Читаем без скачивания Черное перо серой вороны - Виктор Мануйлов

Машины прошелестели шинами по выложенной брусчаткой дороге, охраняемой с двух сторон столетними соснами. И сразу же открылась панорама усадьбы: дом с шестью белоснежными колоннами коринфского ордера, с вычурной капителью, но с упрощенными фризом и архитравом, гранитная лестница с балюстрадой, высокие окна первого этажа, и обычные – второго. И все это под зеленой крышей, над которой возвышалась замысловатая башенка, назначение которой Нескин угадал далеко не сразу.

На площадке между колоннами мужа встречала жена Осевкина, предупрежденная им заранее. Она была стройна стройностью еще не сформировавшейся женщины, хотя и родила троих. На ней легкое белое шелковое платье, так идущее к ее юной фигуре, к ее льняным волосам и загорелому телу. Рядом с колоннами она казалась ничтожно маленькой, а рядом с Осевкиным – напуганной серной, попавшей в клетку с пресыщенным львом, который, однако, может съесть ее в любую минуту.

– Вот это – моя жена, Наталья, – представил Осевкин юную женщину. И спросил, положив руку на плечо Нескина: – Как, ничего?

– Не то слово, Сеня! – восторженно воскликнул Нескин. – Прелесть! Красавица! Богиня!

Шагнул к ней, переломился пополам, целуя тонкое запястье.

– Нескин. Аарон Давидович, – представился он между поцелуями. – Представитель компании «Блюменталь унд компани». Мы с вашим мужем когда-то вместе начинали работать в этом направлении. Мне оч-чень приятно, что у него такая прелестная жена! Оч-чень! Семен Иванович, надо думать, носит вас на руках.

Наталья, вспыхнув, бросила быстрый испуганный взгляд на своего мужа, слегка попятилась от Нескина и прикрыла ладонью ложбинку между грудями, где покоился маленький золотой медальон с голубым глазом – от сглаза. И совсем маленький золотой крестик.

– И чего ты нацепила этот медальон? – прорычал Осевкин, ткнув пальцем в отсвечивающий лаком глаз. – Где колье, которое я тебе подарил?

– Я думала, Севушка…

– Она думала… Задницей ты думала! К людям идем! Люди должны видеть, что у Осевкина жена выглядит на тыщу процентов выше их заезженных кляч. Усекла? Чтобы через пять минут на тебе было колье! – И, отвернувшись, бросил на ходу: – Пошли, Арончик. Опаздываем. Она догонит.

И они пошагали, не оглядываясь, к пристани, где их ожидал катер. Сзади торопливо цокали каблучки Натальи, бегущей следом подобно прирученной собачонки, на ходу пытающейся застегнуть на своей тоненькой шее колье с бриллиантами и изумрудами,

Нескин знал от своих информаторов, что Осевкин взял Наталью себе в жены, когда ей не исполнилось еще и шестнадцати лет, взял из многодетной семьи, едва сводящей концы с концами, а по существу купил за тысячу долларов. Брак же с ней зарегистрировал лишь тогда, когда она родила ему двоих сыновей, то есть после ее совершеннолетия. На Западе его бы посадили только за это, а здесь, в России, считают, что Осевкин умеет жить. В отличие от тех, кто жить не умеет, то есть не имеет ни денег, ни власти, ни такой шикарной дачи, ни такой молодой и очаровательной жены. Но, похоже, прошлое Осевкина уже никого не волнует. Даже теперь, когда придавили и продолжают додавливать всех настоящих и бывших бандитов, когда провозглашена решительная борьба с коррупцией и бюрократией, выступающей в качестве препятствующей силы техническому развитию России, удерживающей ее на нефтегазовой игле. И будто бы не без помощи западного капитала, которому вовсе не нужна Россия с новейшими технологиями, да еще обладающая безграничными запасами нефти и газа. Нескин знал доподлинно, что и братья Блюментали придерживаются такой же политической линии. Разливать по бутылкам и рассыпать по коробкам – это сколько угодно, но производить самим химические продукты из той же нефти – извините-подвиньтесь, как говорят в незабвенной Одессе.

Вышли к пристани. Над озером дул сильный порывистый ветер. Для Нескина этот ветер оказался тем более неожиданным, что ветра до сих пор не чувствовалось: и деревья не шелохнутся, и легкие розовеющие облака будто замерли на одном месте, а тут вода рябит, гнется камыш и прибрежные кусты ивняка, о борт катера с настойчивостью маньяка хлещут волны, катер качается, то натягивая, то отпуская швартовы, тычется корпусом в в автомобильные покрышки, прикрепленные к бетонным сваям, загнанным в озерное дно.

