Читаем без скачивания Бабочки в жерновах - Ирина Астахова

Но настроение у него, когда Берт Балгайр покидал библиотеку, было самое радужное. Клиент оказался рисковым и при деньгах, как и предполагалось, а убедиться в собственной правоте и прозорливости всегда приятно. А еще приятней – прикидывать мысленно, сколько получиться выгадать на этом рейсе. Солярка окупится, это как пить дать. А еще…

«Куплю Лив шляпу, - решил он. – И настоящие хадрийские чулки, а то, небось, опять ходит в штопаных, бедняга».

Хотя с имперской эмиссарши станется эти самые чулки у него на шее завязать морским узлом, да потуже. Она и так не одобряет ни занятия Берта, ни новой затеи островитян. Ни к чему женщину лишний раз расстраивать. Обойдется без чулок. Зачем ей на Эспите чулки, в самом деле?

«Вина возьму. Хадрийского белого. Вино пожалеет, не выльет! И солярки!»

До встречи с авантюристом Лэйгином оставалось еще два часа. Как раз хватит времени на неспешную прогулку вдоль причала с заходом в модную лавку и к виноторговцу. Пока придирчиво выбираешь бутылку стоимостью в сто пятьдесят бон, можно договориться и о паре-тройке ящиков пойла подешевле, которое погрузят на «Келсу» в ночи. А у миленькой резвушки-продавщицы в подсобке шляпной лавки припрятан пяток новых граммофонных пластинок.

Вот так потратишь полчаса на красотку, потискаешь в уголке на ящиках и пустых шляпных картонках, а она тебе – и ласку, и скидку. Приятное, так сказать, с полезным…

Получаса он, впрочем, не потратил, быстрей управился, но барышня не роптала. Все-таки сам Рыжий Берт захаживает, не какой-нибудь забулдыга-матрос, у которого всех достоинств – циррозная печень и недолеченный сифилис. И не просто ведь захаживает, а и процентом не обижает. Хоть и нечастая, а радость. В общем, с девушкой из шляпной лавки Берт расстался, довольный и собой, и ею. И пошел себе дальше, насвистывая. Хотя на самом деле унылый маленький ханжа, сидящий глубоко-глубоко в нутре у веселого контрабандиста, опять подал голос. Неправильно всё это, вообще-то. Совсем неправильно. И девки вконец одурели, потеряв всякий стыд, особенно после войны. И жалко их, дурех! Схлестнулись Империя с Республикой на морях и на суше, насмерть вцепились в глотки – и остались на полях тех сражений не тысячи даже – миллионы! Вот бабы и шалеют с тоски, на любого готовы наброситься, лишь бы в штанах был. Уже и юбки укоротили чуть ли не до задницы, и сами брюки надели, и к станкам встали, и даже, болтают, машины водить начали. Про стрижки и говорить нечего. Скоро уж и не отличить будет девицу от парня. И если бы Берта Балгайра хоть чуточку заботили дела республиканские и имперские, вконец загрустил бы Берт Балгайр от этих дел. Но, хвала морским и подземным, у него и своих горестей хватает. Как и у всех обитателей Эспита, впрочем. Жизнь на этом клочке суши очень быстро воспитывает здоровый эгоизм.

Берт и сам не понял, почему настроение его, недавно столь радужное, так резко испортилось. Только что веселый и беспечный, он вдруг помрачнел. Может, Лив права, и новая затея островитян ничего хорошего не принесет? Ведь сколько раз уже пробовали, а все без толку!

«Ты прям как баба расклеился, приятель! – укорил себя он. – Хрен с ним, с островом! На солярку заработал – уже хорошо!»

Тем не менее в лавку к виноторговцу Берт зашел с таким мрачным видом, что добряк Дамхин чуть в штаны не наложил с перепугу, решив, что Рыжий притащил «на хвосте» полицию или еще того хуже – таможню. Но в подвал все-таки пригласил. Балгайр утешать поставщика не стал, только по сторонам зыркнул и пробурчал: «Привет» так, что и глухой расслышал бы «Чтоб вы все сдохли!»

