Читаем без скачивания Карл XII. Последний викинг. 1682-1718 - Сергей Цветков

Эта скуповатость сочеталась у Петра с бурной невоздержанностью в еде и питье. Он обладал каким-то несокрушимым аппетитом. Современники говорят, что он мог есть всегда и везде; когда бы ни приехал он в гости, до или после обеда, он сейчас готов был сесть за стол. Не менее поразительна его страсть к попойкам и, главное, невероятная выносливость в винопитии. Первейшей заповедью упомянутого всепьянейшего ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвым. Эту заповедь Петр чтил свято, отдавая часы вечернего досуга веселым собраниям за стаканом венгерского или чего-нибудь покрепче. При торжественных случаях или заседаниях собора пили страшно, замечает современник. В построенном на Яузе дворце честная компания запиралась дня на три, по словам князя Куракина, «для пьянства столь великого, что невозможно описать, и многим случалось от того умирать». Журнал заграничного путешествия Петра полон записей вроде: «Были дома и веселились довольно», т. е. пили весь день за полночь. В Дептфорде (Англия) Петру со свитой отвели помещение в частном доме близ верфи, оборудовав его по приказу короля соответствующим образом. После отъезда посольства домовладелец подал куда следовало счет повреждений, произведенных уехавшими гостями. Эта опись является позорнейшим памятником пьяному русскому свинству. Полы и стены были заплеваны, запачканы следами веселья, мебель поломана, занавески оборваны, картины на стенах использовались в качестве мишеней для стрельбы, газоны в саду затоптаны так, словно там маршировал целый полк. Единственным, хотя и слабым оправданием подобных привычек является то, что Петр усвоил пьяные нравы в Немецкой слободе, общаясь с отбросами того мира, в который так упорно стремился.

Женского общества царь не избегал, в отличие от Карла, но в юности страдал чрезмерной застенчивостью. В городке Коппенбурге ему пришлось свидеться с уже знакомыми нам курфюрстинами. Они рассказывают, как царь сначала ни за что не хотел идти к ним. Правда, потом, после долгих уговоров, он согласился, но с условием, чтобы не было посторонних. Петр вошел, закрыв лицо рукой, как застенчивый ребенок, и на все любезности дам отвечал только одно:

— Не могу говорить!

Однако за ужином он быстро оправился, разговорился, перепоил всех по-московски, признался, что не любит ни музыки, ни охоты (правда, усердно танцевал с дамами, веселясь от души, причем московские кавалеры приняли корсеты немецких дам за их ребра), а любит плавать по морям, строить корабли и фейерверки, показал свои мозолистые руки, которыми приподнял за уши и поцеловал десятилетнюю принцессу, будущую мать Фридриха Великого, испортив ей прическу.

Окончательно определила характер и образ жизни как Карла, так и Петра Северная война, но каждый из них выбрал себе в ней роль, соответствующую его привычным занятиям и вкусам. Интересно, что оба они отказались от роли государя-правителя, направляющего действия подчиненных из дворца. Роль боевого генерала-главнокомандующего также не могла полностью удовлетворить их. Карл с его понятиями о викингской доблести скоро предпочтет славе полководца славу бесшабашного рубаки. Петр, предоставив вести военные действия своим генералам и адмиралам, возьмет на себя более близкую ему техническую сторону войны: набор рекрутов, составление военных планов, строительство кораблей и военных заводов, заготовление амуниции и боеприпасов. Впрочем, Нарва и Полтава навсегда останутся великими памятниками военного искусства этих венценосных врагов. Стоит отметить также любопытный парадокс: Швеция, морская держава, воспитала превосходного сухопутного полководца, ступившего на корабль чуть ли не два раза в жизни — при отплытии из Швеции и при возвращении туда; в то время как отрезанная от морей Россия управлялась непревзойденным корабелом и шкипером.

Война, потребовавшая безустанной деятельности и напряжения всех нравственных сил Петра и Карла, выковала их характеры односторонними, но рельефными, сделала их народными героями, с той разницей, что величие Петра утверждалось не на полях сражений и не могло быть поколеблено поражениями.

Северная война застала Россию врасплох. Немного найдется войн, в которые бы она вступала так плохо подготовленной. Несмотря на союз с Польшей и Данией, конкретные сроки войны стали для Петра полной неожиданностью.

