Читаем без скачивания Рассказы - Борис Екимов

Но Шура, жена его Шура, иное замечала, нехорошее. Да и не она одна, если честно говорить. Видели и другие. Да и как не увидеть...

Задумала как-то Шура младшей дочери колечко золотое подарить ко дню рождения. От отца с матерью. Обещали ей хорошее колечко достать с камнем. Деньги были. А Федор вдруг на дыбы:

- Зачем?

- Как зачем? - не поняла Шура. - Кольцо... золотое.

- Ну, и зачем ей твое золотое?

- У всех кольцы.

- Не у всех,- ответил Федор. - У меня, например, нет.

Шура лишь руками развела.

- Родной дочери жалеешь?

- Не жалею. А вот зачем, не пойму. У нее же есть кольцо или два, не упомню.

- Э-э-э... - осуждающе протянула жена. - Считака. У людей все руки в золоте.

- А ноги? - спокойно спросил Федор. - На ноги еще никто не надел. Или в чирики не лезут?

- Мелешь несусветное,- отмахнулась жена. - А вот другие отцы...

- Погоди,- остановил се Федор. - Погоди. Я, мать, и вправду пожалел. Я, понимаешь, такую штуку задумал,- доверительно проговорил он.- Большие нам деньги могут понадобиться. Задумал я, мать, за границу поехать,- выложил он и глядел на жену.

- Ку-уда? - изумленно вопросила жена н вдруг понизила голос до шепота и даже пригнулась: - Господь с тобою, Федя... Какая еще граница? Чего ты удумал?

- Не граница, а заграница,- уточнил Федор. - Заграничное путешествие. А чего, мать, прожили мы с тобой всю жизнь и дальше города, толчка да базара и носу не казали. А вот положим... - озорная мысль мелькнула в голове Федора, и он рассмеялся. - Ты помнишь, как в том году в городе мы негра видели, а? Черный такой, страшный? Припомнила?

Шура молча кивнула головой, не понимая, куда муж клонит.

- Ну, вот... Одного увидали - и то чуда какая. Глядели-глядели... А теперь возьмем мы с тобой да поедем в Африку, где все такие черные, как один. Представляешь? Стоим посеред улицы, а вокруг одни черные текут и текут, как тараканы. Вот такой махонький идет, а уже черный донельзи, прям жуковый.

- Дите черное? - не поверила Шура.

- Смоляное,- отрубил Федор.

- Какая беда...

- А мы с тобой стоим и глядим. Понимаешь?

- Фу... Забил ты мне голову, с черными со своими. Во сне они тебе, что ль, привиделись?

- В каком во сне? Я тебе говорю, путевку давай купим и поедем.

- Не плети, плетун... - отмахнулась Шура. - Я тебе в дело говорю...

- Она в дело,- начал терять терпение Федор,- а я вроде так, алялякаю сдуру. Ты вот слухай меня. Африка не Африка, а в Бельгию я поеду. Имеются путевки, я узнавал. Больше никуда пока нет, есть в Бельгию. Вот я и спрашиваю: поедешь ты или мне одному заказывать? Пятьсот рубликов путевка стоит. Мне бы хотелось, чтобы и ты проехалась, тоже свет увидала. Бельгия тоже интересная страна, там король имеется. Болдуин какой-то. Болдуин... - рассмеялся Федор. Балда... Правда что Балда. Вроде уж и думать забыли об этих царях. А здесь на тебе, Болдуин. Поглядеть на него, а? А может, и поговорим. Вполне возможно, он с русскими тоже поговорить захочет, а мы скажем, чего это ты, парень, в короли-то влез?

Шура наконец опамятовалась, все поняла и ударилась в слезы.

Или другое. Читали на работе лекцию о международном положении. Лектор языкатый попался, толково все объяснил: про империалистов, про гонку вооружения. Про нас сказал уклончиво, но вполне понятно: тоже, мол, не дремлем, кое-что есть. Слушали лекцию внимательно. Федор, как и все, сидел, вопросов не задавал. Но когда вышли из красного уголка, задымили, он сказал с горечью:

- Хреновое дело получается.

- Чего? - не поняли его.

- Вот и чего... Никак мирно жить не можем. Заседают, ездят, а все козе под хвост.

- Тебя бы туда,- засмеялся кто-то. - Ты бы враз договорился.

- А чего,- ответил Федор,- и нашел бы что сказать.- Он на минуту задумался и добавил вполне серьезно:- Может, и скажу. В свое время.

- Либо уже зовут? В Москву или подале?

- Вряд ли... - честно признался Федор. - Кое-где не кругло.

- Вот то-то... - добродушно засмеялись вокруг.

Но Федор от своего не отступился.

- Звать нас не зовут. И, видать, не дождемся. Но мы можем и сами прийти,значительно произнес он.- Делаем так. Я лично покупаю путевку в Бельгию. Пятьсот рубликов. - Про Бельгию уже слыхали и потому не удивились. - Приезжаю. Всякие там экскурсии и прочее. Однажды я делаю левый поворот, втихаря. Сажусь в такси и говорю: вали, кореш, в это самое, где они собрались, на конференцию, заседают. Подкатываю...

- Ворота открываются,- продолжили за Федю,- и объявляют: его благородие Федяка Чинегин из Калача, с улицы Демьян Бедный.

