Читаем без скачивания Последний царь - Эдвард Радзинский

Стрекотин: «Всех их ввели в ту комнату… Рядом с моим постом. Акулов (Никулин) вскоре вышел и, проходя мимо меня, сказал, для наследника понадобилось кресло… видимо, умереть он хочет в кресле… Ну что ж, принесем».

Никулин приносит те два стула, о которых писал Юровский. Один – для царицы, другой – для Алексея. Стулья не были капризом Александры Федоровны. Она не могла долго стоять, у нее вечно болели ноги. Поэтому и привезла она кресло-каталку. Не мог стоять и мальчик, у которого был тогда приступ болезни. Вот отчего они «захотели умереть в креслах».

Медведев: «Государыня села у той стены, где окно ближе к заднему столбу арки. За нею встали три дочери. Государь… в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка – высокого роста женщина встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми; одну положили на сиденье стула наследника, другую государыне».

В это время Дерябин видит ту же картину, но с другой точки – через окно полуподвальной комнаты: «Они разместились так: в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев (Пашка)».

Дерябин видит через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил – Дерябин не мог передать. Ему не слышно было слов.

Стрекотин: «Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно становиться. Спокойно тихим голосом: «Пожалуйста, вы станьте сюда, а вы – сюда… вот так, в ряд…» Арестованные встали в два ряда, в первом ряду – царская семья, во втором – их люди. Наследник сидел на стуле… в первом ряду стоял царь, в затылок ему стоял один из лакеев…»

Да, Николай именно стоял. Все было так же, как при том последнем молебствии, когда раздалось «Со святыми упокой».

Все ясно в этой сцене. Неясно только одно: почему они так картинно построились? Ну тогда, когда слушали молебен, они построились перед отцом Сторожевым и дьяконом. Но теперь? Когда они пережидают? Ведь так объяснил им Юровский: «пережидают возникшую опасность». Почему же они так странно, живописно выстроились? И почему попросили только два стула, ведь «пережидать» придется неизвестно сколько?

Фоторасстрел

Этот человек позвонил мне по телефону после опубликования первой моей статьи. Он начал сразу: «Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению советских разведчиков в разведшколе. Что такое второе поколение? Если Рихард Зорге был первым поколением, то это 1927–1929 годы. Все они давно в могилах – и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня… Итак, на разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить Семью как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая – и боялись, что сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело – их должны сфотографировать. Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят – о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная телеграмма об этом из Москвы. – Э. Р.).

И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда они построились…»

Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто Семью собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: «Станьте налево… а вы направо». И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом, когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат…

Юровский: «Когда встали – позвали команду».

Стрекотин: «Группа людей направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты».

Итак, расстрельщики уже толпятся в широких двустворчатых дверях комнаты. И рядом Стрекотин.

Ермаков: «Тогда я вышел и сказал шоферу: «Действуй». Он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле».

Шофер Сергей Люханов во дворе сидит в кабине грузовика, слушает работающий мотор и ждет…

Юровский: «Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Р[оманов]ым: «Ввиду того, что их родственники продолжают наступление на Сов[етскую] Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде – лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: «Что? Что?»

Стрекотин: «Перед царем стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой небольшой кусочек бумаги… Потом он читал приговор. Но не успел докончить последнего слова, как царь громко переспросил… И Юровский читал вторично».

Юровский: «Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться… Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд».

Последние слова последнего царя

«Переспросил» – и «больше ничего не произнес»! Так пишут Юровский и Стрекотин.

Но царь сказал еще несколько слов… Юровский и Стрекотин их не поняли. Или не захотели записать.

Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но это не забыл. И даже иногда об этих словах рассказывал.

Из письма А. Л. Карелина (Магнитогорск): «Помню, Ермакову был задан вопрос: «Что сказал царь перед казнью?» «Царь, – ответил он, – сказал: «Вы не ведаете, что творите».

Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее – этот убийца и безбожник. И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте убиенного дяди царя – Сергея Александровича. Царь повторил их. Как повторяла, должно быть, на дне шахты Элла: «Прости им… не ведают, что творят».

И через несколько месяцев их повторил другой Романов – великий князь Дмитрий Константинович в Петропавловской крепости, когда поведут его на расстрел…

«Тюремный сторож говорил, что когда Дмитрий Константинович шел на расстрел, то повторял слова Христа: «Прости им, Господи, не ведают, что творят…» (Из воспоминаний великого князя Гавриила Константиновича «В Мраморном дворце».)

Его последние слова… В тот миг и завершилась история о Прощении.

И сразу после чтения бумаги Юровский рывком выхватил свой «кольт».

Юровский: «Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее…»