобой прокладывал дорогу товарищу, сворачивая по его указанию то вправо, то влево. Минут через десять они внезапно увидели яркий солнечный свет и очутились на песчаной косе, которая с трех сторон омывалась водой.

Когда Зверобой увидел это непривычное зрелище, крик изумления вырвался из его уст – правда, крик негромкий и сдержанный, ибо молодой охотник был гораздо осторожнее и предусмотрительнее, чем необузданный Непоседа. Картина, внезапно открывшаяся перед ними, действительно была так поразительна, что заслуживает особого описания. На одном уровне с косой расстилалась широкая водная поверхность, такая спокойная и прозрачная, что казалась ложем из чистого горного воздуха, окруженным со всех сторон холмами и лесами. В длину озеро имело около трех миль. В ширину оно достигало полумили, а против косы даже более, далее к югу оно сужалось до половины. Берега имели неправильные очертания и изобиловали заливами и острыми низкими мысами. На севере озеро замыкалось одиноко стоящей горой, на запад и на восток от нее простирались низменности, приятно разнообразившие горизонт. Все же общий характер местности был гористый. Высокие холмы или небольшие горы круто поднимались из воды на протяжении девяти десятых берега. И даже в тех местах, где берег был довольно пологий, в некотором отдалении виднелись возвышенности.

Но больше всего в этом пейзаже поражали его величавая пустынность и сладостное спокойствие. Всюду, куда ни кинешь взор, только зеркальная поверхность воды да безмятежное небо в рамке густых лесов. Пышный и плотный покров леса тщательно скрывал от взоров землю. Нигде ни единой прогалины. Повсюду, от берегов до закругленных горных вершин, сплошной зеленой пеленой тянулись леса. Но растительность, казалось, не хотела довольствоваться даже столь полной победой: деревья свисали над самым озером, вытягиваясь по направлению к свету. Вдоль восточного берега можно было целые мили плыть под ветвями темных рембрандтовских хемлоков, трепетных осин и меланхолических сосен. Короче говоря, рука человека еще никогда не уродовала этого дикого пейзажа, купающегося в солнечных лучах, этого великолепного лесного величия, нежащегося в июньском благоухании.