- Не задался денек, Берт? – утерев пот и отдышавшись, поинтересовался Дамхин. – Не хочешь продегустировать кой-чего?

- Давай! – махнул рукой контрабандист и, сняв шляпу, сел прямо на ящик.

- Ты чего вырядился, словно крючок банковский? – покосился на непритязательный костюм островитянина лавочник и нацедил прямо из бочки красного в обычный граненый стакан.

- Дела, - неопределенно пояснил Берт и подозрительно принюхался: - Хадрийское?

- Обижаешь, дружище! Чистая «Неритта», без обмана. Из самой Патрины доставили аккурат на днях. Не разлил еще, правда…

- Тебя надули, Дамхин. Если это Неритта, то я адмирал. Лопух ты, хоть и лавочник, лопухом помрешь, и лопухом родишься. Разливай, возьму ящик. Только если опять этикетку вверх ногами приклеишь, я тебя утоплю в этой бочке, понял? Сам не углядел, так хоть девку какую найми, чтоб помогала. С девками всегда проще.

- Тьфу! Скажешь тоже – девку! – торговец слегка порозовел и засопел, как закипающий чайник. – От баб мороки много, сам знаешь.

- Знаю, - вздохнул Берт. – Нацеди-ка еще стаканчик. Кстати, о бабах! Я тебя просил бутылочку «Тейрана» для меня отложить.

- Сей момент! – Дамхин шмыгнул куда-то в глубины подвала и зашуршал там. – О! Вот она, родимая… Двадцатилетний!

- Точно? А то у моей нюх на сивуху, абы что она пить не станет.

- Обижаешь, Берт! Уж для такой дамочки мы завсегда расстараемся! Кстати! – вернувшись, лавочник показал бутылку темного стекла, достаточно пыльную, чтобы казаться вместилищем настоящего марочного «Тейрана». Пусть не двадцатилетнего, но довоенного точно. – Сразу хотел сказать, да запамятовал… Девка тут одна бродила, все выспрашивала про Эспит.

- Да ну? – равнодушно обронил Берт, разглядывая бутылку на просвет. – Слушай, мне кажется или там действительно осадок, а?

- Мерещится тебе, Рыжий! – обиделся Дамхин. – Так вот, молоденькая совсем бабеночка, шустренькая, как ты любишь. Очень уж ей приспичило на остров ваш попасть. Прям вся извертелась.

- А ты?

- А что я? Ты ж не докладывал о том, где тебя искать. Вот я и послал ее к седьмому причалу, ну, где старые пакгаузы… Эй, ты чего?

- Ясно, - Берт встал и засунул бутылку подмышку. – Я ж говорю – лопух ты. Короче. Разливай свою якобы «Неритту» и этикетки в ящик положи, я сам наклею. Подвезешь на старое место. А это пойло я заберу в счет долга за прошлый раз. Идет?

- Угу, - вздохнул лавочник и снова вытер пот. – А насчет девки?

- Разберемся. Ну, бывай. Да не суетись, я дорогу сам найду.

До встречи с Лэйгином у Берта оставался еще час. Должно хватить времени, чтоб выяснить, что это за барышня бродит меж пакгаузами в поисках пути на Эспит. И насколько оной барышне действительно нужно на остров.

У седьмого причала было мрачно, несмотря на солнечный день. Вечная сырость, запах гниющих водорослей, причудливо смешанный со стойким ароматом угля и мазута, серые от времени стены пакгаузов, облупившаяся краска и ржавые остовы баркасов чуть поодаль. Если пройти подальше, можно было наткнуться на железнодорожные пути, спрятавшиеся в зарослях кипрея и лопухов. Во время войны здесь кипела жизнь, а вдоль складов туда-сюда шастали патрули. Сейчас же всё замерло, сонное и притихшее. Самое то место для юных дев в поисках приключений. Даже если сильно стараться, то лучше вряд ли найдешь. Тут и заблудиться немудрено, и на стаю бродячих собак нарваться, и вообще, кричи – не докричишься, а побежишь, так все ноги переломаешь.