Читаем без скачивания Пять поэм - Гянджеви Низами

Китайский хакан принимает у себя Искендера

Хакан устраивает пышное пиршество в честь Искендера и подносит ему всевозможные дары. Среди даров быстроногий конь, охотничий сокол и прекрасная тюркская рабыня по имени Нистандарджихан (что значит — «Нет (второй такой) в мире»). Хакан расхваливает свои подарки, а о рабыне говорит: она прекрасна и необыкновенно нежна, обладает силой и смелостью витязя и хорошо поет. Искендеру нравится ее краса, он очарован ее песнями, но вот ее воинские доблести его не привлекают. «Разве можно быть женщине крепче мужчин!» — восклицает он и тут же забывает о рабыне. Отвергнутая красавица льет слезы. Между тем войска двинулись в обратный путь. По дороге Искендер закладывает новый город — Самарканд.

После возвращения Искендера из Китая

Хорошо путешествовать, говорит Низами, видеть чужие страны, разные диковины, но еще лучше быть у себя дома, в родном городе. Искендер спешит домой. По пути к нему приходит правитель Абхазии Дувал и сообщает о нашествии русов (см. словарь — «рус») на его страну и о разгроме Дербента и Берда'а (исторически такое нашествие произошло в 944 г.: Низами в своей поэме соединяет события времени Александра — IV в. до н. э. — с этим, очевидно, хорошо известным ему по местным преданиям нашествием X в. н. э.). Сама царица Берда'а Нушабе — в плену у русов. Дувал молит Искендера о помощи и говорит, что смелые русы, если их сейчас не остановить, будут со временем угрожать и Руму. Искендер обещает спасти Нушабе и изгнать русов.

Искендер прибывает в кыпчакскую степь

Дай мне, кравчий, напитка того благодать,Без которого в мире нельзя пребывать.

В нем сияние сердца дневного светила.В нем и влаги прохлада, и пламени сила.

Есть две бабочки[422] в мире волшебном: однаЛучезарно бела, а другая черна.

Их нельзя уловить в их поспешном круженье:Не хотят они быть у людей в услуженье.

Но коль внес ты свой светоч в укромный мой дом,Уловлю уловляемых долгим трудом.

Разостлавший ковер[423] многоцветного сада,Свет зажег от светила, и льется услада.

Тот, кого породил славный царь Филикус,Услыхав от абхазца, как пламенен рус,

Размышлял о сраженьях, вперив свои очиВ многозвездную мглу опустившейся ночи.

Все обдумывал он своих действий пути,Чтоб исполнить обет и к победе прийти.

И когда рдяный конь отбежал от ШебдизаИ сверкнул, и ночная растаяла риза,—

Царь оставил Джейхун, свой покой отстраня,Чтобы в степи Хорезма направить коня.

За спиной его — море: несчетные брони.А пустыни пути — у него на ладони.

Степь Хорезма пройдя, он Джейхун перешел,И пред ним вавилонский раскинулся дол.

Царь на русов спешил и в своих переходахНи на суше покоя не знал, ни на водах.

Не смыкал он очей, и, огнем обуян,Пересек он широкие степи славян.

Там кыпчакских племен он увидел немало,[424]Там лицо милых жен серебром заблистало.

Были пламенны жены и были нежны,Были образом солнца, подобьем луны.

Узкоглазые куколки сладостным ликомИ для ангелов были б соблазном великим.

Что мужья им и братья! Вся прелесть их лицБез покрова — доступность открытых страниц.

И безбрачное войско душой изнывало,Видя нежных, не знавших, что есть покрывало.

И вскипел в юных душах мучительный жар,И объял всех бойцов нетерпенья пожар,

Все ж пред шахом, что не был на прелести падким,Не бросались они к этим куколкам сладким,

Царь, узрев, что кыпчачки не чтут покрывал,Счел обычай такой не достойным похвал:[425]

«Серебро этих лиц, — он подумал однажды, —Что родник, а войска изнывают от жажды».

Все понятно царю: жены — влаги свежей,И обычная жажда в душе у мужей.

Целый день посвятил он заботе об этом:Всех кыпчакских вельмож он призвал, и, с приветом

Выйдя к ним, оказал им хороший прием,И, возвыся их всех в снисхожденье своем,

Тайно молвил старейшинам: «Женам пристало,Чтобы в тайне держало их лик покрывало,

Та жена, что чужому являет себя,Чести мужа не чтит, свою честь погубя,

Будь из камня она, из железа, но все жеЭто — женщина. Будьте, старейшины, строже!»

