Читаем без скачивания Песни-Танцы - Алексей Ручий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пикирующая реальность, козни осенних печалей. Вглубь города, все дальше в лабиринт. Такова миссия – условное спасение. Все идут в этот Храм, к алтарю, что на вершине Зиккурата. Там освобождение от ига болезни. Фикция, зовущая вдаль.
- Побег из капкана в силок, - говорит мой незримый собеседник.
- Свистопляска чумной мечты, - вторит первый встречный убийца.
Я избегаю кинжала, наношу удар первым. Либо ты, либо тебя. Иного не дано. Изменчивая структура небытия. Будь ты – кто-то или никто – не важно, цена смерти одна для всех. Противоядие тоже одно. Говорят, где-то в Храме. Точно не знает никто. Всех гонит страх. А больше ничего и не осталось.
Беглые преступники и просто любители легкой наживы – все здесь. Словно насекомые полураспавшихся планет роятся вокруг полуслепого солнца. Оставить все, идти в неизвестность.
- Там, в Храме, может быть такой же разгул чумы, что и за пределами Города, - говорю я сам себе, - никаких гарантий нет.
- Но ведь так хочется верить, что не ошибешься? – спрашивает незримый собеседник.
- Очень хочется.
Переломанный позвоночник прошлого, вывернутые внутренности настоящего – никто не хочет гадать, но другого не остается. Ты либо играешь по этим правилам, либо ты стерт.
Пагубная концепция мироздания: твоя цель впереди, потому что позади твоя смерть. Смерть не может быть целью? Или цель не может быть смертью?
В Городе Убийц данный постулат-таки работает. В обе стороны. Уходя от чумы, ты напарываешься на аламутского асассина. У него снайперская винтовка американского спецназа, с лазерным прицелом, немного устаревшая модель, но Смерти все равно, она не гонится за модой. Тебя прикончит он, а не чума. И так далее.
Однако страх будет гнать людей и дальше. Попытка выжить в огне печей концентрационного лагеря. Пусть будет так. Достоверная иллюзия свободы.
- Что есть свобода?
- Как и ее отсутствие – ничто.
- Почему?
- Уходя от одной смерти, натыкаешься на другую. Разница лишь в форме, не в сути.
- И что тогда делать?
- Ничего.
Они не верят в свою свободу. «Свободы нет!» - говорят они. Это необходимая ложь. Потому что свобода есть внутри каждого, но не каждый может заплатить назначенную за нее цену. Ядовитое Заблуждение… Спиноза пошел не по тому пути: свобода – не осознанная необходимость, нет. Она – единственно необходимое и единственно возможное… все, что лежит за пределами страха. Но страх – соль жизни. И свобода обитает там, где она, жизнь, кончается.
- Смерть… - мой незримый собеседник кричит в пространство. Это песнь, разрывающая его легкие. – Смерть – лишь мера внутренней свободы.
Передышка - Песнь 2. Куплет 2.
Приходит утро. Новый круг нашего привычного и уютного ада. Очередной виток на орбите наших будничных страхов.
Ощущение нового… Его нет. Есть лишь закономерные страхи. Страхи перед будущим, страхи перед неведомым. Что будет? Еще одно утро? Или бесконечная ночь? Свободен ли ты? Свободен? От своих страхов, от своих снов, от теней того, что ждет за углом… Того, что скрылось во Тьме… Оно смотрит, оно наблюдает. Хочешь быть его жертвой? Будь ей… Ты свободен. Или это только кажется? Приходит утро.
…А с ним приходит осознание того, что нужно что-то делать, предпринимать, меняя реальность в угоду собственным страхам. Убегая от них. Строя прочные крепости, за стенами которых можно почувствовать освобождение от тревог и печалей.
Сегодня мне надо идти в военкомат – закрывать военный билет. Я снова стану гражданским. А значит, на меня навалятся гражданские дела и заботы. И мне придется расправляться с ними, преодолевая свои будничные страхи, повергая их и двигаясь дальше.
Итак, я иду.
В военкомате заспанный сторож с минуту разглядывает меня сквозь замусоленное стекло дежурной части, что-то прикидывая в уме (остается только гадать – что именно), потом показывает рукой куда-то вглубь здания.
- Поднимайся по лестнице на второй этаж.
- А там?
- Там спросишь.
- У кого?
- У кого-нибудь.
Исчерпывающий инструктаж. У меня складывается впечатление, что сторож проходил специальные курсы по дезинформации противника. Прохожу через турникет и поднимаюсь по лестнице.
