Читаем без скачивания Безумный Монктон - Уилки Коллинз

Пожалуй, он был сейчас достаточно спокоен, чтобы выслушать все подробности того, что мне предстояло ему поведать. Я не утаил ничего, кроме кое-каких частностей, связанных с состоянием трупа. Я был не вправе присваивать себе его долю участия в предстоявшем нам деле, за исключением одного — переправки тела, это он должен был целиком и полностью передоверить мне, и, получив мои заверения в том, что заключенные в гроб останки явно и бессомненно являются останками разыскиваемого им человека, удовольствоваться лицезрением записки месье Фулона.

— У вас не такие крепкие нервы, как у меня, — произнес я, считая нужным извиниться за свой откровенный диктат, — отчего я и вынужден просить вас предоставить мне руководство всеми нашими ближайшими действиями, пока под моим присмотром гроб не будут запаян и предоставлен в ваше распоряжение. После чего я верну вам все свои полномочия.

— У меня нет слов, чтобы благодарить вас за доброту, — ответил он. — Родной брат не мог бы сделать для меня больше и проявить большее терпение, чем вы, оказывая мне помощь.

Он смолк и впал в задумчивость, потом стал медленно и тщательно перевязывать письма мисс Элмсли, после чего вдруг бросил взгляд на пустую стену рядом со мной с тем самым странным выражением, смысл которого был мне теперь так хорошо известен. С того дня, как мы выехали из Неаполя, я старался не волновать его и намеренно избегал бесполезных и шокирующих разговоров о призраке, который, как он полагал, постоянно его преследует. Но сейчас он выглядел столь спокойным и собранным, столь не способным впасть в перевозбуждение при упоминании опасной темы, что я решился заговорить не обинуясь.

— Что, призрак все еще является вам, как и в Неаполе? — спросил я.

Он поглядел на меня и улыбнулся:

— Разве я не говорил вам, что он следует за мной повсюду? — Он снова устремил взгляд в пустоту и продолжал, обращаясь туда, как бы к третьему собеседнику, присутствующему в комнате. — Мы расстанемся, — сказал он медленно и мягко, — когда заполнится пустующая гробница в Уинкотском склепе. Тогда я встану перед алтарем уинкотской часовни рядом с Адой, посмотрю ей в глаза, и искаженное лицо призрака исчезнет навсегда.

Промолвив это, он подпер голову рукой, вздохнул и стал так же мягко повторять про себя строки древнего пророчества:

Если будут пустоватьСклепы Уинкота и ждатьМонктона, что в свой чередВ землю предков не сойдет,Сир и брошен, словно тать,На ветру будет лежать,Смрадным трупом будет гнить,Трех аршин себе молить(Тот, что акрами владел,Не получит их в удел), —Это будет верный знак,Что сгустился страшный мрак,Смерти тень все ниже, ниже,Гибель Монктонов все ближе,Над последним в их родуСмерть взнесла свою косу.

Мне показалось, что последние строки он произнес несколько неразборчиво и попытался отвлечь его разговором на другую тему. Не обратив никакого внимания на мои слова, он продолжал, обращаясь к самому себе.

— «Гибель Монктонов все ближе», — повторил он, — но постигнет она не меня. Неотвратимый рок не висит более надо мной. Я похороню своих непогребенных мертвецов, я заполню пустующую гробницу Уинкотского склепа, и тогда начнется новая жизнь — жизнь с Адой!

Казалось, звук этого имени привел его в чувство. Он придвинул к себе дорожную конторку, спрятал туда пачку писем и вынул лист бумаги.

— Я хочу написать Аде, — сказал он, обернувшись ко мне, — и сообщить ей добрую весть. Она обрадуется еще больше моего, когда узнает.

Измученный всеми событиями этого дня, я оставил его писать письмо и отправился спать. Однако то ли я был слишком взбудоражен, то ли слишком утомлен, но сон не шел ко мне. В состоянии бодрствования ум мой, естественно, обратился к находке в монастыре и к тем последствиям, к которым эта находка, скорее всего, приведет. При мысли о будущем меня охватило гнетущее, томительное чувство, которому я решительно не мог отыскать объяснения: останки, обнаружению которых мой несчастный друг придавал такое значение, были найдены, через несколько дней они, несомненно, будут в его распоряжении и он сможет перевезти их в Англию на первом же торговом судне, какое выйдет из Неаполя, мне же могла служить наградой надежда, что теперь, когда исполнился его диковинный каприз, восстановится его душевное равновесие и новая жизнь, которая ему предстоит в Уинкоте, сделает его счастливым человеком. Такие размышления сами по себе, разумеется, не могли таить в себе ничего неприятного, и тем не менее на протяжении целой ночи все та же непостижимая, беспричинная тоска снедала мою душу, она томила меня, пока стояла темнота, томила и тогда, когда я вышел глотнуть первой рассветной свежести.

