Читаем без скачивания Черное сердце - Эрик Ластбадер

— Простите?

— Но я действительно вами восхищаюсь. Неужели это так трудно понять? — Он повернулся к Трейси, его чистые синие глаза сверкали. — Я терпеть не мог Джона Холмгрена, потому что считал, что его, скажем так, пацифизм и чрезмерное внимание к гуманитарным проблемам могли нанесли вред нашей партии, раздробить ее. А если бы он стал президентом... Да я просто в ужас прихожу от того хаоса, который он мог натворить в международных делах.

Но, черт побери, я осознаю, какой серьезной угрозой он был для меня. Я никогда его не недооценивал. Его... или вас. Я знаю о вашем таланте проведения компаний и дирижирования прессой. Дьявол, вы в этом деле — лучший из лучших. Вот почему я обратился к вам. Я хочу, чтобы вы присоединились к моей предвыборной кампании.

Трейси молча взирал на него. Он не верил своим ушам. Он не мог в это поверить: Атертон Готтшалк олицетворял все то, от чего Трейси однажды с отвращением отвернулся.

— Боюсь, вы напрасно потратили время.

— Подождите, подождите. Не спешите с решениями. Я знаю, что вы с Холмгреном делали все, чтобы лишить меня шанса на выдвижение на предстоящем съезде. Я также знаю о ваших дальнейших планах. Так почему бы вам не подумать о моем предложении? Планы уже составлены, и я могу их принять, естественно, слегка изменив в соответствии с моими взглядами. Что вы на это скажете? — Он изобразил «кандидатскую» улыбку. — Такой шанс представляется раз в жизни, Трейси, потому что в августе я стану кандидатом от моей партии. И вы будете рядом со мной. Я очень высоко ценю таких людей, как вы. Вы — великолепная комбинация разума и решительности. Мне это нравится. Мне это импонирует.

— Вы говорите о невозможном, — сказал Трейси. — Мы с вами никогда не сможем смотреть на проблемы одними глазами.

— Черт, дружище, да кого волнуют проблемы? Мы с вами — не двое политиков, которые по любому поводу бьются рогами. Это не та игра. Вы — мой советник по связям с прессой.

Взгляд Трейси был тверд:

— Совершенно верно, это не та игра. Я привык верить в то, что делаю.

— Тогда вы в нашу игру вообще играть не умеете. Это я вам сразу говорю.

Трейси пожал плечами. Готтшалк внимательно его разглядывал:

— Что ж, если вы не принимаете моего предложения, я могу сделать вывод, что вы собираетесь работать на этого слабака Билла Конли, если он вознамерится занять то место, которое его бывший босс так безвременно покинул.

— Я пока еще не принял никакого решения.

— О, бросьте! Вы собрались ссать в ту же дырку, что и Конли. Я знаю об этом.

— Что ж, возможно.

Готтшалк помолчал.

— Значит, начинается новая гонка, но, будьте уверены, на финише первым буду я, — внезапно блеснувший из-за ветвей луч солнца заставил его мигнуть. — И запомните: когда по улице мчится паровой каток, благоразумный человек либо отступает в сторону, либо запрыгивает на сиденье. Так я это себе представляю. И у вас есть реальный шанс оказаться на сиденье, — он похлопал Трейси по плечу. — Хорошенько подумайте об этом. Вам предстоит блестящая карьера.

И с этими словами он ушел. Он уже не боялся испачкать туфли, поэтому уверенно шагал через дорожку для верховой езды. На мгновение за кустами мелькнул блестящий черный лимузин — и исчез за поворотом.

На востоке собирались облака, видно было, что им не терпится пролиться дождем. Стало душно, молодые мамаши спешно ринулись к выходу из парка, толкая перед собою коляски.

Через лужайку двигалась фигура в коротком плаще. Как бы передумав, человек развернулся и направился к Трейси. Руки у него были засунуты в карманы, ветер раздувал полы плаща, и они хлопали по толстым твидовым брюкам.

Господи, подумал Трейси, он так и не научился прилично одеваться.

— Новая карьера в новом городке? — осведомился Ким. — А ведь пепел сожженного не успел остыть.

— Вот уж не думал, что я тебя еще когда-нибудь увижу, — но, говоря это, Трейси уже прекрасно понимал неизбежность встречи: именно это тогда прочла в его лице Май. Они действительно не должны были больше встречаться. Но вот Ким здесь, и это означало, что Фонд вспомнил о нем. Они о нем и не забывали.

— Я тоже, — Ким пожал плечами. — Давай, пройдемся. Просто пара старых приятелей на прогулке.

— Мы никогда не были друзьями.

Ким кивнул:

— Тогда в память о прошлых временах, — он старался не прикасаться к Трейси. — Было время, когда я думал, что ты нам больше не нужен. Видишь ли, я всегда считал тебя талантливым, но ужасно капризным дитятком. И потому бесполезным.

