Читаем без скачивания Пламя над бездной - Вернор Виндж

Артиллеристы приплясывали, охваченные паническим страхом. И показывали они в небо… на солнце. Он завернул лицо Компьютера в розовую обертку, в то же время глядя на солнце, затенив глаза. Оно было высоко на юге и сияло ярко. А воздух был прохладен, и птицы ворковали, будто отправляясь по гнездам на закате. Вдруг до Тщательника дошло, что он глядит прямо на солнечный диск, и уже пять секунд, и не только нет рези в глазах, но даже слезы не выступили. А тумана все равно нет. Тут он похолодел изнутри.

Солнечный свет гас. На диске появлялись темные точки. Солнечные пятна – Описатель ему их показывал в телескоп. Но тогда они смотрели через сильные фильтры. Что-то встало между ним и солнцем и высасывало из солнца свет и тепло.

Стаи на холме застонали. Пугающий звук, которого Тщательник никогда не слышал в битве, стон стаи, увидевшей непознаваемый ужас.

Голубое небо почернело, воздух стал холоден, как в глубокую ночь. Солнечный свет сменился серой люминесценцией, как от исчезающей луны. Еще слабее. Тщательник припал животами к земле. Кто-то из его элементов издал глубокий горловой свист. Это было оружие, оружие – но Компьютер о таком никогда не говорил.

Ярко вспыхнули звезды над холмом.

– Фам, Фам! Они будут здесь через час! Что же ты сделал, Фам?

Чудо, но во зло?

Фам Нювен пошевелился в ярких объятиях Контрмеры. Голос его был почти нормален, богошок отступил.

– Что я сделал? Не очень много. И больше, чем любая Сила. Даже Старик только догадывался, Равна. То, что принесли сюда страумеры, – это Легенда наездников. Мы – я и оно – только что сдвинули назад границу Зоны. Местное изменение, но глубокое. Мы сейчас в эквиваленте Верхнего Края, может быть, даже нижнего Перехода. Вот почему так быстро летит флот Погибели.

– Но…

От люка вернулся Странник и перебил панический вопль Равны простым деловым сообщением:

– Солнце только что погасло.

Его головы качались с выражением, которого Равна не могла понять.

– Это временно, – ответил Фам. – Где-то надо было взять энергию для этого маневра.

– З-зачем, Фам? Если Погибель и должна победить, зачем ей помогать?

Лицо Фама стало пустым – он почти исчез за другими программами, работавшими в его мозгу.

– Я… я фокусирую Контрмеру. Теперь я понимаю, что она такое… Ее создало нечто за пределами Сил. Может быть, Народ Облаков, может быть, она дает им сигнал. А может быть, она всего лишь укус насекомого, который должен вызвать куда более сильную реакцию. Дно Края только что отступило, как отступает вода перед цунами. – Контрмера засияла оранжевым, и ее дуги и колючки обхватили Фама еще теснее. – А т-теперь, когда мы натянули катапульту в нижнюю Зону… теперь начнется всерьез. Ох, как забавлялся бы призрак Старика! Заглянуть за пределы Сил – за это почти стоит умереть.

Цифры положения флота бежали по запястью Равны. Погибель надвигалась быстрее, чем раньше.

– Пять минут, Фам.

И это несмотря на расстояние в тридцать световых лет.

Смех.

– А, Погибель тоже это знает. Теперь я вижу, что этого она все время и боялась. Это и есть то, что убило ее много эпох назад. Она рвется вперед, но уже слишком поздно. – Сияние вспыхнуло ярче, и маска света, которая была лицом Фама, стала спокойнее. – Что-то очень далекое… меня… услышало, Рав. И она наступает.

– Что? Что наступает?

– Волна. И большая. По сравнению с ней та, в которую мы попали, – мелкая рябь. А это такая, в которую никто не верит, потому что никого не остается, чтобы ее зафиксировать. Дно взлетит выше флота.

Внезапное понимание. Внезапная надежда.

– И они там застрянут?

Значит, не зря бился Кьет Свенсндот и не был глупостью совет Фама: во всем флоте Погибели не осталось ни одного корабля с субсветовым двигателем.

– Да. Они в тридцати световых годах. А все с высокой собственной скоростью мы уничтожили. Добираться сюда они будут тысячи лет… – Контрмера внезапно сжалась, и Фам застонал. – Мало времени. Сейчас максимальный спад. Когда придет Волна, она… – Снова стон боли. – Я ее вижу! Ради всех Сил, Равна! Она взлетит высоко и продлится долго.

– Как высоко, Фам?

Равна подумала обо всех цивилизациях там, наверху. Там были бабочки и те вероломные типы, что помогли устроить погром на Сьяндре Кеи… И триллионы других, живущих в мире и идущие своим путем к Вершине.

– Тысяча световых лет? Десять тысяч? Не знаю. Призраки внутри контрмеры – Арне и Сьяна – считали, что она может подняться высоко и проколоть Переход, окутать Погибель там, где она сейчас есть… Наверняка это то, что случилось в прошлый раз.