Наступил день, и начались неотвязные заботы — пора было вступать в переговоры с властями. Лишь те, кому доводилось иметь дело с итальянскими чиновниками, могут вообразить себе, каким испытаниям подвергал наше терпение каждый, к кому нам приходилось обращаться. Нас гоняли от одного сановника к другому, выражали недоумение, устраивали перекрестные допросы, окружали дело тайной, и вовсе не потому, что оно того требовало из-за своей сложности и запутанности, а потому, что каждому влиятельному чиновнику нужно было продемонстрировать свою важность, затрудняя достижение цели всеми возможными способами. После первого же дня знакомства с итальянскими государственными службами я оставил все бессмысленные формальности, которых никак нельзя было обойти, на долю Альфреда, а сам обратился к делу поистине трудному: нужно было благополучно перевезти останки из монастырской пристройки в Неаполь.

Лучший план действий, который напрашивался сам собой, был написать моему другу в Рим, где, как я знал, было принято бальзамировать тела высших церковных иерархов и где, как я рассудил, можно было ожидать, что нам помогут произвести такую химическую обработку, какая требовалась в нашем экстраординарном случае. В письме я сообщил лишь, что труп необходимо во что бы то ни стало вывезти, и описал его состояние, подчеркнув, что нас не пугают никакие расходы, лишь бы удалось сыскать подходящего работника или работников. Разумеется, тотчас на пути выросли неожиданные препятствия и к делу примешались новые бессмысленные формальности, потребовавшие преодоления, но в конце концов терпение, настойчивость и деньги взяли верх, и два человека срочно выехали из Рима, чтобы выполнить возложенное на них поручение.

Мне незачем путать читателя подробностями, связанными с этой частью моей истории. И, сказав, что благодаря химическому воздействию разложение было приостановлено, так что останки можно было поместить в гроб и благополучно довезти до Англии, я сказал вполне достаточно. Еще десять дней ушло втуне на всевозможные нелепые оттяжки и задержки, и наконец я испытал удовольствие лицезреть пустую монастырскую пристройку, в последний раз пройти через процедуру получения или скорей взимания табака старым капуцином и приказать, чтобы дорожные кареты были поданы к гостиничному крыльцу. Не прошло и месяца, как мы появились вновь в Неаполе, преуспев в замысле, который был осмеян как неисполнимый по своей фантасмагоричности всеми нашими друзьями, слыхавшими о нем.

По возвращении первейшим делом, которое нам надлежало уладить, было обеспечить доставку гроба в Англию — само собою разумеется, по морю. Все расспросы, не отправляется ли на днях в какой-либо британский порт торговое судно, ничего не дали. Оставался лишь один способ незамедлительно переправить останки в Англию — нанять специальное судно. Снедаемый нетерпением как можно быстрее возвратиться домой и преисполненный решимости не спускать глаз с гроба, пока его не доставят в Уинкотский склеп, Монктон решил нанять первый же корабль, который можно будет раздобыть. Стоявшее в порту судно, которое, как нам сказали, в ближайшее время будет готово к плаванию, был сицилийский бриг — его мой друг и зафрахтовал. Самые лучшие корабельные мастера, каких удалось найти, тотчас принялись за дело, и самый бравый капитан, и самая расторопная команда, какую можно было укомплектовать в Неаполе в срочном порядке, были наняты для морского перехода.

Выразив мне вновь самую горячую благодарность за оказанные услуги, Монктон заявил, что не имеет намерения просить меня сопровождать его в Англию. Однако к его величайшему изумлению и радости я сам предложил ему совершить плавание на бриге. Вследствие диковинных совпадений, которых я был очевидцем, и необычайных открытий, которые мне довелось совершить со времени нашей первой встречи в Неаполе, то, что было для него единственной и важнейшей целью в жизни, стало в ту пору и для меня единственной и важнейшей жизненной целью. Я не разделял манию моего несчастного друга, но можно сказать без всякого преувеличения, что мое страстное желание довести до конца наше диковинное предприятие ничуть не уступало его нетерпению увидеть гроб в земле Уинкотского склепа. Боюсь, что, когда я предложил сопровождать его домой, любопытство двигало мной не в меньшей степени, чем дружба.