Читаем без скачивания Должность во Вселенной - Владимир Савченко

Ладно. Валерьян Вениаминович вспомнил, что поднялся сюда не для отвлеченных размышлений. Сел в пилотское кресло, разложил на коленях графики Иерихонского, приготовился работать. В ядре Шара тускнело фиолетовое зарево «мерцаний».

«Итак, эта заблудившаяся Метапульсация в 17.10–17.15 выпятится в барьер на северо-западе. Вон там. Может сместить и нижние слои Шара — а этого допустить нельзя, в них башня. Хрупнет она, как сухая палка, несмотря на стометровую толщину и три слоя — для НПВ все равно: что бетон, что картон. Стало быть, в момент этих родовых схваток материи надо бы перетянуть сеть в противоположную сторону, на юго-восток. Или заранее?… Нет, это нельзя, сами башню сломаем. А в каком состоянии сеть в месте выпячивания?» Справился по снимкам: с дырами. «Значит, первую заплату туда. А выдержат ли канаты, они и так натянуты струнами?… Нет, держать и не пущать — это не то. Не лучше ли другой вариант, гибкий — сыграть с Метапульсацией в поддавки? Перед ее выпячиванием осторожно поднять сети и Шар над башней аэростатами. Метров на пятьсот… на высоту башни то есть. Пусть Шар побесится в высоте. А потом опустить. Ох, нет, это сложно: надо дополнительные аэростаты, чтобы поднимать ровно, не свалить башню, надо одну сеть перевести под него… а то ведь выскочит заволновавшийся Шарик и тю-тю. Не управимся в три нулевых часа».

«Постой… — Он всмотрелся в графики: ломаные кривые в опасном месте подходили к краю не одним выбросом, целой серией. — Плохо дело. Тут с одной Метапульсацией не придумаешь, как управиться, а с каскадом их… Ведь это космические вздохи-всплески: чуть слабее дунет — ничего не произойдет, чуть сильнее — гнилыми нитками лопнут канаты, рассыплется башня. И Шар тю-тю… А расчет Иерихонского весьма приблизителен».

…И снова лик Вечной Бесконечности посветил на крышу, на сидевшего там человека сизо-голубым овалом Вселенского шторма с яркими бело-синими вкраплениями. Валерьян Вениаминович откинул голову к спинке кресла, поглядел, смежил глаза, улыбнулся устало и грустно. Ему не надо было смотреть — помнил:

— Первоначальный туман разделяется на рябь вытянутых всплесков-струй; в них завиваются вихревыми светящимися кляксами с рваными краями протогалактические воронки;

— от усиливающегося незримого напора времени-действия ядро вихря бурлит протозвездами; затем и они разделяются на ядро-звезду и рукава протопланетного газа;

— кадр-год, кадр-год — и рукава стягиваются, сгущаются в пульсирующие лохматые горячие тела; они стынут-тускнеют-уплотняются, высасывают из окрестного пространства первичный туман и рои метеоров; на немногих планетах отделяется твердь от вод, воды от атмосферы, формируются материки и острова…

…и все это Процесс Разделения.

Затем перевал через максимум напора струй и — под горку — Процесс Смешения. Красивое и яркое возвращение в Ничто.

«Боже мой, — думал Пец, — сейчас там возникают мириады существ, любящих более всего свою жизнь и оценивающих все с этой позиции. В миллионах точек пустоты теплится и разгорается разум — охватывает мыслью больше пространства, чем можно увидеть, больше времен и событий, чем можно прожить, больше возможностей, чем удастся реализовать. Что это, зачем? Возникают и рушатся цивилизации, миры, созвездия меняют свой вид… А я, туземный вождь мелкой шараги на третьеразрядной планетке, сижу и рассматриваю все с ничтожнейшей точки зрения: как бы от этих процессов не лопнула сеть и канаты».

Валерьян Вениаминович вдруг понял, что ему стыдно; даже погорячели щеки. Свечение Метапульсации накалилось и стало сникать.

«Почему стыдно-то? От двойственности? Раздираюсь между великим и смешным, как корова на льду… Да нет же, все не так! От одного только представления обилия миров — мерцающих точек в MB, эпох, цивилизаций существ, которые снуют-живут-плодятся-радуются-ужасаются-находят-теряют-познают-забывают и так далее… уже ясно, что не может быть это ничем иным, кроме как заблуждением. Мы — разумные подробности неразумных процессов, Корнев прав. Под видом одного — другое. Но тогда — мои заботы и действия тоже заблуждение? Какое же я вынашиваю „другое“ под видом „одного“? А простое, почтенный Вэ-Вэ: сохранить от разрушений вверенную тебе шарагу — откуда может хлынуть поток новых знаний, который взрыхлит, завьюжит и, в конечном счете, разрушит мир. Поняв первичную суть стремлений, ты все равно следуешь иллюзорнейшему из них: чтоб было хорошо. Счастье, порядочек и лафа. Заблудшим простительно, знающему стыдно».

Он сложил бумаги, поднялся, спустился в коридор — и направился прямо к лифту, не зайдя в лабораторию MB, не сообщив ее деятелям ничего. «Успею».

В приемной по-прежнему было пусто, только дверь корневского кабинета приоткрыта; оттуда доносились голоса. Директор узнал тенорок референта (он все так именовал по старой привычке своего зама Валю, хотел проследовать дальше, но услышал слова: «Пец будет против» — и задержался у тамбура. Интересно стало, против чего это он будет против.

— Да почему против? — басовито возразил другой голос. (Иерихонский, узнал директор). — Ты в курсе всех дел и будешь вполне на месте, какого рожна ему надо!

«Действительно», — подумал Пец.

— А вот будет — и все, я точно чую, — снова мелодично отозвался референт. — Вроде и конфликтовали с ним, и все делаю… а не по душе я ему, и все.

«Разве? — мысленно усомнился директор. — А вообще говоря…»

— Ну, Валя, по душе, не по душе — это, знаешь, из области тонкой химической психологии. Так кадровая политика не делается. Я считаю, что у тебя все шансы. Ты Корнева чаще других — особенно последнее время — заменял? Заменял. Справлялся? Вполне. Без тебя и Хрыч зашился бы, как миленький… Имеешь ученую степень, стаж, труды, партийность. Нет, я уверен, что место главного за тобой, только не теряйся. А на Хрыча, если станет ерепениться, и нажать можно. Слишком уж мы на него и Сашеньку молились;

Да и не станет он… ну, поершится немного, а потом махнет рукой. Он же не от мира сего.

«Хрыч — это я, — понял Валерьян Вениаминыч. — Вэ-Вэ, папа Пец, Хрыч… У меня кличек не меньше, чем у коммунальной дворняжки!»

— Ты потише, — приглушил голос референт, — его кабинет напротив.

— Нет его там, я заглядывал. И смотри, что получается, — увлеченно басил Иерихонский. — Ты — на вакансию главного. На твое место нашу зверь-бабу Малюту Скуратовну. Уж кто-то, а она в оргвопросах и координации собаку съела — так?

— Ага, а на ее место — тебя? Понял. А я думаю, чего это Шурик заботится о продвижении начальства!