Арне и Сьяна?

Судороги Контрмеры замедлились. Свет ее ярко вспыхивал и гас, вспыхивал и гас, и в каждом приступе темноты слышалось тяжелое дыхание Фама. Контрмера, спаситель, который убьет миллион цивилизаций. А сейчас убивает человека, который ее запустил.

Почти не думая, Равна бросилась вперед, к Фаму. Но руки ее наткнулись на частокол острых бритв.

А Фам смотрел на нее и пытался что-то еще сказать.

Потом свет погас – в последний раз. Из темноты отовсюду донесся шипящий звук и нарастающий едкий запах, который Равна никогда не забудет.

Фаму Нювену не было больно. Последние минуты его жизни не поддаются никакому описанию, пригодному для Медленной Зоны или даже для Края.

Попробуем метафоры и аналогии.

Это было… это было, как будто Фам стоял со Стариком на огромном пустынном пляже, а Равна и стаи были точками у их ног. Планеты и звезды стали зернышками песка. А море отошло резко назад, дав яркому свету мысли проникнуть туда, где раньше была тьма. Но царство Перехода будет кратким. На горизонте громоздилось возвращающееся море, темная стена выше любой горы, несущаяся на них. Фам посмотрел на ее огромность. Фам, и богошок, и Контрмера не переживут этого погружения, даже по отдельности. Они вызвали катастрофу, неохватную для любого ума, и огромная часть Галактики погрузится в Медленность, глубоко, как Старая Земля, и навечно, как Старая Земля.

Арне и Сьяна, страумеры и Старик отомщены… и Контрмера завершена.

А что же Фам Нювен? Орудие созданное и употребленное, и теперь его только выбросить. Человек, которого не было.

Волна накатила на них, погружая в глубину. Вниз, от света Перехода. Там, снаружи, снова сияет солнце мира Стальных Когтей, но в разуме Фама Нювена все закрывалось, и ощущения сводились к тому, что могут видеть глаза и слышать уши. Контрмера медленно уползала в небытие, выполнив свое задание без единой сознательной мысли. Призрак Старика продержался чуть дольше, сжимаясь и отступая вместе с отливом способности мыслить. Но он не мешал самосознанию Фама быть. В первый и последний раз он не отталкивал его в сторону. В первый и последний раз он нежно поглаживал разум Фама по поверхности, как человек гладит верного пса.

«Скорее ты храбрый волк, Фам Нювен».

Считанные секунды оставались до полного погружения в глубины, где умрут навеки утонувшие тела Фама Нювена и Контрмеры, где гаснет любая мысль. Воспоминания ускользали. Призрак Старика отступил в сторону, открывая верное знание, которое он все это время прятал.

«Да, я построил тебя из нескольких тел на мусорной свалке Ретрансляторов. Но оживить я мог лишь один разум и один набор воспоминаний. Сильный и храбрый волк – настолько сильный, что никогда бы я не смог тобой править, не погрузив сперва в сомнение…»

Где-то падали барьеры – финальное освобождение от контроля Старика, или его последний дар. Теперь не важно было, что это, ибо, что бы ни сказал призрак, истина была очевидна Фаму Нювену и ничто не могло ее опровергнуть.

Канберра, Синди, столетия полетов с Кенг Хо, последний рейс «Дикого гуся». Все было настоящим.

Фам поднял глаза на Равну. Она так много сделала. Она так много вытерпела. И даже не веря, она любила.

«Все хорошо, все хорошо, – хотел он сказать. Пытался коснуться ее рассказать ей. – Равна, Равна, я настоящий!»

Потом глубина навалилась на него всем своим весом, и не было больше ни знания, ни мыслей.

А в дверь опять колотили. Равна слышала, как Странник пошел открывать. В щелку ударил свет, и возбужденный голос Джефри завопил:

– Солнце вернулось! Солнце вернулось! Эй, почему у вас так темно?

Голос Странника:

– Эта вещь, которой Фам помогал – ее свет погас.

– Господи, вы что, главный свет выключили? – Люк открылся до конца, и просунулась голова мальчишки и несколько щенков. Они перебрались через порог, за ними девочка. – Да вот же выключатель! Видите?

И на закругленные стены лег мягкий белый свет. Все было так обычно, так по-человечески, кроме…

Джефри застыл неподвижно, глаза его расширились, он зажал рот рукой и ухватился за сестру.

– Что это? – донесся его голос от люка.

Сейчас Равна хотела бы ослепнуть. Она упала на колени, тихо позвала: «Фам?» – и знала, что ответа не услышит. То, что осталось от Фама Нювена, лежало посреди Контрмеры. Она больше не светилась. Ее границы стали темными и тупыми. Больше всего она была похожа на источенное червями дерево… но дерево, охватившее лежавшего среди него человека и проросшее его насквозь. Не было ни крови, ни обугленности. Там, где нити пронзили человека, остались пепельные пятна, и плоть слилась с этими нитями.