Читаем без скачивания Снайпер должен стрелять - Валерий Прохватилов

— Кайфуешь, старик, — вздохнул он, пожалев, что нет под рукой ни камеры, ни фотоаппарата.

Сигнал, полученный от Андрея, прозвучал для Чарлза Маккью как боевая труба. Он почувствовал себя полководцем, да он почти и был таковым. Операция проводилась совместно силами ФБР и полиции. Функции каждого подразделения были расписаны Марком Бруком — правой рукой Чарлза. Журналистов оказалось немного, но кто-то уже звонил в газеты, предупреждая редакторов, что зреет сенсация.

Тяжелый, крытый брезентом грузовик уперся в ворота центральной проходной. Свет на всей территории клиники вспыхнул. Выскочившего из караульного помещения охранника сбили с ног, кто-то уже тащил и второго, кто-то нажимал на кнопку, распахивая ворота.

Грузовик рванулся к научному центру. Обвешанный аппаратурой, держась за правую дверцу машины, Хьюз, стоя на подножке, нетерпеливо вглядывался вдаль.

Все шло по плану. И Чарлзу представлялась последняя сцена драмы, когда дверь перед ним будет торопливо распахнута, твердым шагом он войдет в кабинет доктора и скажет:

— Кадзимо Митаси, вы арестованы!

На следующий день бэдфулская четверка оказалась не у дел. Чарлз, добравшийся наконец до Митаси, был поглощен тем, чтобы выжать из «зверинца» все, что можно. Хьюз метался от него к Марку, мечтая везде поспеть. Репортажи его, еще сырые и рваные, летели за океан. Фактов было так много, что исчезновение Конорса и Линды до конца не осознавалось.

Как люди, попавшие в новую обстановку и вдруг обнаружившие, что им никак не обойтись друг без друга, едва отоспавшись, Вацлав, Инклав и Руди собрались вместе. Тут выяснилось, что Городецкий исчез, и портье с трудом припомнил, что гостиницу он покинул не менее часа тому назад.

Городецкий между тем неторопливым шагом разменивал авеню и стриты, вглядывался в дома и скверы, памятники и соборы так, словно за год Бостон неузнаваемо изменился. Воспоминания оживали в нем, и чем ближе подходил он к офису Дью Хантера, тем теплее становилось у него на сердце.

Он поднялся на третий этаж, прошел по коридору и остановился перед дверью с табличкой: «Дью Хантер. Частное сыскное агентство».

Он толкнул дверь и шагнул в приемную. Пальчики Моны летали над клавиатурой компьютера, взгляд был прикован к экрану. Она привычно глянула на посетителя и замерла.

Андрею почему-то представлялось, что она, как всегда, когда он долго отсутствовал, вскочит, бросится ему на шею и начнет выкрикивать ласковые упреки. А она сидела и молча смотрела на него, словно не понимая, кто перед ней. И вдруг как-то беспомощно вскрикнула:

— Дью! Дью!

Хантер, почувствовав что-то необычное в ее голосе, быстро вышел из кабинета и замер.

— Городецкий? — изумленно произнес он и, как показалось Андрею, побледнел.

— Так-то вы встречаете старого знакомого? — сказал Андрей, ожидавший иного. Сердце его вдруг сжалось, он увидел, что по щекам Моны текут слезы. — Да что с вами! — изумленно воскликнул он.

— Он еще спрашивает! — Дью, казалось, не до конца пришел в себя.

Мона опомнилась первой, подскочила к Андрею, вцепилась в рукав и потащила через кабинет Хантера к тому самому дивану, на котором отлеживался Андрей перед побегом из Бостона. Она усадила его, как больного, и, схватив стул, села напротив. Хантер последовал ее примеру. Городецкий ничего не мог понять.

— А ведь нам год назад сказали, что тебя уже нет в живых, — с дрожью в голосе произнесла она и опять заплакала.

— Да вы что? С ума сошли? — взорвался Андрей. — И ты этому поверил, Дью?

— Заявление, можно сказать, было официальным.

— Маккью?

— Один из его людей. Сначала допрашивал нас не без пристрастия, а потом не поленился, позвонил.

— Кто?

— Да ну его к черту!

— Кто?

— Какой-то Гобст.

— Заметано. Точка. — Андрей встал. — Контора закрывается. Мона, гони всех в шею. Хантер, — он погрозил ему пальцем, — я живой и даже живее прежнего.

— И все такой же негодяй. Позвонить не мог.

— Ты меня недооцениваешь.

— Ага, значит еще хуже?

— Только так.

— И я так понимаю, что все мы едем ко мне в гости?

— Мона, детка, он, похоже, очухался!

— Опять «детка»? — Она топнула каблуком и кинулась наконец ему на шею.

