Читаем без скачивания Петербург. Застывшие мгновения. История города в фотографиях Карла Буллы и его современников - Наталия Гречук

Поначалу Литовская тюрьма оставалась обычной «срочной»: арестанты отбывали там назначенные сроки за свои преступления: кто за убийство, кто за грабеж, кто за прошение милостыни, кто за святотатство… 103 камеры были рассчитаны на 801 человека, причем «благородные» сидели в камерах на двоих. Даже тут «отнюдь не смешивали чиновных с чернью» и в «комфорте» отсидки, и в наказании за нарушение распорядка: простолюдина могли высечь розгами.

Потом профиль поменяли: в замке устроили «исправительное отделение» и женскую тюрьму. Посетивший его в январе 1886 года председатель совета по тюремным делам и член Государственного совета Любощинский остался в восторге от постановки дела: «Везде видны чистота и строгая дисциплина. Мастерские, в особенности ткацкая, производят впечатление благоустроенной фабрики; все изделия арестантов исполнены тщательно. На женском отделении обращает на себя внимание прачешная, вполне приспособленная для исполнения частных заказов, в которых нет недостатка».

И до самого февраля 1917 года они по-прежнему размещались в старом Литовском замке – городское исправительное арестантское отделение и женская тюрьма. Именно так сообщали о том и все столичные справочники, не упоминавшие однако, что во внутреннем дворе имелась еще и одиночная тюрьма. Специальное здание для нее возвели в период между 1905 и 1910 годами. Одновременно со зданием одиночки построили тогда и новое помещение для паровой прачечной, заказы на стирку от столичных учреждений и частных лиц поступали бесперебойно. Не простаивали и арестантки-швеи, особенно в годы Первой мировой войны, когда в тюремном замке работала военно-обмундировочная мастерская.

…В огне февраля 1917 года в самом деле сгорела вся «мерзость» тюрьмы. Жаль было лишь памятника зодчества. О том спохватились сразу же. Уже в начале марта, от пока еще не распущенной Городской думы исходит предложение восстановить замок, обратить его «на просветительные цели». Восстановления хотя бы внешнего, исторического его вида настойчиво требует и петроградское Общество архитекторов-художников, последний его призыв был опубликован за три дня до октябрьского переворота.

Затем уже в 1924 году руины замка по ходатайству Общества «Старый Петербург» осматривает специальная комиссия и постановляет: «Сохранить оставшиеся от обвала стены Литовского замка как имеющие историческое значение… В ближайшее время стены должны быть укреплены и частично реставрированы».

Развалины замка оставались на улице Декабристов еще десять лет. В начале 1930-х годов их снесли. На освободившемся месте сразу же стали строить жилые дома для судостроителей; осенью 1934 года квартиры уже стали заселяться.

А был-то – винный городок!

«Кресты» у нас поминаются часто: то в связи с «авторитетными» заключенными, то по поводу ужасных условий содержания, что гораздо существеннее… Тюрьма, конечно, заведение не курортное, однако «Кресты» столетней давности могли бы теперь кому-то показаться и раем…

Петербургская одиночная тюрьма – вот как когда-то называлась она официально.

«Это будет в полном смысле образцовая тюрьма, где заключенные арестанты получат не только все удобства, но даже и тот „комфорт“, который допускает наш гуманный век по отношению к лицам, отбывающим наказание за свои проступки и прегрешения», – писал «Петербургский листок» по случаю ее открытия 26 августа 1886 года. Ее заложили 20 июля 1884 года, автор проекта, академик архитектуры Антоний Томишко за образец взял Центральную тюрьму в Берлине.

Строительство вели на месте уже имевшейся тюрьмы, которая по мере развития работ сворачивала свое существование. Подрядчики, Воробьев и Синицын, как раз арестантов и привлекли к сносу старых строений. (Кстати, изначально, еще при Анне Иоанновне, эти строения предназначались для винных складов, почему и местность звалась Винный городок. Но в 1867 году академик архитектуры, он же директор Санкт-Петербургского тюремного комитета, В.П. Львов приспособил винные склады под тюрьму. Такая вот ирония судьбы…)

Торжество открытия новой тюрьмы, писал «Петербургский листок», состоялось в центре корпуса, где «сходятся четыре крыла здания, построенного в виде креста». (Отсюда и обиходное название!) Во все четыре стороны уходили радиусами длинные пролеты. «Администрация тюремная, как и мы с вами, читатель, стоя посреди, может созерцать все, что делается во всех четырех этажах тюрьмы». «Всякий пролет имеет с каждой стороны по 15 камер для одиночного заключения… В камерах чисто, просторно, воздуху хватит более чем для одного, меблировка хорошая. Здесь устраиваются мастерские: столярная, слесарная, переплетная, портняжная, сапожная. Для обучения ремеслам наняты особые мастера, так что приговоренные к высшей мере наказания – трем месяцам ареста – могут отсюда выйти ремесленниками…»

Тут следует пояснить, что «Кресты» назначались быть не просто одиночной тюрьмой, но и «краткосрочной», по крайней мере, поначалу: заключенные содержались там не более трех месяцев.