Унылая картина: коридор, по обе стороны которого двери. Куда мне? В какую из них? Одни вопросы, никаких ответов. Стучусь в первую попавшуюся, открываю. За дверью небольшая комнатка, заставленная стеллажами с бумагами, посреди стол – за столом женщина, что-то пишет.
- Военный билет где можно закрыть? – спрашиваю я.
- А вы кто?
- Демобилизованный.
- Это не ко мне, - курсы дезинформации, похоже, проходили тут все.
- А к кому?
- Дальше по коридору, - она, наконец, называет номер кабинета.
Иду туда. Точно такой же кабинет, как и предыдущий. Точно такая же женщина, как и предыдущая. Здороваюсь, называю цель своего визита.
- Присаживайтесь, - она указывает мне на свободный стул, стоящий возле ее стола.
- Спасибо, я постою.
- Как хотите.
Некоторое время она рассматривает мой военный билет и сопроводительные документы из части. Потом встает, подходит к одному из шкафов с приклеенным к нему календарем за позапрошлый год, открывает его и начинает там что-то искать. Проходит минуты три. Потом она достает какую-то папку и возвращается к столу.
Достает из папки кипу каких-то бумаг, что-то просматривает. Дверь позади меня открывается и в кабинет заходит молодой капитан с бегающими глазами. Судя по всему, новый военком.
- Тамара Ивановна, как у вас дела? Что с документами на контрактников? – спрашивает он женщину.
- Готовим, товарищ капитан.
- Сколько?
- Пока ни одного.
- М-да, - тянет капитан, - потом оборачивается ко мне, - ты кто такой?
- Демобилизованный, - отвечает за меня женщина, продолжая просматривать бумаги.
- Где служил? – продолжает свой допрос капитан.
- Под Москвой, - нехотя отвечаю я, чего он привязался?
- По контракту продолжить службу не хочешь?
- Нет, спасибо.
Этот вопрос задавали еще в части – и не раз. Реформа армии с треском провалилась: укомплектовать части контрактниками не получилось и наполовину. Офицеры сулили срочникам, которые согласятся подписать контракт, золотые горы, но даже последнему дураку было понятно, что эти горы существуют только на словах. Как могут обещать неземные блага люди, живущие в совершенно земных обшарпанных офицерских общагах?
- Зря. Сейчас контрактникам хорошие деньги платят, - капитан начинает отрабатывать поставленную Генштабом задачу, - жилье можно купить, автомобиль. А на гражданке – финансовый кризис, слышал уже, небось? Сокращают повсюду, даже менеджеров этих, которых как собак развелось, на улицу выкидывают...
- Кризис я как-нибудь переживу.
- Образование у тебя какое?
- Незаконченное высшее.
- Ну, вот там и образование закончишь…
- Главное самому там не закончиться.
- В смысле?
- В смысле спасибо вам большое, но как-нибудь без меня.
- Смотри сам. Услугу тогда одну окажешь? – его глазки хитро сощурились.
- Какую?
- Напиши заявление в школу контрактников – мне для отчетности надо. Документ ни к чему тебя не обязывающий, а нам – галочка. В действительности никуда не поедешь, откажешься, скажешь, что передумал. И контракт никакой подписывать не надо. А?
Он посмотрел на меня. Взгляд штабного пройдохи. Этот в задницу без мыла залезет. Собирает мертвые души, этакий Чичиков гоголевского райвоенкомата.
- Не хочу людей в заблуждение вводить. Одна ложь порождает другую – и так далее. Не надо давать бессмысленную надежду тем, у кого ее и так не хватает. Я свой долг Родине отдал.
- Да ладно. Одно заявление. Тамара Ивановна, какие там документы надо?
- Заявление и данные паспорта.
- Паспорт у тебя есть с собой?
- Нет.
- Тамара Ивановна, а без паспортных данных нельзя?
- Нельзя.
Привязался – теперь не отстанет. Я его последний шанс, это понятно. Надо отмазываться.
- Далеко живешь?
- Далеко.
- За сколько туда-обратно сходишь?
- Часа за четыре.
- Это как?
Я ему объясняю, что по прописке живу в самом дальнем углу нашего пусть и небольшого, но существенно раскиданного в пространстве городка. Капитан, видимо, не местный, прикомандированный – соображает с трудом, смотрит недоверчиво, но Тамара Ивановна подтверждает мои слова. Слава богу.
- Давай я тебе такси вызову, - достает капитан свой последний козырь.
- Послушайте, - отвечаю ему я, - зачем вам эта морока? Деньги свои на такси тратить опять же. После меня наверняка придут еще минимум человек тридцать дембелей – неужели среди них не найдется того, кто по собственному желанию захочет написать это заявление?