Читаем без скачивания Полет над бездной - Наталья Корнилова

Я видела, что Родион наблюдал за ними, но ничего подозрительного отследить не смог. Это его раздражало, но не мешало держать ухо востро, что, безусловно, серьезно портило и отравляло отдых.

Впрочем, Валентина ничего не замечала.

Вечер накануне прибытия в Барселону выдался поистине феерическим, богатым на события.

Родион Потапович, выпив коньяка и забыв даже имена Азарх, Платов, Алик, Японец, впал просто-таки в экстатическо-восторженное состояние после того, как ему по совершенно невероятному стечению обстоятельств удалось с борта теплохода забронировать три билета на матч «Барселоны» с какой-то «Майоркой». Валентина, которая, как и я, не испытывала никаких восторгов по поводу предстоящего действа, вообще наивно предположила, что эта загадочная «Майорка» – жена какого-то испанского майора. Я очень веселилась.

Перед ужином мы с Валентиной отправились в спортзал, где я покрасовалась перед подругой своей фигурой – старалась поддерживать в хорошей форме.

В этот момент в тренажерный зал заглянули Алик и Японец с какими-то очередными «подругами на час» и, явно рисуясь перед девицами, несколько сконфузили их, выразительно поиграв мускулатурой передо мной.

Девочки надули губки и, очевидно, приняв нас с Валентиной за конкуренток, здраво прикинули свои шансы и улетучились. Я приступила к занятию на тренажерах, а Алик и Японец занимались со штангой, причем не столько тренировались, сколько паясничали и вздували мышцы. Алик даже полотенце на вытянутой руке держал так, словно полотенце весило по меньшей мере два пуда.

– Ребята, ну-ка, скиньте пару блинов, – сказала я, – поставьте мне семьдесят килограммов. Не сто семьдесят, как Алик себе ставил!..

– А ты пожмешь семьдесят-то? – с сомнением спросила Валентина, для которой словосочетание «семьдесят килограммов» было величиной запредельной.

– Она пожмет! – заверил ее Алик. – Сильная женщина!

Я не замедлила оправдать его слова и справилась со штангой отлично.

– Прекрасно, – произнес кто-то иронично, и все обернулись, – кто бы мог подумать, что девушка так сильна при ее грациозности и хрупкой фигурке?

Это был Вишневецкий.

Он подкрался внезапно, тощий, жилистый, бесшумный, как кошка. На нем были тренировочные адидасовские штаны и растянутая майка, под солидный животик – до пупка. Один его глаз подозрительно, хотя и с насмешкой, смотрел на Алика с Японцем, а второй, кажется, блуждал взглядом где-то в районе потолка.

– А, Гриша, – проговорил Алик недовольно. – Чего это ты людей пугаешь?

Тот выступил вперед и, подбоченясь, горделиво выставил на всеобщее обозрение свою тощую цыплячью грудь, украшенную, с позволения сказать, удручающе дряблой кожей. Неизвестно, чего он хотел добиться этим мини-дефиле, но только Валентина хрюкнула в кулак, а я даже порозовела от усилий, стараясь быть серьезной.

– Что, тоже решил заняться бодибилдингом? – фыркнул Японец, скептически оглядывая субтильную фигурку.

Вишневецкий высокомерно посмотрел на насмешника и бросил свои кости на скамью. Потом поднял вверх широко расставленные руки и невозмутимо сказал:

– Дайте мне штангу.

А надо заметить, что на ней, то бишь на штанге, в этот момент было понавешено на пятьдесят килограммов блинов, да плюс еще двадцать кэгэ – вес грифа. То есть вес, что выжала я.

Японец глупо хихикнул и выдвинул любопытную гипотезу, что непосредственно за поднятием штанги у Вишневецкого, очень возможно, последует незапланированное выпадение прямой кишки – следствие перенапряжения.

– Не много? – спросил Алик насмешливо.

– Привесь еще по десять, – нагло потребовал Вишневецкий.

– Как хочешь, – пожал плечами Алик, – тебе и не нужно ее подавать, ты сам подвинься ближе к изголовью скамьи. – Угу… вот так.

Девяносто килограммов Вишневецкий не взял. Более того, штанга через считанные доли секунды после того, как он принял ее, подломила его задрожавшие под непосильной тяжестью руки и со всего размаху шлепнулась бы ему на грудь, если бы Японец не придержал ее у самого тела Вишневецкого. Иначе не миновать бы ему демонтажа пары-тройки ребер.

– Чуть башку не оторвал, – процедил сквозь хищный оскал улыбочки Алик.

На что Вишневецкий повернул голову и, метнув холодный взгляд на здоровяка, произнес:

– О своей голове, Альберт Алексеич, беспокойтесь. О своей голове.

…Мне еще пришлось вспомнить эти слова.