Строительство первого корпуса обошлось казне в 597 549 рублей и 35 копеек – вот так, не больше и не меньше! Сразу по открытии, он принял почти пятьсот заключенных. Но уже сооружалось еще одно здание с одиночными камерами, а также корпус на двести человек, «содержание которых в одиночных камерах признано будет опасным для здоровья». По поводу «вместимости» новой тюрьмы «Петербургский листок», впрочем, сокрушался: камер вроде бы и много, «но для Петербурга все же маловато»…

Отдельные здания предназначались для администрации, хозяйственной части, котельной, бани, больничных бараков и проживания тюремных служащих. Тюрьма получалась действительно образцовой…

В «Крестах», а после 1905 года особенно, отбывало заключение немало «политических». Некоторые из них оставили нам о том свои воспоминания.

Наверное, одним из первых по политическому делу попал туда Порфирий Павлович Инфантьев – осенью 1890 года. В своих заметках, которые он написал и опубликовал много времени спустя после знакомства с «Крестами», в 1907 году, Инфантьев утверждал, что тюрьма эта по устройству и условиям составляет просто-напросто «гордость нашего тюремного мира»! Недаром стоял внутри корпуса памятник Джону Говарду, по словам Инфантьева – «знаменитому английскому печальнику об улучшении тяжелой доли заключенных».

А вот Владимир Дмитриевич Набоков, один из лидеров кадетской партии и отец знаменитого писателя, свои заметки с выразительным названием «Тюремные досуги» сочинял прямо в одиночной камере «Крестов», где в 1908 году провел три месяца – с 14 мая по 14 августа. К такому наказанию его приговорили в числе ста восьмидесяти депутатов I-й Государственной думы за «Выборгское воззвание» – публичный протест против разгона думы.

В.Д. Набоков прибыл в «Кресты» на пролетке и, подъезжая, видел ее именно такой, какая она нашем снимке. Вез он с собой чемодан и баул, в которых были уложены три смены белья, плед, книги, продукты и даже складная резиновая ванна. В своей «келье» он застлал привезенной из дому салфеткой стол, попросил надзирателя принести еще один табурет, который тоже накрыл салфеткой, после чего разложил на нем свои вещи… На стене вывесил он распорядок дня, в нем обязательные каждый день гимнастика по Мюллеру и обливание водой в резиновой ванне… Свое время отведено было чтению и конспектированию книг, в том числе из тюремной библиотеки. А между делом писал Набоков эти самые «Досуги», в которых, размышляя о значении тюремного наказания в исправлении преступника, утверждал: тюрьма не может «воспитывать людей к добродетели»…

К мировому, в камеру…

В один из майских дней 1866 года в жизни Петербурга и петербуржцев произошло весьма знаменательное событие, о котором оповестила читателей среди других городских изданий и «Иллюстрированная газета». «17 мая, – сообщала она, – столичные мировые судьи приступили к исполнению своих обязанностей. Тот институт, о котором было сказано так много теоретических воззрений, который имеет немало противников, не верящих в его успех, и сторонников… стал наконец действительным фактом в нашей общественной жизни».

Как известно, в «общественной жизни» сосуществуют материи высокие и низкие. К последним можно отнести всякого рода противоправные действия: от драки и уворованного кошелька до убийства. Разбираться с ними традиционно положено было двум инстанциям – суду и полиции. И полиции доставались дела попроще, «маловажные», как определяло их гражданское законодательство середины XIX века: «Не превышающие удовлетворением 15 рублей серебром по убыткам и ущербам». Действовала она в таких случаях, можно сказать, на месте и «без всякого письменного производства».

Но реформатор Александр II решил внести изменения и в эту область, в частности введением института мировых судей, для разбора мелких гражданских и уголовных дел. Узаконено новшество было еще в ноябре 1864 года, однако Петербургу понадобилось полтора года, чтобы сделать его практикой.