Читаем без скачивания Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии - Нильс Торсен

– Ну да, это стоило нам восемьсот тысяч крон, – смеется он. – Но это действительно того стоило.

И это был не единственный способ, которым Триер давал Бьорк сдачи. Во время съемок на площадке появился тогдашний бойфренд певицы, который как-то вечером, будучи навеселе, поведал режиссеру о неких эротических наслаждениях, которые он открыл для своей звездной девушки. Этим знанием Триер поспешил поделиться с Бьорк – а также и всеми, кто готов был его услышать, – когда она на следующий день появилась на съемках.

В самом начале съемок Бьорк говорит в интервью, вошедшем в нецензурированную версию документального фильма «Сто глаз фон Триера»: «Ларс – единственный человек в мире, для которого я стала бы это делать… Мне кажется, то, как он работает над своими фильмами, во многом сродни тому, как я работаю над своей музыкой. Сердцем и интуицией… Так что я ему доверяю». Спустя некоторое время тон ее меняется: «Когда он действует логично, я его не понимаю. Мне трудно понять людей, которые так сильно задействуют в работе голову. По большому счету мне не кажется, что весь этот контроль может завести в правильном направлении».

И под конец она, кажется, суммирует все свои мнения о режиссере: «Когда он переключается на рабочий лад, он очень щедр и полон чувств. Тогда для него все равны. Но мне кажется, что, выходя в реальный мир, он немного пугается, и тогда начинает манипулировать».

В какой-то момент, рассказывает фон Триер, Бьорк вообще отказалась с ним разговаривать и неоднократно плевала ему под ноги, являясь на съемки по утрам. Сама она говорила потом, что он во время работы над фильмом был Наполеоном, в то время как она была Пеппи Длинный-чулок.

– Это я был надсмотрщиком за рабами, подвергавшим ее всем этим унижениям. Но… – говорит Ларс фон Триер, – но она была невероятно хороша! Почти как песня. У нее был акцент и течение чувств. В этой ее игре чувствуется огромный талант.

Триер признает, что на съемках у них с Бьорк был удивительный контакт. Во время съемок сцены казни, когда она «вся дрожала», Триер стоял за камерой и после первого дубля шепнул ей: «Убери второе и третье предложения».

– Она ничего на этого не ответила, потому что стояла и рыдала, но, черт побери, в следующем дубле этих предложений не было. Посреди всего этого сумасшествия. Я думаю, что так умеет только очень музыкальный человек.

По словам Триера, на время съемок Бьорк забывала о гордости – так и поступают лучшие актеры. У нее не было никакой гордости в отношении своего внешнего вида в кадре.

– Потом оказалось все-таки, что была, потому что ей не нравились очки и одежда. Но черт побери, как же она хорошо играла. Как будто она отказывалась петь – а потом все-таки запевала, и в песне не было ни единой фальшивой ноты. Это было очень трогательно, – говорит Триер, который считает, что, в свою очередь, был для нее хорошим режиссером. – Потому что я ее использовал – мы и должны друг друга использовать. Другое дело, что нельзя друг другом злоупотреблять, и мне никогда не приходило в голову высмеивать актеров, чтобы их унизить.

Снимая «Танцующую в темноте», «Центропа» поставила на кон абсолютно все: если бы фильм провалился, компанию пришлось бы закрыть. Не в последнюю очередь и поэтому съемки были шестинедельным танцем на нервных окончаниях, и как-то раз нервная система режиссера устроила прощальный бал. Бьорк в очередной раз отказалась с ним разговаривать, но потом ее ассистент вдруг вернулся с сообщением, что она все-таки согласна.

– Это было так унизительно. Я пришел в ярость, схватил стул и запустил им в огромный монитор, так что он взорвался, – смеется Ларс фон Триер. – Потом я ушел. И тогда Бьорк выбежала за мной и заговорила вдруг едва ли не с заботой. Выпуск эмоций – это она понимала.

Именно тогда, рассказывает Триер, певица пообещала написать о нем песню.

– Положительную песню, – смеется он. – Больше, правда, я никогда ничего об этом не слышал.

Он поднимается с места, подходит к письменному столу и выискивает в куче хлама маленькую фигурку грызуна, довольно свирепого вида, на небольшом постаменте.

– После съемок Бьорк подарила всей съемочной группе фигурки тех животных, которые их символизировали, – объясняет он и поднимает грызуна в воздух. – Так что меня она вот так видит.

– Как по-твоему, в чем была основополагающая проблема между вами с Бьорк?

– Наверное, в том, что мы оба привыкли все решать сами. Кроме того, она использовала действительно некрасивые приемы. Я предложил договориться о том, какая музыка будет звучать в фильме и какая войдет в ее альбом, потому что тогда бы у нас обоих было что-то друг на друга. Однако в результате все обернулось так, что только у нее было что-то на нас. Нам не дали даже прослушать пластинку.

Зато Бьорк потребовала через одного из своих людей получить окончательный вариант фильма на просмотр, угрожая в противном случае не явиться на съемки на следующий день. Все эпизоды, вошедшие в фильм, должны были сначала получить ее одобрение. Судьба «Центропы» повисла в тот день на волоске. Триер отказался. И это сошло ему с рук. Зато Бьорк потребовала вырезать себя из документального фильма о съемках.

– У нее было столько денег, что она в любой момент могла уничтожить «Центропу», – говорит Триер. – Под конец ей это даже почти удалось.

Неправильная Пальмовая ветвь

Бьорк ненавидела ту цветастую блузку, в которой ей приходилось играть Сельму. В один из последних съемочных дней ее перемкнуло, а вместе с ней и весь проект. Она стояла наверху у себя в гардеробной и говорила с костюмершей, когда Вибеке Винделев зашла с ней что-то обсудить. Оказалось, что Бьорк считала, что ей больше не придется надевать блузку, в то время как костюмерша сказала только, что сверху на нее нужно будет надевать свитер.

– Блузка лежала на столе, – рассказывает Вибеке Винделев. – Бьорк увидела ее и закричала что-то, потому что она считала, что выглядит в ней уродливо. Потом она схватила эту блузку, кубарем скатилась по лестнице, выбежала на большое футбольное поле и пошла через него, на ходу разрывая блузку чуть ли не зубами и бросая оторванные куски за собой, пока я шла за ней, подбирала их и пыталась с ней говорить.

Газон заканчивался четырехметровым забором.

– На который она вскарабкалась, как настоящая обезьяна, по какому-то металлическому проводу, ухнула по ту сторону и исчезла.

Действительно исчезла – где-то на пешем пути между Аведере и Хеллерупом. Ассистент Триера на этом фильме, Андерс Рефн, рассказывает, что этому эпизоду предшествовал другой похожий, когда Рефн снимал сцену, в которой Бьорк должна была запустить металлическим ящиком в голову полицейскому. Вернее, в резиновую голову, надетую на тело живого человека.