Читаем без скачивания Чичерин - Станислав Зарницкий

Однако не научные изыскания главное в его жизни. Силы и время у Чичерина отнимает деятельность в интересах партии.

Академик И. М. Майский свидетельствует: «Помню, как-то в начале 1913 года я совершил довольно обычное в те времена «рефератное турне» по эмигрантским колониям Бельгии и Франции. Устраивал это «турне» Чичерин, живший тогда в Париже. Надо отдать ему справедливость, все было организовано прекрасно, и мои доклады на собраниях колоний происходили в срок и при переполненных залах. Но какой энергии это стоило Чичерину! Сколько писем и телеграмм он отправил в связи с моей поездкой! Сколько самой трогательной заботы он проявил в отношении меня, аккуратно извещая о расписании пароходов и поездов, которыми я должен был пользоваться, об адресах квартир, где я должен был останавливаться! Георгий Васильевич не гнушался никакой черновой работой, если то было необходимо в интересах дела».

Переписка и связи Георгия Васильевича были огромны, его память удерживала сотни подробностей. Казалось, у него неисчерпаемый заряд энергии. В любую минуту он готов был прийти на помощь товарищам, не жалея ни времени, ни здоровья, ни денег. Себя же все больше и больше ограничивал даже в самом необходимом. Аскетизм в быту, казалось, был для него первым испытанием воли, стремления к революционной закалке, наконец, проверкой качеств бойца.

В минуты отдыха он позволял себе потолкаться у книжных лавок букинистов на берегу Сены, посетить нотные магазины. Изредка он выкраивал время на чтение художественной литературы. Его любимыми писателями были Золя, Флобер, Мопассан. Это у них он учился безупречному французскому языку, которым так восхищал иностранных дипломатов и писателей.

Как и в Берлине, Чичерин не оставался в стороне от местного революционного движении. Он стал членом одной из секций Социалистической партии Франции, но очень, скоро разочаровался: Французская социалистическая партия была «слишком интеллигентской», в ней все больше и больше одерживали верх социал-патриоты, руководство, щеголяя революционной фразой, проявляло готовность идти на самые грязные сделки с клерикалами и монархистами.

«Теория социал-патриотизма, — писал он, — в откровенном виде заключалась в том, что капитал и труд в каждой стране имеют общие интересы и солидарны в своей борьбе против других стран. Такова в чистом виде теория той сильной рабочей аристократии, которой держится господство капитала в передовых странах».

Однажды на заседании секции партии Чичерин предложил, чтобы социалисты начали энергичную кампанию в защиту русских эмигрантов. В ответ раздались враждебные реплики.

Чичерина взорвало.

— Французский капитал, — резко заявил он, — как вообще капитал передовых стран, при содействии царизма самым варварским образом эксплуатирует российские трудящиеся массы. Выжатая из последних нажива идет не только всей Франции, крупицы из нее перепадают и тем, из которых вербуются гедисты и прочие. Я смотрю вокруг себя и вижу сравнительное всеобщее благосостояние, которое покупается безмерными страданиями трудящихся масс в России…

Кто-то крикнул:

— Вы националист!

— Если я националист, — возразил Чичерин, — то я националист угнетенных, националист эксплуатируемых мировым капиталом трудящихся масс России, а вы националисты капиталистического спрута, вы националисты ростовщиков и эксплуататоров.

Незадолго до войны Чичерин на некоторое время уехал в Лилль, чтобы на месте изучить и понять деятельность местных социалистов. Встречи с лилльскими лидерами не вызвали восторга, и здесь он обнаружил отвратительное мещанство и господство личных интересов. У него было достаточно оснований заявить: «Я горячо полюбил французскую рабочую среду, но правящие круги партии представлялись мне складочным местом лицемерия, карьеризма и интриг».

В Лилле его и застала мировая война.

В начале августа Чичерин выехал в Брюссель на конгресс представителей социал-демократических партий, созванный Международным социалистическим бюро. По дороге из Лилля успел заехать в Париж. Консьержка дома № 11 по rue Severo, где он жил, обещала сохранить в полном порядке все его вещи и бумаги. Захватив самое необходимое и заплатив за комнату за несколько месяцев вперед, Чичерин распрощался с любезной старушкой, которая искренне пожелала ему счастливого пути и скорейшего возвращения. Но господин Чичерин, он же Орнатский, больше не вернулся в столицу Франции. Лишь много лет спустя Париж посетит советский нарком Чичерин.

В Брюсселе Чичерин узнал, что конгресс ввиду военных действий вообще отменяется. Возвращаться во Францию не имело смысла, он устанавливает связи с русскими революционерами в Бельгии и становится членом здешней «эмигрантской комиссии», где вступает в борьбу против попыток эмигрантов-революционеров, поддавшихся военной истерии из-за ложного чувства патриотизма, оправдать войну.

Немецкие войска подошли к Брюсселю — знаменитый план Шлиффена осуществлялся пока с чисто немецкой пунктуальностью. Накануне оккупации все русские социал-демократы пешком двинулись в Голландию. Вместе с ними ушел и Чичерин. Из Голландии он вскоре перебрался в Лондон.

Слишком долгое общение с меньшевиками, привело к тому, что Чичерин не мог сразу разобраться, какую же позицию следует занимать по отношению к войне. Но в ноябре 1914 года в газете «Социал-демократ» он прочитал ленинский Манифест ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия». Манифест поразил его своей ясностью и точностью, он полностью согласился с характеристикой германской социал-демократии и других социалистических партий, вожди которых изменяли делу социализма. Сомнения возникли, когда дошел до характеристики задач, стоящих перед пролетариатом воюющих стран.

В манифесте говорилось: «В России задачами с.-д. ввиду наибольшей отсталости этой страны, не завершившей еще своей буржуазной революции, должны быть по-прежнему три основные условия последовательного демократического преобразования: демократическая республики (при полном равноправии и самоопределении всех наций), конфискация помещичьих земель и 8-часовой рабочий день. Но во всех передовых странах война ставит на очередь лозунг социалистической революции…»[6]

Ему было непонятно, почему перед пролетариатом различных стран в равных условиях войны ставятся различные задачи. Ведь у пролетариата есть только один враг — буржуазия, развязавшая чудовищную войну.

Он мужественно выступает против войны, против мутной волны шовинизма. И не случаен тот факт, что именно к нему обращаются с различными просьбами лица немецкой национальности, интернированные английскими властями в начале войны. Они твердо уверены, что этот русский интернационалист поможет им, и они не ошибаются. Он дает советы, снабжает деньгами, смело обращается к властям, доказывая их неправоту в каждом отдельном случае, и делает все это, несмотря на опасность для себя лично. Ведь мало кто в атмосфере всеобщего шовинизма и лжепатриотизма рисковал поднимать свой голос в защиту политических эмигрантов из враждующих между собой стран.