— Но теперь ты считаешь иначе, — Трейси не мог удержаться от сарказма. Ким снова кивнул.

— Верно. Мы оба стали старше. И сейчас многое видится иначе.

Трейси почувствовал, как в душе его поднимаются неприятные воспоминания, словно муть со дна, потревоженного пловцами озера:

— Зрелость дарует также способность объективно смотреть на прошлое.

Назойливый свет ламп, потное лицо Кима, внушающее вьетконговцам чуть ли не мистический ужас. В Бан Ме Туоте они предпочитали называть действия Кима "волшебством чтобы не употреблять другое определение.

Ким был настоящим мастером, виртуозом по получению информации даже от самых стойких.

— Теперь я понимаю, насколько ценным был твой вклад в дело Фонда. — Пошел дождь, и Ким поднял воротник плаща. — Хотя и должен признать, что был несколько шокирован, когда Директор попросил именно меня встретиться с тобой. Почему я? И знаешь, что он сказал? «Я не хочу, чтобы его соблазнили сладкими речами».

— Как бы там ни было, я ни в чем не желаю участвовать, — Трейси остановился и повернулся к Киму. Они стояли под старым дубом, кора которого была покрыта надписями, сделанными аэрозольной краской. — Я хорошо тебя знаю, Ким. Твое «волшебство», резню, которую ты устраивал в джунглях. Когда дело касалось кхмеров, ты превращался в машину для убийств.

— Я был таким же, как все в Бан Me Туоте.

Трейси покачал головой:

— Нет. Ты проделывал все с таким смаком, что это пугало. Ты был по-настоящему заинтересован. Ты ненавидел кхмеров так же, как ненавидел коммунистов. Это коммунисты убили твою семью, да?

Ким не ответил. Он смотрел на Трейси и слушал, как мягко шуршит в листве дождь. Ноги у него уже промокли насквозь. Раздался какой-то резкий звук, он повернул голову, и Трейси увидел белый шрам, сбегавший от уха к груди. Потом Ким снова повернулся к нему и улыбнулся:

— Все это уже история. Какое она теперь имеет значение?

— По-моему, ты принимаешь меня за дурака. Для тебя это изменило все. И только из-за этого ты живешь и действуешь.

— Ты не понимаешь меня, Трейси. Но объяснять нет смысла. Мы стоим здесь, под дождем, и обмениваемся оскорблениями, словно пара школьников, — от дождя все вокруг стало серым. — Ты совершенно прав, Трейси. Моя семья значила для меня все. И ты знаешь меня очень хорошо. Слишком хорошо. Я сказал об этом Директору, но он возразил, что в этом тоже есть свой плюс.

— Да, отговорить его, если он что-то задумал, еще никому не удавалось, — сказал Трейси, чтобы разрядить напряжение. В конце концов, он вовсе не обязан принимать предложения. Он больше не служит в фонде, больше подчиняется приказам.

Ким мгновенно уловил перемену в его настроении и немного расслабился. Голос его стал мягче:

— По правде говоря, я считаю, что Директор спятил: вообще никого не надо было посылать. Я прямо заявил ему, что не думаю, будто ты захочешь снова иметь с нами дело.

— И ты совершенно прав.

— Но потом я услышал новости и изменил свое мнение. По дорожке промчался на велосипеде мальчик, накрывшийся от дождя желтым капюшоном. Из-под колес во все стороны летели брызги.

Вот теперь, подумал Трейси, пора сказать «Прощай» и уйти. Он знал, что хочет именно этого. Но он также знал, что есть в нем и другое, то, что разглядела, угадала Май. И это другое было сильнее.

— Что случилось?

— Зов раздался... — Ким помедлил, приводя в порядок мысли. — Буддисты говорят, что здоровье есть высшее благословение, довольство — лучшее приобретение, а истинный друг — ближайший родственник.

— Ты это к чему? — Трейси вдруг почувствовал страшную усталость. Он вздрогнул, догадавшись, ради чего появился Ким. — Там, в Фонде, я загибался. Именно потому и ушел. Ты тогда этого не понимал. Может быть, ты подумал, что я струсил. Но мне все равно, что ты думал тогда, что ты думаешь теперь. И только Джон Холмгрен вновь вдохнул в меня жизнь.

— Что ж, именно из-за Джона Холмгрена мы и решили встретиться с тобой, Трейси, — спокойно произнес Ким. — Мы не считаем его смерть естественной.

В офисе Трейси ждала целая куча неотложных дел, но ему было не до того. Ничто не могло сравниться с новостью, которую преподнес ему Ким. И хотя они договорились встретиться вечером в особняке Джона, чтобы обсудить все поподробнее, Трейси все же не мог ни о чем другом сейчас думать.