Но, услышав царя, эти стражи степей,—Тех степей, где порою не сыщешь путей,

Отклонили его повеленье, считая,Что пристоен обычай их вольного края.

«Мы, — сказали они, — внемля воле судьбы,—У тебя в услуженье. Мы только рабы,

Но лицо прикрывать не показано женамНи обычаем нашим, ни нашим законом.

Пусть у вас есть покров для сокрытия лиц,Мы глаза прикрываем покровом ресниц.

Коль взирать на лицо ты считаешь позором,Обвинение шли не ланитам, а взорам.

Но прости — нам язык незатейливый дан,—Для чего ты глядишь на лицо и на стан?

Есть у наших невест неплохая защита:Почивальня чужая для скромниц закрыта.

Не терзай наших женщин напрасной чадрой.Ты глаза свои лучше пред ними закрой:

Прикрывающий очи стыда покрывалом,Не прельстится и солнца сверканием алым.

Все мы чтим Повелителя, никнем пред ним,За него мы и души свои отдадим.

Верим в суд Повелителя строгий и правый,Но хранить мы хотим наши старые нравы».

Искендер замолчал, их услышав ответ.«Бесполезно, — решил он, — давать им совет».

Попросил мудреца всем дававший помогу,Чтоб ему он помог, чтоб навел на дорогу:

Те, чьи косы как цепи, чей сладостен лик,Соблазняют, и яд их соблазна велик.

Гибнет взор, созерцающий эту усладу,Как ночной мотылек, увидавший лампаду.

Что нам сделать, чтоб стали стыдливей они,Чтобы скрыли свой лик? Дай совет. Осени».

И познавший людей молвил шаху: «ВнимаюМудрой речи твоей, твой приказ принимаю.

Здесь, в одной из равнин, талисман я создам.Сказ о нем пронесется по всем городам.

Сотни жен, проходящих равниною тою,От него отойдут, прикрываясь фатою.

Только надо, чтоб шах побыл в той сторонеИ велел предоставить все нужное мне».

Или силой, иль с помощью золота, вскореВсе добыл государь, и на вольном просторе

Муж, в пределах искусства достигший всего,Стал трудиться, являя свое мастерство.

Изваял, всех привлекши к безлюдному месту,Из прекрасного черного камня невесту.

Он чадрой беломраморной скрыл ее лик.Словно свежий жасмин над агатом возник.

И все жены, узрев, что всех жен она строже,Устыдясь, прикрывали лицо свое тоже

И, накинув покровы на сумрак волос,Укрывали с лицом и сплетения кос.

Так имевший от счастья немало подачекУкрываться заставил прекрасных кыпчачек.

Царь сказал мудрецу — так он был поражен:«Изменил ты весь навык столь каменных жен.

Ничего не добился я царским приказом,А твой камень в рассудок приводит их разом».:

Был ответ: «Государь! Мудрых небо хранит.Сердце женщин кыпчакских — суровый гранит.

Пусть их грудь — серебро, а ланиты — что пламень,Их привлек мой кумир, потому что он камень..

Видят жены, что идол суров, недвижим,И смягчаются в трепете сердцем своим:

Если каменный идол боится позораИ ланиты прикрыл от нескромного взора,

Как же им не укрыться от чуждых очей,Чтобы взор на пути не смущал их ничей!

Есть и тайна, которою действует идол,Но ее, государь, и тебе я б не выдал!»

Изваяньем таинственным, в годах былых,Был опущен покров на красавиц степных.

И теперь в тех степях, за их сизым туманом,С неповерженным встретишься ты талисманом.[426]

Вкруг него твой увидит дивящийся взорДревки стрел, словно травы у сонных озер.

Но хоть стрелам, разящим орлов, нет и счета,—Здесь увидишь орлов, шум услышишь их взлета.

И приходят кыпчаков сюда племена,И пред идолом гнется кыпчаков спина.

Пеший путник придет или явится конный,—Покоряет любого кумир их исконный.

Всадник медлит пред ним, и, коня придержав,Он стрелу, наклоняясь, вонзает меж трав.

Знает каждый пастух, прогоняющий стадо,Что оставить овцу перед идолом надо.

И на эту овцу из блистающей мглыРаскаленных небес ниспадают орлы.

И, когтей устрашаясь булатных орлиных,Ищут многие путь лишь в окрестных долинах.

Посмотри ж, как, творя из гранитной скалы,Я запутал узлы и распутал узлы.

Прибытие Искендера в область русов