К началу XVIII столетия спокойствие Европы нарушали три агрессивных государства — Франция, Швеция и Турция, борьба с которыми сколачивала остальные державы в коалиции. Против Франции объединялись Англия, Голландия, Испания, Австрия и Германская империя; против Турции — Австрия, Венеция и Польша; против Швеции — Польша, Дания и Пруссия (тогдашнее курфюршество Бранденбург). Заключив в 1686 году договор с Польшей, Москва вошла в антитурецкий союз, который на долгие годы определил деятельность Петра. Но интересы союзников расходились. Австрия в ожидании войны за испанское наследство спешила выгодным миром 1699 года в Карловице развязать себе руки на юго-востоке, но очень хлопотала, чтобы Петр один продолжал войну, оберегая австрийский тыл. Новый король Речи Посполитой Август II чувствовал себя на польском престоле как на горячих угольях, опасаясь не только поляков, но и своего нового друга, русского царя. В 1700 году на мирных переговорах московского посла Е.И. Украинцева в Стамбуле польский посол очень упрашивал турок не мириться с московитами. Другие страны вели себя не лучше. Русский военный корабль «Крепость», на котором прибыл русский посол, испугал не одних турок. Неожиданная сила, проявленная Москвой при взятии Азова, заставила Европу насторожиться. «От послов цесарского, английского, венецианского, — писал Украинцев Петру, — помощи мне никакой нет, и не только помощи, не присылают даже никаких известий. Послы английский и голландский во всем держат крепко турецкую сторону и больше хотят всякого добра туркам, нежели тебе, великому государю; завидуют, ненавидят то, что у тебя завелось корабельное строение и плавание под Азов и у Архангельска; думают, что от этого будет им в их морской торговле помешка».

Союз завершился тем, что по Карловицкому договору 1699 года венецианцы и австрийцы забрали у Турции Морею, Трансильванию, турецкую Венгрию и Славонию и заткнули горло туркам, по выражению московского посла П.Б. Возницына, своими союзниками, предоставив полякам опустошенную Подолию, а русским — Азов с новопостроенными прибрежными городками.

Петр очутился в сложном положении. Воронежское дело его было разрушено; флот, стоивший стольких усилий и расходов и предназначавшийся для Черного моря, остался гнить в азовских гаванях, поскольку взять Керчь и стать прочно в Крыму не удалось; канал между Волгой и Доном был брошен. Вопрос об освобождении балканских христиан был отодвинут в сторону. На севере составлялась новая коалиция против Швеции. Чтобы не потерять последнего союзника — Польшу, царь вынужден был круто повернуть фронт с юга на север. 18 августа 1700 года в Москве был сожжен «преизрядный фейерверк»: царь Петр Алексеевич праздновал турецкий мир и приобретение Азова. На другой день, 19 августа, он объявил войну Карлу XII. Славный российский шкипер, столько лет готовивший себя в черноморские моряки, со всеми своими беломорскими, голландскими и английскими навигацкими познаниями вынужден был много лет вести сухопутную войну, чтобы пробиться к другому морю.

Перенос боевого фронта с юга на северо-запад делал для Петра необходимым прежде всего преобразование военных сил страны: старыми военными средствами еще можно было кое-как обходиться в борьбе с крымскими татарами, но, чтобы успешно воевать с Швецией, надо было поставить армию на европейскую ногу.

Ключевский отмечал, что «военная реформа была первоочередным преобразовательным делом Петра, наиболее продолжительным и самым тяжелым как для него самого, так и для народа… Реформа оказала глубокое действие и на склад общества и на дальнейший ход событий».

От своих предшественников Петр унаследовал большую военную силу. Московское государство XVII века было в состоянии выставить на поле боя армию более чем в 200000 человек. Главную массу ее образовывало ополчение служилых людей, которые жили на данной им от государства «для службы» земле и по призыву правительства должны были идти в поход на конях и в вооружении, качество которого соответствовало по особой росписи количеству земли, даваемой «для службы».

Ополчение совершенно не походило на регулярную армию. Это было наследственное войско. Сын служилого человека должен был стать с возрастом тоже служилым человеком. Каждый воин шел в поход и содержал себя в войске на свои собственные средства; никакой строевой выправки и единообразного вооружения у этого войска не было. Начальники занимали свои места не по заслугам, а по родовитости. Наличие стрелецких отрядов не меняло общей картины.