Вокруг, конечно, грохнули.

Но Федя не смутился. Он свою линию гнул.

- Не надо про нас объявлять,- скромно сказал он.- Мы без объявления, втихаря. Кое-кому пузырек поставим. Там тоже есть наш брат, который кирнуть не любит. Поставим пузырек, и нас проведут. И вот захожу я,- уверенно шагнул Федя в круг слушателей. - Не пугайтесь! - громко объявил он, вздымая руку. - Я вам ничего плохого. Пару ласковых хочу сказать. Вы тут, конечно, собрались все начальство, у вас образование. А я простой шоферюга, два класса и коридор с братом Митькой на двоих. Но я вам пару ласковых вес же скажу. Я понимаю, государства разные. Мы вроде при социализме. У других - капитализм. Ну, и что из этого? Война-то, война-то зачем? Кому чего мы докажем? Мало воевали?.. А проку? Вы же все здесь сидите, тоже детные, а кое у кого и внуки. Ну, а эта малышня, она в чем виноватая? - с болью проговорил Федор. - Им эта казня за что? Нечего их было и на свет выпускать в таком разе. Да и самим нам какая польза от войны? Худо-бедно, хоть и жалуемся вечно, а сейчас, слава богу, все есть. Босый-голый никто не ходит, и хлебушко обдутый едим. Жить да жить, жить да радоваться,- со вздохом и болью, но как-то по-доброму проговорил Федор, вздымая руку. - Отработал, рыбалить иди, за грибами, книжки читай, козла забей, по хозяйству там, в огороде копошись. Чего еще надо? А вы, я погляжу,погрозил он пальцем своим невидимым собеседникам,- не туда, я гляжу, дорожки топчете, хоть и с образованием. Заседания у вас, конференции, ездите, ездите, каждый день в газетке - то вы приехали, то уехали. Договора какие-то подписываете, чтобы по-мирному все... а толку? Договора подписали, а сами бомбы готовите. Атомная, да водородная, да господи боже мой... А сами-то,разозлился Федор,- два века, что ли, жить собираетесь?! Или думаете по крысиным норам залезть, попрятаться, а Федя, мол, давай воюй! Нехорошо так,укорил Федор,- не по совести.

И вот я вас чего спрошу. Да почему же вот мы, простые люди, живем по-хорошему? А тоже ведь своими дворами, тоже вроде отдельное государство, заборы у нас и все такое. Как же мы без договоров, без подписей, а все же ладим, по-соседски, без бомбов. А, наоборот, и выпьем вместе, и в праздник погуляем. Деньжат надо занять или там за хлебом-солью - опять к соседям. Один побогаче, другой победнее. У меня вот, положим, сосед живет Валеев, татарин. И ничего. Вон у Алексея цыган живет. Тоже разная нация. А живут, за виски друг друга не тягают. По-человечески. Хоть и поругаются бабы, например. У них это запросто. Поругались - помирились, но живем. Ножи друг на дружку не точим. Под углом не караулим с кирпичом. А чтоб с ружьем или с гранатой какой...

- Ну, вот как это мы живем? - после некоторого молчания спросил Федор. Может, вы бы у нас поучились? Раз у вас не выходит, позовите, мы подсоветуем. Вот так,- Федор закончил и победно своих товарищей оглядел.

Те посмеивались. Кто-то спросил:

- А ты на каком языке с ними гутарить будешь?

Тут Федор маленько растерялся, но его выручили:

- Не боись, там с любого языка передадут. Переводчики.

- Точно! - обрадовался Федор. - Будь спок, поймут.

- Поймут-то поймут...

Курево доцедили и пошли к машинам. Пора было выезжать.

Но Федины речи не враз из головы выскочили. И кое-где спорили, смог бы Федя или не смог на эту конференцию пролезть, втихаря. Одни говорили, что это брехня, другие верили в такую возможность.

Такие вот номера стал выкидывать Федор Чинегин. Жена его Шура и другие люди лишь рот разевали.

А может, и в самом деле с головой у Федора что-то случилось? Ведь не зря он больше месяца в больнице провалялся. Пластом лежал, не вставая. Это уж потом ему встать разрешили, в самом конце. А сначала...

Сначала, в первые больничные дни, Федор чувствовал только боль. Потом оклемался. Но нужно было лежать и лежать. Он и лежал. Время стояло летнее. Четыре мужика, что вместе с Федором в палате обретались, были "ходячими" и целыми днями во дворе находились. А Федор томился один.

Он лежал на спине, вытянув поверх белой простыни темные, клешнястые, жилистые руки, щедро изукрашенные синими наколками. Тяжелые руки лежали неспокойно. То так их Федор укладывал, то эдак, а все вроде неловко. Неловко было лежать и лежать. Непривычно и очень тягостно.

Четыре пустые койки красовались рядом, четыре стены стояли, перед глазами - пустой потолок. И все. Из сорока пяти лет, что прожил Федор на белом свете, еще ни разу не оставался он вот так: в безделье и один. И оттого тягостно было. Временами, задремывая, Федор забывался и, очнувшись, прямо-таки вскидывался на кровати: "Чего это я лежу среди бела дня?" Но тут же приходил в себя и вздыхал и принимался перекладывать то так, то эдак праздные руки.