И тут все словно сорвались с цепи. Хантер звонил домой, отдавая какие-то распоряжения. Мона переговаривалась с потенциальными посетителями. Андрей шатался из угла в угол, ощупывая и, казалось, обнюхивая вещи, будто здороваясь с ним. Потом они с Моной мотались по магазинам, покупали подарки, цветы, вино, меняли такси, пока наконец, нагруженные с ног до головы пакетами и сумками, не предстали перед четой Хантеров.

Опомнился он поздно вечером в квартире Моны, отказавшейся отпускать его в гостиницу. Когда он дозвонился до Вацлава и тот понял, где он, на Андрея обрушился поток добротной брани, закончившейся обещанием отдубасить его, пренебрегая всякими приемами, за свинское непонимание, что исчезать без предупреждения нельзя.

Мона притихла, присела рядом, положила голову ему на грудь, он обнял ее за плечо.

— Знаешь, — сказала она тихо, — мне одно время казалось, что ты любишь меня.

Он притянул ее к себе, хотел поцеловать в лоб, но она подставила ему губы.

— Стоит ли об этом? — Ее глаза были так близко, что в них больно было смотреть. — Есть женщины на час, есть женщины надолго, а есть женщины навсегда. А кто я? Я мужчина на час.

— А я? — спросила она.

— А ты — навсегда.

— А ведь те два года, Андрей, что ты был с нами, кажутся мне самыми счастливыми.

— Они и были самыми счастливыми.

— А почему же ты вел себя как последний дурак? Гонялся за каким-то… Думаешь, я не знаю?

— Все потому же.

— Но ведь два года — это не час.

— Да, когда они всегда впереди.

— А у нас их нет?

— Нет и не будет.

— Ну и пусть, я буду твоей женщиной на час.

Глава четырнадцатая

Последняя любовь Стива Конорса

А рядом с другой женщиной сидел другой мужчина, совсем не похожий на того, что сорок восемь часов тому назад выбирался из морга. Они неслись на юг, к мексиканской границе, к Тихому океану, где, по словам Ито, их ждала экзотическая гасиенда, возможность отсидеться в безопасности и… любовь.

Это слово при произнесении не вызывало уже у него саркастической усмешки. Он вдруг понял, что смысл его недостаточно ему ясен. То, что происходило с ним, напоминало болезнь, описание которой он многократно слышал от своих многочисленных пациентов. Диагноз всегда казался ему ясен, последствия очевидны, методы лечения понятны. Все это давно и подробно было описано Зигмундом Фрейдом и его многочисленными последователями. Ито поколебала веру Конорса в великого психиатра. Все оказалось гораздо сложнее. Праздник тела превращался в праздник души, придавая влечениям, желаниям иной смысл, иную окраску. Казалось, преображается весь мир и он, Конорс, частица этого мира, его разум и воля, проводник этого преображения, но уже не ради своих тщеславных желаний, а ради нее.

Прошлое представлялось нелепым, растянутым, погруженным в пустоту. Будущее маячило рядом, напряженное, яркое, манящее. Страстное желание заглянуть в него овладело Стивом, он не замечал, что начинает мечтать, вслух. Женщина манила его за собой, и таинственная гасиенда на берегу Тихого океана приближалась, как первая весточка из того нового мира, в который они стремились. Удача сопутствовала теперь им во всем, и Конорса не смущала та поразительная легкость, с какой преодолевались трудности, неизбежные в длительном путешествии.

Гасиенда оказалась маленьким сельским поместьем современной постройки, умело вписанным в скалистый берег, в южную экзотическую природу, о которой мечтается и до которой северянам недосуг добраться.

Оба понимали, что охота за Конорсом и Линдой еще не кончилась. Здесь можно было отсидеться, не маяча ни у кого перед глазами, спокойно, не торопясь продумать дальнейшие шаги, оценить перспективу.

Где-то в стороне шумел Сан-Диего, они же слышали только шум прибоя, крики чаек и друг друга. Стив, если волны были не очень большими, любил купаться. Его тянуло в горы. Ито не отставала от него. Крепкая, сильная, в воде она чувствовала себя как рыба, в горах ее легкая, пружинистая походка завораживала его. В ранние вечера они расслабленно сидели на открытой террасе, словно ожидая вспышки страсти, которую принесет ночь.

Он понимал, что живет за счет Ито, но это его не смущало. Он видел, что ей не нужно экономить. И сам интерьер изящно обставленной гасиенды, и словно по мановению волшебной палочки появляющаяся еда, фрукты, вино — все это воспринималось им как нечто естественным образом связанное с Ито, преображающей все, к чему она прикасалась. Он был уверен, что вернет ей все сторицей, и нетерпеливо посвящал ее в то, что его волновало, было близким ему, связывало, томило воспоминаниями.