Читаем без скачивания Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

– Эта категория кабальеро, – сказал я, – очень обременена обязательствами, благодаря значению, каким они обладают, о чем можно будет поговорить после, если нам позволит время, потому что тема эта не любит краткости, а у меня нет сейчас времени, чтобы быть пространным. И, продолжая начатый разговор, я говорю, что первое и главное, чем надлежит обладать тому, кто должен быть наставником какого-нибудь государя или высокого кабальеро, – это опытность и зрелый возраст, по крайней мере, уже растраченный пыл юности, возраста, когда человек с трудом может быть мудрым и благоразумным, ибо только время делает нас предусмотрительными и осторожными. Но если это будет юноша, то пусть он будет таким, чтобы его восхваляли испытанные в науке и благонравии старики, хотя юность так подвержена изменчивости, нетерпению, неистовству и другим необдуманным и неподобающим поступкам, что, если он не обладает большим достоинством и совершенством в испытанной и известной добродетели, я считал бы за лучшее избрать в качестве наставника старика, утомленного жизнью и с хорошей репутацией, чем юношу, который вступает в жизнь и подает хорошие надежды, ибо, в конце концов, по отношению к первому есть уверенность, которой достаточно, а ко второму – доверие, которое может измениться. В стариках всегда возрастает трезвость взглядов и знание, и в то время, как уменьшается сила, – увеличивается рассудительность, а в юноше возрастает самонадеянность и тщеславие, сила и самодовольство, – так что он нуждается в чужом совете и дружеском обуздывании, что в наши времена видно было по некоторым лицам, достойным уважения по своему происхождению, но настолько преисполненным, пороков и погруженным в несчастия благодаря неблагоразумию молодых наставников, беспорядочных и развратных, – что ужасно вспоминать о них. Таких несчастий не допускает руководство наставника старого, уставшего наносить и получать теперь уже зажившие раны в мирских отношениях и столкновениях. Поручая детей наставникам, не избранным по способности и природным данным, подходящим для такой должности, а юношам, принятым из милости и по просьбам, уснащенным некоторой долей лицемерия, – обычно впадают в положения, какие непристойно даже представить себе.

Наставник должен быть исполнен кротости в сочетании с серьезностью, чтобы его одновременно любили и уважали, чтобы он добивался такого же результата в воспитаннике, не теряя его ни на минуту из вида, кроме времени, избранного для удовольствия его родителей или когда ребенок находится со своими сверстниками. И во время забав ребенка должен присутствовать наставник, поощряя его и указывая ему, как он должен вести себя во время развлечения. Не следует делать того, что делал при мне один педант, воспитатель знатного кабальеро, сына одного знатного вельможи, ребенка с выдающимися способностями, который со своими ровесниками по возрасту и положению устроил в один из дней карнавала петушиную игру; невежественный педант также появился в своем каписайо[102] или доспехах из тисненой кожи поверх сутаны,[103] с бородой длиннее, чем у Эскулапа,[104] и обратился к детям: «Dextrorsum heus sinistrorsum».[105] Потом, обнажив свою короткую кривую саблю из обода решета, он с бледным лицом двинулся против петуха с такой яростью, словно шел против Морато Арраэса,[106] громко крича: «Non te peto, piscem peto, cur me fugis, galle».[107] Он был очень доволен этим педантством и весел, и все слышавшие его сильно смеялись и шутили над ним. Я подошел к нему и сказал: «Смотрите, сеньор лисенсиат, ведь у петухов плохая память, и они позабыли латынь». Он очень проворно ответил мне: «Nunquam didicerunt, nisi roncantes excitare».[108] Этот, со своей бесконечной неподходящей болтовней, полной грамматического невежества, оставил кабальеро, испортив его хороший характер. Дали ему другого наставника, умного, мало или совсем неразговорчивого, скромного и добродетельного, и в несколько дней он удалил те пороки, каким научил его первый, испортивший его многими правилами, плохо ему самому известными и еще хуже внушенными и громко повторяемыми, а этот другой немногими и очень немногословными наставлениями все это исправил. Они были похожи на двух братьев – один очень вспыльчивый, а другой очень хладнокровный и полный святости, – которые зарабатывали себе на жизнь с помощью одного осла; вспыльчивый кричал на него и бил палкой, и, несмотря на это, осел не двигался быстрее, чем раньше; хладнокровный не говорил ему ничего, кроме: «Но! помогай тебе Христос!» – и втыкал ему в круп острие палки, длиной в четверть, чем заставлял его лететь, как на крыльях.

