Читаем без скачивания Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды - Владимир Короткевич

Остаётся, правда, ещё и стена. И вот тут, если не оправдается расчёт, всё будет кончено. Тогда только и останется, что учинить сечу и погибнуть.

Если же выпадет единственное из сотни очко удачи, тогда те, кто стоит сейчас в рясах, будут горланить, драться, всеми средствами сеять замешательство, растерянность, панику. Застрянут в воротах, будут мешать страже, оттянут по возможности начало погони, а потом будут рассеиваться по одному.

Кажется, всё было рассчитано. Кузнец прищуренными глазами оглядел окрестности и своих людей, вздохнул и пошёл к эшафоту. Протиснулся к двоим францисканцам (это были Марко и Клеоник), пожал им локти.

— Готово. Будем ждать. Иуда с Анеей где?

— Вон, — сказал Марко.

— Знают место, где сойдёмся?

— Знают, — ответил Клеоник. — Хутор Фаустины.

— Ладно. Держитесь твёрдо, друзья.

...Человек с крестом появился в замковых воротах. И тут уже не крик, а нестерпимый вопль расколол воздух. В замковом дворе, где можно будет увидеть всю казнь, с начала до конца, собрались наиболее именитые, важные и богатые.

— Распни его! Распни!

Стража еле сдерживала древками гизавр толпу, которая лезла, дралась, плевала, висла, пыталась дотянуться и ударить. И в этом рыке совсем не слышно было, как тихо плакали люди возле стен.

Слышали это немногие. В частности, Каспар Бекеш и Альбин-Рагвал-Алейза Кристофич, стоявшие на выступе контрфорса у замкового дворца. Бекеш словно немного посталел. Всё тот же меч в золотых ножнах, тот же изысканный наряд, та же улыбка. Те же солнечно-золотые волосы падают из-под берета. Но в больших глазах чуть презрительное снисхождение мешается с тяжким, стальным осознанием.

— Разгул тёмных страстей, — сказал Кристофич.

— Всё нужно видеть своими глазами. Даже самозванцев.

— Сидел бы лучше дома, кончал свои «Рассуждения о разуме». Чудесная может получиться книга.

— Хочу видеть. Даже ад хотел бы видеть. Что с тобой, брат Альбин?

Я думаю, что мне придётся покинуть тебя, сынок. Не позже, чем завтра, я ухожу из этого города. В Вильно.

— Почему это?

— Смотри. — Кристофич протянул руку.

К человеку с крестом отовсюду тянулись кулаки.

— Смерть! Смерть ему!

— Стража! Молодцы наши! Сла-ава! С этими не побрыкаешься! Дудки!

— Пусть умрёт!

— Пусть! Пусть!

— Избавитель! Спаситель! Спаси самого себя!

Бекеш передёрнулся:

— Страшно.

— Потому мне и нужно бежать. Видишь, они созрели. Не сегодня, так завтра возьмутся и за нас. И эти будут помогать и одобрять. Говорю тебе, они созрели. Ты можешь еще некоторое время оставаться здесь. А я обидел Лотра. Этот не забудет, припомнит.

— Страшно, — вздохнул Бекеш. — Я понимаю тебя. Как бы и мне не пришлось бежать отсюда следом за тобой.

— Слышишь? — спросил Кристофич.

Кто-то неподалёку от них философствовал, ударяя кулаками в грудь:

— Вот я — верую. Я истинно, глубоко верующий. Но высшие люди, начальники, должны пойти мне навстречу, помочь, раз и навсегда распорядиться, во что мне верить.

— Вот так, — заключил брат Альбин. — В Гродно нет нам больше пути, нету жизни.

...В это мгновение камень ударил Христа по голове. И сразу же молодой купчик подскочил, бросил пригоршню грязи. Вратчик рванулся к нему, такой страшный, что купчик заверещал, кинулся от него, упал под ноги толпе.

— То-то. Над пешим орлом и ворона с колом.

Кричал, надрываясь так, что глотка раздувалась от крика, звероватый Ильюк:

— Распни!

Кричал и не видел, что совсем рядом с ним — неприметный серый человек в свитке с длинными рукавами. Глядит тёмными, словно невидящими глазами то на расстригу, то на Христа.

Серый только что явился в Гродно. Прятался от гнева Ильюка и святой службы, так как не выполнил поручения. Но, услышав о казни, не выдержал, пришёл. Теперь ему было невыразимо гадко. Оживали в его фанатичной, тёмной душе какие-то образы, воспоминания, сравнения. Вот кричит тот, кто когда-то безразлично послал его на смерть, и вот ведут человека, которого не взял клык и который простил ему покушение на свою жизнь. Гадко это всё.

Серый слушал. Неподалёку от него тихо говорили мужчина — судя по всему, иудей — и женщина. Переодетые, но он узнал их. Они тогда были с ним. Ему вовсе не хотелось их выдавать.

— А я думал, самый большой шум, это когда в Слониме распределяют доход кагала. — Глаза у Раввуни подозрительно блестели.

— Молчи, милый.

— Я-то молчу. Я кричу тем, что молчу.

Голос был таким, что серый сморщился. Посмотрел на них, на человека с крестом, на горланящего Ильюка. И вдруг усмехнулся. Так же, как тогда, возле церкви, зашёл боком и на минуту прилип к расстриге. Рука незаметно скользнула вверх.

И тут же серый пошёл дальше.

Ещё несколько секунд никто ничего не замечал. И только потом увидели соседи запрокинутую голову и остекленевшие глаза пророка.

Ильюк упал на спину.

Серый поодаль удовлетворённо хмыкнул.

«Под лопатку. Чудес не бывает. Видишь, человек с крестом, я не разучился. И теперь лучше всех владею ножом. Как же это я оплошал с тобой? Хорошо, что я оплошал с тобой. Чуть не убил доброго человека. Вот видишь, я немножко отблагодарил тебя, добрый человек».

Приблизительно тем же делом, что и серый, занимались Фома и Ус. Искали рыбника. Также свидетельствовал на суде. Уж если одного убили, так и за другого нести ответ. Наконец Ус заметил его поодаль от Воздыхальни, ближе к коридору, которым вели Христа.

— Распни! Распни!..

Друзья начали пробираться к нему....От гульбища к Воздыхальному холму плыло шествие. Высшее духовенство. Ревели глотки, плыл в солнечном свете сизый дымок ладана, сверкала парча. И над всем этим, выше всего, плыла платформа с восковым, разодетым в золото Христом.

Живой поднял голову:

— Эй, браток! Эй, восковой! Замолви там за живого словцо на босяцком небе!

Крик был страшным. В тишине, упавшей за ним, захохотал какой-то богато одетый юнец. Седой сосед поучающе сказал ему:

— Услышав шутку, никогда не смейся первым. Неизвестно ещё, что за эту шутку будет.

Но хохотали уже все. Краснели лица, слёзы брызгали из глаз, вспухали вены на лбах.

— Го-го-го, га-га-га, гы-гык!

— Скажи, га! Вот так скажи!

— Забавник, га!

Христос в этот миг приближался к Бекешу. Тот чуть брезгливо, но доброжелательно смотрел на ободранного, заляпанного грязью человека, несущего крест. Христос поднял голову, и глаза их встретились.

Плыло, плыло навстречу Каспару загаженное, испаскуженное, всё в потёках крови и грязи лицо. И на этом лице, похожем на страшную, уродливую маску, сияли светлые, огромные, словно всю боль, всю землю и всё небо вобравшие...

...Бекеш содрогнулся.