Читаем без скачивания Лесная герцогиня - Вилар Симона

Он неожиданно затих, тяжело дыша. Потом поднялся. Эмма слабо приоткрыла глаза. Он стоял, глядя на нее. Потом стал возиться с одеждой, и она увидела, как он резко сорвал ремень, сложил его вдвое. Длинно выругался на незнакомом языке, схватил свою обессиленную жертву за волосы, рывком приподнял от пола.

– Ты не обманешь меня, сука! Я не буду тешиться с неживой!

Он вдруг с силой заломил ей руку так, что она не смогла сдержать невольного крика, и это снова распалило палача. Рывком он задрал ей платье и со всей силой стал хлестать пряжкой ремня по ягодицам, по бедрам. Она кусала губы, пыталась вырваться, но поняла, что он способен сломать ей руку. Ремень вновь опустился, и она взвыла под торжествующий смех своего мучителя. Ремень рассекал ей кожу до крови. С каждой минутой боль становилась все нестерпимее, прожигала ее насквозь как огнем. Эмма сгорбилась, сжалась, а грек продолжал ее хлестать не помня себя.

Ее крики довели его до исступления, и тогда он намотал ее волосы на руку и рывком поставил ее на колени.

– Славная охота! – прохрипел он, вонзаясь в нее.

– Не-е-ет! – прокричала Эмма и сдалась, и лишь задыхалась и рыдала в сене, пока все не кончилось.

Когда он ушел, она лежала, не в силах пошевелиться. Тело ее было истерзано, а в душе словно что-то треснуло, надломилось. В оставленную открытой дверь врывался холод. Эмма продрогла до мозга костей, но при малейшем движении резкая боль пронзала ее, и она расплакалась, натягивая на израненное тело одежду. Она была вся в крови.

– Я хочу умереть… Ролло, кому ты меня отдал?..

Она еле доползла до двери и, прикрыв ее, припала к ней, застыла. Она не смогла откинуться на спину, так как вся ее спина, ягодицы и ноги были изранены. Но вдруг она ощутила страх за свое дитя, ощупала себя. Кажется, грек не уничтожил зарождающуюся в ней жизнь. Но даже это не приободрило ее. Что ее ждет? Что еще с ней сделает это чудовище? Она полностью в его власти, она беззащитна перед ним, она отдана ему.

Эмма застыла, оцепенела, боясь пошевелиться. Душа ее беззвучно кричала, взывая к Деве Марии, но Эмма не была уверена, что небо внемлет ей. Все отвернулись от нее – даже небеса. Когда это произошло? Она уже не могла вспомнить. Ведь были же в ее жизни радость, пение, смех. Но уже давно ей стало казаться, что она провалилась в бездну. Она боролась, она противилась своему падению. И вот она оказалась на самом дне. И теперь ей надо научиться существовать в этом аду.

Однако при одной мысли об этом она вздрогнула и выпрямилась. И тут же застонала. Нет, ей нужно что-то делать. Ради того, чтобы не оставаться беспомощной игрушкой в руках Леонтия, которую он выбросит, когда сломает и изорвет в клочья. Нет, она должна выстоять – хотя бы ради ребенка, что зреет в ее теле. Ведь если она не потеряла ребенка после сегодняшнего кошмара – значит, ей еще что-то осталось. И ради этого стоит бороться. Но как? Что она может предпринять?

Она застонала, переменив позу. Тело казалось сплошной раной. Когда-то она уже пережила подобное унижение. И смогла выжить, смогла многого добиться в жизни. Что ж, придется опять начинать все сначала.

Думать ни о чем не хотелось, хотелось расслабиться, замереть, уснуть… навечно. Взрыв смеха внизу заставил ее сжаться. Солдаты хохотали, слышался веселый голос Леонтия. Эмма вздрогнула от ужаса и омерзения. Впервые в жизни она ненавидела свое тело, свою красоту. Красота стала лишь лакомой приманкой для хищников, она не дает ни уверенности в себе, ни защиты. Красота оказалась иллюзорным доводом; она не расположила к ней тех, кто должен был бы защитить ее – слабую, нежную: Ролло, августейшая родня, супруг… Нет, Эмма больше не станет рассчитывать на мужчин, она будет полагаться только на себя…

Итак… Возможно, ей стоит сказать Леонтию, что она понесла ребенка от его герцога. Но остановит ли его это? Ведь Ренье полностью позволил ему распоряжаться ею. Внезапно ее охватил приступ ненависти к мужу: как он смеет так поступать с собственной женой, с женщиной, оберегать и заботиться о которой он поклялся перед алтарем?! Но тут она вдруг припомнила, как ей рассказывали, что и с первой супругой Ренье обходился не по божеским законам, и даже собственный сын восстал против отца, мстя за мать. Эмма лихорадочно соображала, что если мятеж Гизельберта основывался на том, что в старой Лотарингии многие феодалы не желали власти старого Ренье, то когда она доберется к кому-нибудь из них и откроет, как поступает с собственной супругой их герцог, может, она найдет защиту в лице какого-нибудь могущественного сеньора? Слабая надежда, но иного выхода у нее не было. Главное, вырваться из лап этого ужасного нотария. Как?

