Читаем без скачивания Сказка со счастливым началом - Галина Маркус

Митя замолчал, уставившись куда-то в окно. Соня тоже не знала, что говорить. Когда она теперь увидит его – если увидит… Она пыталась не представлять себе женщин, с которыми он был – воображение сразу подбрасывало яркие картинки, и Соня сжимала кулаки от беспомощной ярости. Во рту у неё появился привкус крови – она и не заметила, как прикусила губу. Соня облизала её языком. Что толку теперь ревновать – то ли ещё впереди…

– Кем ты работал? – спросила она, лишь бы что-то спросить.

– Создал свою фирму в Москве, по прежней теме. Здесь у меня теперь филиал считается. А ещё парашютным спортом занялся. Прыгаю раз в неделю – и забываю обо всём. Пока лечу – надеюсь, что не долечу, а прямо из неба – туда… куда-то… Самоубийство – грех, как ты говорила, так может, несчастный случай?

– А вот мне, Мить, приходится за здоровьем следить, – усмехнулась Соня. – У меня Вадик.

– Я про Вадика помню постоянно. Спрашивать даже боюсь – так мне плохо… У меня его паровозик… всегда с собой, в сумке. Даже сейчас. Я его починил тогда сразу… думал, по почте отправлю, адрес ваш раскопал… а потом не стал – побоялся. Это… это всё, что у меня осталось… от вас.

Митя помолчал, потом спросил неуверенно:

– Как он? Большой уже, да?

– Осенью семь исполняется. Отдаю его в школу, помнишь, как мы собирались?

– Аон – хочет?

– Да, он готов уже, чего ему в садике делать?

– А меня он… помнит? – спросил Митя и сам же ответил:

– Да нет, конечно – с чего бы.

– Помнит. Сама удивляюсь – почему так долго помнит. И жил с тобой всего-то неделю, и я про тебя молчу. Уехал, в командировке… думала, забудет. А он постоянно спрашивает – такое мученье… нет сил. А вот деда почти позабыл, странно, да? Нет, не совсем, конечно, но не страдает по нему очень-то.

– И как там Леонид Михайлович? Я всё думал навестить его в Москве… да что я ему скажу?

– А зачем? Не до нас им. Дед с трудом вспоминает, кто я, вот только Вадика услышит – и рыдать. Сын просил не беспокоить его, старается сам звонить. Леонид Михайлович почти весь день спит или телевизор смотрит, половину не понимает, а мы его тревожим.

– Как всё прошло с усыновлением?

– Побегать пришлось. Сначала опеку оформила. Потом усыновление. Но суд прошёл гладко. Слава Богу, оказалось, конкретной нормы на жильё нет, каждый случай рассматривают отдельно, в интересах ребёнка. А я-то дёргалась… сколько нервов потратила. Дед – умница такая, не завещание написал, а сразу дарственную на Вадика. Но мы там жить не стали. Вот Вадик вырастет, тогда пусть… Всё собираемся ремонт сделать, тогда можно будет сдавать, а деньги ребёнку на счет класть, я ведь теперь опекун над его имуществом. Но – ни денег, ни сил пока.

Она замолчала. Оба беспомощно смотрели друг на друга. В глазах Мити стояло отчаянье, и колючая тоска сдавила ей сердце: пора расходиться… каждому – восвояси.

– Митя, – она внезапно сама подошла к нему, близкоблизко, взяла его руку и крепко сжала. – Митенька, уходи, прошу тебя… Ничего больше не будет, надежды ни капельки нету, ты сам это сказал… Но и это даже не…

– Сонечка, – он подхватил её руку и стал целовать, от кисти до плеча – подробно, нервно, исступленно, – я не знаю… что делать… нет сил больше… Вот просыпаюсь ночью… и думаю каждый раз – всё, не могу… последнее время один только… был просвет – придумать любой предлог… чтобы вернуться и…

– Мить, ты уедешь, – она бессильно откинула голову назад, и он тотчас же принялся целовать её шею, – ты уедешь… И всё станет по-прежнему. У тебя снова будут женщины – дорогие, дешёвые… И я ведь знала, знала… не надеялась даже… а боль такая, что…

– Нет! Нет, Сонечка… – он продолжал покрывать её поцелуями. – Я пойду к отцу… и всё ещё раз ему скажу! А если он начнёт угрожать тебе… я лучше сяду в тюрьму, чем…

– Не смей! Ещё этой беды не хватало!

Но он, возбуждённый, обнадёженный тем, что она не отталкивает его, ничего не слышал, а может, и не понимал, что говорит.

– Ты никак не дослушаешь, Митя! – в отчаянии выкрикнула она и вырвалась. – Митя, даже если бы твой отец пришёл сейчас и сказал: благословляю! Я поняла, что сказал тебе батюшка… но я, наверно, неправильная жена. Пытаюсь и не могу… не смогу забыть… Как только представлю тебя с другой – и всё, не могу…

– Соня! – отчаянно воззвал он. – Сонечка…

– Но ведь это же легче, Мить, как ты не понимаешь… – она отвернулась, чтобы не видеть его глаз. – Гораздо легче. Внешнее препятствие – оно мучительней… кажется, можно что-то преодолеть. А это – нельзя… Мить, я же всё знала, что ты – не мой. И никогда больше не будешь моим. Я так жила уже – все полтора года… так проще, чем думать, метаться, искать выход. Нет, нет, не надо, только не трогай меня, Мить!