На катер всходили по трапу. Впереди Осевкин, за ним остальные. Охранник с литыми плечами помог Нескину, придержав его под локоть, затем Наталье преодолеть ерзающий под ногами трап. И тотчас же были убраны швартовы, двигатель взревел, и катер, рассекая волны, понесся к противоположному берегу.

– Тут по вечерам всегда дует как в трубе, – пояснил Осевкин своему спутнику. – Говорят, что здесь перед заходом солнца собираются боги ветров на совещание. Дует не больше часа. «Мистраль» местного значения. Никто не может объяснить, откуда он берется. Такая вот чертовщина.

Катер несся к противоположному берегу, до которого было чуть больше километра, подпрыгивая на волнах, разбрызгивая их острым носом по сторонам, громко шлепая о воду ступенчатым днищем. Из воды стремительно вырастал генеральский дом замысловатой конструкции, будто слепленный из отдельных кусков. Сквозь гул мотора, вой ветра и шлепки взбаламученной воды с того берега прорывалась отдельными всхлипами громкая музыка, более похожая на то, будто там, на берегу, забивали сваи и пилили лес огромными пилами.

На берегу Осевкина и его спутников встречал сам мэр Угорска Андрей Сергеевич Чебаков: среднего роста, с выпирающем брюшком, лобастый, с широкими залысинами, с постоянно прищуренными серыми глазами, будто ему все время приходится смотреть против солнца, с блуждающей на полных губах неопределенной ухмылкой, с руками, соединенными значительно ниже пояса. Рядом с ним стояла его жена, очень похожая на своего мужа не только внешне, но и повадками: так же щурила глаза, ухмылялась и держала руки. И трудно было понять, кто у кого поднабрался таких изысканных манер.

Когда Нескин создавал с Осевкиным в Угорске Комбинат, Чебаков-младший ходил в каких-то незначительных чиновниках, был худ, плохо одет и явно чувствовал себя в этом мире не в своей тарелке. И однажды он пришел к ним. Нескин помнил, что они с Осевкиным встретили его настороженно: черт его знает, этого юриста, что у него в голове. Как выяснилось в результате не слишком долгого разговора, в голове у юриста не было ничего, кроме желания к кому-нибудь прилепиться и кем-нибудь стать. И Нескин очень хорошо его понял: жаден, трусоват, не слишком умен – и решил, что более послушного мэра для этой дыры не сыскать, в чем и убедил Осевкина. Тут же организовали кампанию перевыборов – и Андрей Сергеевич Чебаков стал мэром Угорска. Миновало не так уж много лет, и вот перед Нескиным предстал совсем другой человек: уверенный в себе, самодовольный, располневший и даже обрюзгший, что говорило о нездоровом образе жизни.

– Какие лю-ууди-иии! – воскликнул с подвыванием – доказательством неподдельного восторга, Чебаков-младший, раскидывая руки для объятий, едва катер приткнулся к небольшой пристани. И как только Осевкин ступил на ее дощатый помост, в объятия его и заключил. И даже трижды ткнулся щекой в щеки Осевкина, всякий раз приподнимаясь на носки.

То же самое проделали их жены, выражая свой восторг радостными писками, охами и ахами. Нескину восторгов досталось значительно меньше, но все-таки досталось и от мэра, и от мэрши, которые с воодушевлением засвидетельствовали, что хорошо его помнят по прошлым годам, помнят и даже любят.

Когда процедура встречи было завершена, хозяева и гости направились к особняку, возле которого уже толклось порядочно всякого приглашенного народу.

Глава 9

Бывший майор бывшего КГБ Олег Михайлович Щупляков отложил в сторону папку, на обложке которой была приклеена квадратная бумажка, а на той бумажке отпечатано на принтере: «Предварительное расследование преступления против владельца ФУКа, которое выразилось в откровенном хулиганстве и оскорблении личности, посредством написания на внутренней части стены Второго корпуса оскорбляющей надписи, а также в нарушении трудовой дисциплины и трудового законодательства». С грамотой у Олега Михайловича было не очень, потому что в военном училище, которое он закончил в прошлом веке, на грамоту особенно не напирали. Да и в повседневной службе приобрести ее он не мог: книг почти не читал, писать приходилось редко, и в основном служебные бумаги, и на том языке, который понятен всем, кто носит погоны. По части гражданского трудового законодательства он тоже был не силен. Но протокол составлять было необходимо как по роду службы, так и… – дальше все терялось в весьма расплывчатых инструкциях, сочиненных его предшественником на посту начальника охраны на данном промышленном объекте. И ни то чтобы Щупляков был до мозга костей чиновником и бюрократом, – да и невозможно им стать всего-то за два года, – однако деньги за свою должность получает, и не малые по нынешним временам, следовательно, должен их отрабатывать, а главное – отчитываться о проделанной работе перед самим Осевкиным.