Эмма прислушалась к вою волков. Понимала, что, сбежав, может погибнуть. Но лучше смерть, чем жестокость и унижения. Нет, она еще поборется. Она дождется утра, когда волки уйдут в норы, и убежит в лес. Спрячется где-нибудь, а потом вернется или будет искать какое-нибудь жилище или монастырь, в котором попросит убежища. Только бы больше не дать истязать себя этому чудовищу с иноземным выговором.

Она позволила себе немного подремать. Вздрагивала от малейшего шороха. Под утро наступила такая тишина, что Эмма осторожно выглянула наружу. Еще не совсем рассвело, снег казался сероватым в утренней мгле, частокол забора темным. Эмма замерла, когда отворяемая ею дверь заскрипела. Нет, все тихо. Она стала осторожно спускаться, стараясь ставить обернутые мехом ноги на край ступеней, чтобы не скрипели. Когда заметила внизу хозяйку, едва не закричала. Та поднялась еще раньше Эммы, вышла вылить помои за забор. Но, заметив молодую женщину, хозяйка не стала шуметь. Эмма видела, как она подошла к будке и стала гладить глухо зарычавшего пса.

Эмма вдруг поняла, что женщина словно специально успокаивает собаку, чтобы та не подняла шум. Неужели она на ее стороне? Все еще не веря, Эмма сделала шаг к частоколу, и хозяйка по-прежнему не сводила с нее глаз, продолжая трепать за загривок собаку. Она не подняла шум, даже когда Эмма поднимала щеколду, когда вышла.

Ручей журчал среди снежных сугробов. Только возле воды Эмма перевела дыхание и возблагодарила Бога, что хоть одна душа на ее стороне. Впервые подумала, что от страха даже не сообразила взять лошадь, а идти пешком зимой да еще неизвестно куда…

«Я спрячусь где-нибудь, отсижусь, а потом вернусь. Если добрая хозяйка посочувствовала мне, она и дальше не откажет мне в помощи». Это было логично, ибо куда она могла уйти одна, израненная, без пищи, огня, без оружия. Подул холодной ветер. Эмма поплотнее запахнулась в плащ. Ее платье было влажным от крови. Каждый шаг отдавался болью. И тут ее снова охватила безнадежность. Следы. Снег безжалостно указывал, куда она шла.

«Я уйду! Запутаю следы и уйду». Теперь это было лишь упрямство обреченности, но она все же пошла прочь, стала подниматься вверх по склону, туда, где темнела скала. На камнях следов не будет видно.

Когда она добралась до каменной осыпи, петляя и возвращаясь по собственным следам, чтобы сбить погоню, уже совсем рассвело. Эмма припала к камню, набрала в пригоршню снег, пожевала. С ужасом ощущала слабость и боялась наихудшего – у нее начиналась лихорадка. Двигаться стало нестерпимо больно. Одежда словно растирала кровоточащие рубцы. Но она заставила себя ухватиться за ближайший выступ и подтянуться. Упала на него, задыхаясь. Нет, так не пойдет. Она движется не быстрее улитки, а ее мучитель вскоре начнет погоню. Она запретила себе отдыхать.

Это был безжалостный, беспощадный подъем. Налетавший ветер бил и хлестал ее, когда она карабкалась со скалы на скалу. Все ее тело невыносимо болело, рот пересох, ее трясло мелкой дрожью. Она старалась не оглядываться, боясь, что тотчас сорвется. Порой позволяла себе короткую передышку. Наконец она добралась до вершины и присела в снег и, к своему ужасу, заметила внизу фигурки людей. Увидела, как они выводят из конюшни лошадей. Это подстегнуло ее будто хлыстом. Бежать, идти, ползти!..

Глубокий, по колено, снег покрывал ровный и гладкий наст, который проламывался под каждым шагом. Идти было невыносимо тяжело, она падала, а подниматься с каждым разом становилось все труднее. Колючие кусты цеплялись за плащ, и у нее еле хватало сил оторваться. И какие огромные деревья высились вокруг! Вдруг Эмма увидела несколько словно сросшихся меж собою дубов и решила, что это подходящее убежище. Протиснулась между ними, присела, почти упала, опершись спиной на один из стволов. Наплывала тьма, и она провалилась в глубокий обморок.