Но это потом, а сейчас Алик весело сказал:

– Ну что, Анюта-не-Анюта, пойдем на рюмочку чаю, как обычно. Хоть истории из жизни потравим, а то те дамы, которые являются ко мне на предмет общения, оказываются тотальными дурами.

– Да почему же нет, Алик? – пожала я плечами. – Только сразу предупреждаю, в шортах к тебе не пойду, знаю я твои однообразные домогательства.

Японец засмеялся. Его с некоторых пор забавляло, как я подшучиваю над его компаньоном.

Разумеется, пойти в каюту Алика и Японца я согласилась только из корыстных соображений – проверить свои «жучки» (их было уже два). Высококлассная техника зачастую очень хрупкая и капризная.

Я осталась в каюте пить сок и листать какой-то забавный журнал на английском, коих у Алика было предостаточно. Японец после гимнастических и культуристских процедур полез в душ, Алик же скромно удалился в заведение, известное под международной аббревиатурой WC.

Отсутствие обоих было мне на руку. Все оказалось нормально. «Жучки» были целы.

…Я напрасно волновалась, что Алик постарается поскорее вернуться в каюту. Он, оказывается, имел привычку многих интеллигентов скрадывать пребывание в столь тривиальном месте чтением. На пороге туалета у него лежала книга. Алик взял ее, раскрыл и увлекся текстом. Впрочем, не настолько, чтобы забыть о цели своего визита в WC.

Закончив то, за чем он сюда, собственно, пришел, Алик вложил в книгу закладку и протянул руку к белому рычажку сливного бачка. Тот отчего-то заело, и Алик потянул сильнее.

Короткая, ослепительно яркая вспышка показалась ему совершенно бесшумной. Возможно, он даже не успел понять, что его уже можно вычеркивать из списка живых…

– Что это? – заревел Японец, когда стена ванной дрогнула и сотряслась до основания, с верхней полки посыпались баночки, тюбики и флаконы, а в уши надсадно вполз, ворвался глухой рваный рев. «Грохот взрыва», – мгновенно понял Японец и пулей вылетел из ванной, даже не удосужившись накинуть на себя полотенце.

Я отодвинула сок и последовала за ним.

Дверь туалета сиротливо болталась на одной нижней петле, а когда потрясенный Японец приблизился к ней еще на треть метра, с грохотом рухнула на пол. Из обнажившегося дверного проема валил сизый дым. За его клубами не было видно ничего.

На пороге лежала почерневшая книжка, и серую страницу наискосок перечеркивала замысловатая кривая, на конце которой расплылась кровавая клякса…

«Патрик Зюскинд. «Парфюмер», – машинально прочитала я, как громом пораженная тем, что, оказывается, читал этот человек.

Японец бросился внутрь.

Алик неподвижно лежал на боку, невероятным образом заломив под себя обе руки. Его затылок был буквально размозжен мощнейшим ударом – вероятно, направленным взрывом его отбросило прямо головой о дверь.

Японец повернул к себе его голову, и серая пелена смертельной бледности пятнами проступила на его широкой лоснящейся физиономии: все лицо его друга было обезображено роковым взрывом, пламя совершенно выжгло брови и ресницы и сильно опалило кожу. Нос нелепо и жутко смотрел куда-то вбок.

Японец повернулся ко мне и пробормотал:

– Да что же это такое? А?

– Не знаю, – пробормотала я. – Не знаю…

Непонятно к чему припомнились недавние слова Вишневецкого: «О своей голове, Альберт Алексеич, беспокойтесь. О своей голове».

– Надо же… – бормотала я. – Надо же!.. Зови народ, Японец.

Он исчез. Мне стало жутко. Оставаться в одном помещении с изуродованным трупом человека, который если и работал против нас, то по крайней мере не успел сделать ничего плохого и – в отличие от многих – всегда был любезен и приятен в общении.

Честно говоря, я хотела найти Родиона. Что он думает по поводу всего этого, к чему может привести смерть Алика Протасова?

Я нашла их на носу «Скрябина», как Лео ди Каприо и Уинслет на носу пресловутого «Титаника». Парочка выглядела романтично.

Не доходя, я услышала, о чем они говорят. И замерла невольно.

– Однажды, Родик… это было, еще когда я училась в институте, – медленно говорила Валентина, – мы с друзьями-однокурсниками поехали на дачу. На Волгу. Там, кстати, и Маша была. А с дачи мы собрались на остров… у нас был катер, и мы сели в него все вместе и поехали. Как раз посреди Волги мотор заглох, и как наши мальчики ни дергали за шнур, ничего не получалось. Тогда кто-то из них предложил лучше выпить водки… конечно, это было полным безумием – пить водку в переполненной лодке с заглохшим движком, и все это посреди Волги. Тем более что дело было ночью, и к тому же подул сильный ветер, и лодку стало сильно раскачивать, того и гляди перевернет.