Он сделал новую попытку обнять её, но Соня отшатнулась.

– Я стал противен тебе, да? Боже, что я наделал… – он застонал, обхватил руками голову.

– Ты не можешь быть мне противен… но мне слишком больно. Когда ты сказал – я всё увидела словно… словно застала тебя… ты не знаешь, как это страшно!

– Соня… нет…

– Митенька, всё… хватит, пожалуйста… я пойду… меня дома ждут. Анька с Костиком в Интернете зависнут, а про ребёнка забудут. Пойду… пусти, я пойду…

– Не делай этого со мной… пожалуйста! – Митя снова схватил её руку, крепче сжал пальцы.

Он загораживал ей проход, не отпускал, ладонь у него была нервная и горячая, Соня сходила с ума от его близости. Бежали секунды. Она знала, что ей надо сделать движение и уйти… когда-то это всё равно должно закончиться. Но не двигалась с места.

Помогло вторжение извне. В дверь настойчиво постучали, за ней послышались голоса, и это стало сигналом. Соня выдернула руку и метнулась к выходу, чуть не врезавшись в Илью Сергеевича. Рядом с ним стояла незнакомая женщина в белом халате. Доктор смотрел с беспокойством, женщина – с недоумением. Ничего не говоря, Соня протиснулась мимо них. Митя рванул следом и нагнал её в коридоре.

– Сонечка, подожди! На улице мы не сможем… а нам надо договориться. Меня сюда шофёр привёз, это отец приставил, машина моя в Москве. Я сказал, что мне надо в больницу, по Наткиным делам, по благотворительности…

Это имя подействовало на Соню, как красная тряпка на быка. Она резко остановилась посередине холла и повернулась к Мите лицом. Больничные коридоры были пусты – пациенты разошлись по палатам.

– У нас всего два дня… максимум три, – на лице у него появилась откровенная надежда. – Наверное, в понедельник я улечу. Сонечка… Я не могу без тебя… Сонь, в конце концов… я хочу тебя! Сколько мы ещё не увидимся?

Она обомлела.

– Боже мой! Та же песня… Ну и то сказать! Сколько до следующей секретарши терпеть? Хоть подольше протянешь, да?

– Соня!

– Как… как ты смеешь… после этого – даже говорить о…

– Соня, я…

Он растерянно замолчал – неужели так ничего и не понял?

– А если нас выследят? Теперь за меня не страшно? – она знала, что говорит жестокие вещи, но уже всё для себя решила.

– Страшно! Но нас не выследят! Я всё продумал… у меня есть человек, который… Отцу сейчас не до меня. У него большие проблемы. А если вдруг…

– На колу мочало… – пробормотала она.

И вдруг произнесла, неожиданно для самой себя, деловито и чётко, словно кто-то подсказывал ей слова:

– Митя, помнишь мой звонок – тогда, после твоего письма? Ты просил позвонить, а я узнала, что ты сын Калюжного. Помнишь?

– Да. Каждое слово!

– Что я сказала тебе?

– «Если я хоть каплю тебе дорога… как ты пишешь…» – наизусть процитировал он. – Никогда больше…» И что, что?

– Видно, я не была тебе так дорога, – жёстко сказала Соня. – Но если сейчас… хоть каплю… Мить, всё, что могло случиться с нами – уже случилось, всё, что можно было предвидеть… только ещё круче. Всё счастье, и всё горе… которые мне выделили в жизни – всё в эти два месяца… поместилось. А больше – ничего не будет. Ничего ты не можешь теперь предложить мне… ни семьи… ни даже себя – ты уже не мой. Я знаю… ты не виноват, это просто факт. Мить, ты… ты – самое главное, что у меня есть, без тебя – я ничего бы не знала… о том, как можно любить… и что такое, когда тебя любят. Но… – она перевела дыхание. – Если я что-то ещё для тебя значу… если ты способен понять, что оскорбляешь меня, считая, что секретарши и проститутки – достойная мне замена… что я могу просто закрыть на это глаза и оставаться твоей женой… во время твоих командировок – раз в два года… А сам, сам! Даже и не скрываешь, что и дальше всё будет, как прежде… мы оба это знаем, верно?

– Соня…

– Митя! Если ты любил меня хоть одну минуту… меня – а не своё желание… если тебе хотя бы немножечко меня жалко – так, как мне тебя сейчас… Выполни то условие. Никогда. Больше. Не приходи.

Потрясённый, он стоял, замерев на месте. Глаза его потемнели и потухли, цвет лица стал совершенно серым, землистым. Щеки обвисли, складки губ – опустились вниз, как от внезапного горя. Соня ещё несколько секунд смотрела на него, удерживаясь от дикого искушения прижаться к нему, врасти в него и никогда, никогда не отпускать – пусть её убивают в его объятьях! А потом бросилась вниз по ступенькам, забыв про лифт, не оглядываясь, теряя дыхание, рискуя сломать ногу, и вспоминая все свои бегства от него – всякий раз – вот так же, в темноту… в пустоту.