Скромность наставника и другие хорошие качества производят впечатление и являются как бы зеркалом, в которое глядится воспитанник, а неблагоразумие и недостаточное достоинство служат причиной неуважения к наставнику и неуменья обходиться со всеми остальными, поэтому то, что должно быть обучением, превращается в препровождение времени, а если время проходит, ребенок не может сосредоточиться. В это немногое время можно кратко обучить его латинскому языку, не обременяя его правилами, так как сами наставники или не знают их, или забыли их, но таким образом, что, умея только склонять и спрягать, они читали бы им книги, важные как для латинского языка, так и для нравов, а все остальное я считаю напрасно потраченным временем, ибо различия или особенности имен и глаголов могут быть объяснены при чтении книг, и не нужно поступать так, как делают врачи, задерживающие выздоровление больного, чтобы продолжался их заработок. Ведь в этом, в самом деле, повинны учителя языков, изучаемых по правилам, потому что нет говорящих на них; ибо обыкновенные разговорные языки легко изучаются при помощи слушанья говорящих на них, и те, кто изучает их, чтобы их знать, а не изучать их только, – понимая книгу, которую читают, будут знать больше, чем их учителя.

Возвращаясь к примеру лисы, я скажу: пусть наставник будет хорошего происхождения или воспитания, спокойным, стыдливым, правдивым, молчаливым, скромным, с достоинством, сдержанным, не льстец и не болтун, чтобы, как я сказал уже, он больше обучал своей жизнью и поведением, чем словами, или, по крайней мере – что похоже одно на другое, – чтобы он не бросал прочно унаследованные умственные наклонности ученика на то, что плохо усвоено[109] благодаря невежественному наставлению; ибо добродетель должна расти вместе с воспитанником таким образом, чтобы, обучая его скромности, его не обучили робости, которая ослабила бы мужественную доблесть, с какой он родился.

Воспитание кабальеро должно быть похоже на воспитание соколов, потому что сокол, который воспитывается взаперти, не становится таким ловким и храбрым, каким делается тот, которого воспитывают, давая ему воздух, как воспитывали его родители. Воспитывать сокола надлежит на высоком месте, где, пользуясь чистотой воздуха, он мог бы видеть птиц, которых потом он должен будет бить. Тот, что воспитывается взаперти, помимо того что он делается более медлительным в деле, для какого его воспитывают, не обладает такой отвагой и решимостью, как другой, воспитанный на воздухе. Так и у кабальеро, который должен быть воспитан, чтобы подражать величию своих предков, хотя и воспитывается исполненным добродетели и скромности, сдержанность не должна быть душевной робостью, а, как я сказал выше, он должен обладать собственным достоинством со скромностью, гордостью без тщеславия, вежливостью и осмотрительностью во всех своих поступках, – таким образом, чтобы не было недостатка ни в чем для совершенного сеньора; ибо это и будет обозначать кабальеро, так как это слово слагается из слов cabal и hero, что по-латыни значит сеньор.[110] А так как кабальеро есть совершенный герой или совершенный сеньор, то в нем не должно быть недостатка ни в чем, чтобы быть таким, и пусть другие говорят что хотят, ибо христианская философия дает нам возможность и позволение придать ей такой смысл, чтобы она приобрела характер добродетели.

– Большое удовлетворение и удовольствие, – сказал идальго, – получил я от вашего хорошего рассуждения: удовлетворение от поучения, действительно направленного к христианской истине, а удовольствие от невежества этого педанта. Но что касается происхождения слова «кабальеро», то достоверно известно, что оно происходит от слова «кабальо» – конь, потому что они содержат коня, ездят на коне и сражаются на коне.

– Если бы это было так, – сказал я, – то кабальеро назывался бы также и продавец свежей рыбы или погонщик, перевозящий макрелей от моря,[111] и так же назывался бы тот, кто едет на осле или на вьючном животном, потому что он едет верхом, хотя в действительности это не конь, и мне кажется, что это мнение не подходяще.

– Кабальеро называли также, – сказал идальго, – eques, от латинского слова equus, что значит конь.

– Я так же не согласен, – сказал я, – с одним, как и с другим; потому что римляне всегда давали вещам названия, которые обозначали самое дело, для какого эти вещи предназначались. Так консулам они дали это название consulo, что значит советовать и наблюдать за благом государства. Поэтому я думаю, что кабальеро дали это название не от equus – конь, а от прилагательного aequus, aequa, aequum, что значит равный, совершенный и справедливый, так как таким обязан быть тот, кто должен быть главой и образцом нравов, каким должны подражать низшие члены государства, хотя в действительности некоторые уклоняются от выполнения своих обязанностей, может быть, считая, что кабальеро – это значит алькабалеро, то есть собиратель налогов с торговцев, извлекая это значение из своего собственного поведения и их настойчивости и твердости, какую надлежит соблюдать во всех своих действиях; ибо поэтому бастион и называют кабальеро,[112] что он должен быть всегда устойчивым и не поддаваться усилиям противников и натиску артиллерии, как кабальеро должен быть готов отразить все несправедливости и обиды, какие причиняются низшим и угнетенным; а поступая противно этому, они идут против своего достоинства и против обязанностей, унаследованных от своих предков.