Читаем без скачивания Алтай. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия в Центральной Азии - Михаил Певцов

С рассветом караван навьючился и тронулся вперед. Верстах в 15 от ночлега при солнечном восходе перед нами предстал во всей своей утренней прелести хребет Тянь-Шань, тянувшийся, подобно гигантскому валу, со множеством снежных вершин, освещенных великолепным матовым светом. Но наиболее приковывала наши взоры величественная Богдо-ула, самая высокая гора этой части хребта, рядом с которой торчала также весьма высокая вершина, названная нами потом в шутку младшей сестрой Богдо-ула.

К юго-востоку от последней, верстах примерно в 20, видна была третьей уже величины массивная куполообразная снежная гора. Затем весь гребень хребта к востоку от Богдо-ула был усажен снежными вершинами, сливавшимися в иных местах в один общий снеговой покров. Вскоре за последними песчаными буграми пустыни показалась обширная зеленеющая равнина.

Завидев ее, наши лошади подняли уши и, видимо, ободрившись, прибавили шагу и потом стали ржать, а за ними верблюды, шедшие позади, тоже мало-помалу начали приветствовать эту равнину своим невыносимым ревом. И вот под звуки этого концерта мы вступили в обетованную землю, показавшуюся нам в то время, без преувеличения, земным раем сравнительно с оставшеюся позади пустыней, на которую природа, как бы в наказание, наложила печать омертвения.

Вступив на эту роскошную равнину, покрытую густой, высокой и разнообразной травянистой растительностью, мы встретили на ней множество китайских фанз (домов), разбросанных наподобие отдельных ферм, обнесенных вместе с надворными строениями кирпичными оградами. Поблизости фанз везде виднелись засеянные поля с струившимися среди них арыками, берега которых, как и самые фанзы, обсажены тенистыми ильмовыми деревьями. Словом, все дышало здесь жизнью и довольствием.

Во многих фанзах жили китайские семейства, остальные же были необитаемы. До дунганского восстания эта местность была густо заселена китайцами, но во время мятежа население частью уничтожено дунганами, частью спаслось бегством на восток. Следы опустошения, произведенного здесь инсургентами, заметны почти на каждом шагу: полуразрушенные и сожженные фанзы, иссохшие арыки и осенявшие их деревья служат неоспоримыми свидетелями тому, что страна подверглась неприятельскому нашествию. Только в последнее время, именно с 1874 г., когда стали прибывать сюда в большом числе китайские войска, вслед за ними начали появляться и поселенцы в эту местность.

Пройдя верст пять по равнине, мы остановились на берегу небольшого ручейка среди тучного луга, на котором свободно могли бы пастись целое лето сотни три лошадей. Местность эта называется Битун-цоджи, или, иначе, Бей-дао-цао, и составляет лишь ничтожную часть широкой плодородной полосы, тянущейся вдоль северного подножия Тянь-Шаня. Едва успели мы расположиться, как к нам сбежалась с окрестных фанз большая толпа китайцев, с любопытством рассматривавшая нас сначала издали, но потом, видя, что мы люди мирные, стала постепенно приближаться к нам и разбрелась по лагерю.

Спустя часа два наши казаки уже дружелюбно беседовали на каком-то неведомом языке с сынами Небесной империи, мирно покуривая с ними трубочки. Но, к сожалению, им не удалось добыть от китайцев ничего съестного, потому что последние сами недавно прибыли сюда и не успели еще ничем обзавестись.

От Бей-дао-цао до Гучена оставалось всего верст двадцать. На следующий день мы направились к городу по широкой и торной дороге, по сторонам которой везде виднелись фанзы, засеянные поля и арыки. Миновав большой красивый буддийский храм, стоящий близ дороги, увидели мы, наконец, после 47-дневного пути желанный г. Гучен – конечную цель нашего путешествия. Через час мы находились уже под стенами города, расположась на правом берегу маленькой речки Хаба, окаймляющей своей излучиной город с востока и севера.

Весть о нашем прибытии очень скоро разнеслась по городу, так что не прошло и часа, как мы были окружены китайцами, из которых большинство пришло просто из любопытства поглазеть на нас; остальные, должно быть, купцы, расспрашивали, с какими товарами пришел караван и надолго ли останется в городе.

Но, получив ответ, что наш караван привез только хлеб для войск, купцы вскоре разошлись, а остальная публика, состоявшая преимущественно из солдат, продолжала осаждать нас до позднего вечера. В это время в Гучене стоял целый корпус китайских войск, расположенный частью в самом городе, частью под его стенами лагерем, и пребывал сам корпусный командир – генерал Шаутун-Лин.

На другой день по приезде я должен был представиться этому генералу как старшему начальнику в городе и еще кое-каким местным властям. Запасшись визитной карточкой, наскоро сфабрикованною каким-то услужливым китайцем, я отправился около 11 часов утра в сопровождении переводчика и 10 казаков в город. Подъехав к квартире корпусного командира, мы, следуя китайскому этикету, послали к нему с нашим чичероне-китайцем визитную карточку, а сами должны были ожидать несколько минут ответа на дворе.

Вокруг нас собралась в это время густая толпа народа, рассматривавшая с большим любопытством иноземцев и делавшая различные замечания на наш счет. Некоторые, наиболее любопытные, пробовали даже ощупывать наши седла, стремена и кстати уже и ноги. Вскоре, однако, от корпусного командира вышел офицер и передал мне приглашение войти. Сопровождаемые им, мы с переводчиком отправились пешком на второй, чистый, двор и там были любезно встречены самим Шаутун-Лином, тотчас же пригласившим нас в свою приемную.

Корпусный командир на вид казался еще молодым, лет 33, много 35, и имел симпатичную наружность, средний рост и коренастое сложение. По происхождению он был, как мы узнали после, маньчжур и пришел с своим корпусом в Гучен незадолго до нас, а прежде постоянно находился в Су-чжоу и во время усмирения в той местности дунганского восстания явил редкий между китайскими военачальниками пример великодушия, не казнив ни одного мятежника, за что и пользовался популярностью в среде тамошнего магометанского населения.

Приемная корпусного командира состояла из большой светлой комнаты, просто, но прилично меблированной. У стены, против входных дверей, стоял небольшой письменный стол, заваленный книгами и бумагами, на котором, между прочим, было разбросано несколько европейских безделушек. На стене близ стола висела в рамке интересная карта Западного Китая с перспективным изображением гор и широчайшими реками. Вдоль чисто выбеленных стен стояли мягкие четырехугольные табуретки, обитые красным сукном, а налево от дверей помещались нары, покрытые таким же сукном и занимавшие почти четверть комнаты.