Читаем без скачивания Рыцарь Христа - Стампас Октавиан

— Простите, — вмешался в наш разговор французский жонглер, — не тот ли вы Родриго, чье прозвище Кампеадор?

— Да, среди нескольких моих прозвищ, есть и такое, — с достоинством отвечал дон Родриго. — Оно означает — «боец», и я нахожу, что с моей стороны не будет нескромным признать его за собой, ибо я и впрямь всю жизнь сражаюсь. Это прозвище мне по душе, в отличие от других, коими меня величают.

— Я слышал, что даже мавры уважительно называют вас «господином». О, какое счастье видеть вас! — воскликнул жонглер. — Я столько наслышан о ваших подвигах! Разрешите мне хотя бы прикоснуться к краю вашего платья. Позвольте мне, дон Родриго, попросить вас об одной милости. Я хотел бы сложить о вас венок жестов, дабы еще больше прославить ваше имя. Дозволяете ли вы мне это?

Дон Родриго отвечал, что, во-первых, он не заботится о земной славе и ищет славы лишь на небесах, а во-вторых, как он может позволить кому-то сочинять или не сочинять стихи.

— Можете ли вы прочесть что-нибудь серьезное, не такое, как читали до сих пор, желая рассмешить всех нас? — спросил он у стихотворца. Тот охотно согласился и стал читать что-то по-французски. Мы ничегошеньки не поняли, но дон Родриго слушал внимательно, кивал головой, иногда иронично щурился, иногда в глазах его загорался чудесный пламень. Когда жонглер закончил чтение, Кампеадор сдержанно похвалил его, выделил все достоинства прочитанного жеста, но сразу после похвал взялся критиковать поэта довольно жестко. Он прямо так и сказал:

— Если бы Роланд был жив, не думаю, что он бы стал восторгаться вашими стихами. Может быть, во Франции у вас принято нагромождать столько небывальщины, наша испанская поэзия гораздо сдержаннее, правдивее. За всю свою жизнь я не встретил и не убил ни одного дракона и гораздо проще смотрю на колдунов и ведьм. Вы пишете свои стихи для тех, кто не совершал военных походов и не принимал участия в сражениях. Впрочем, воинам чаще нужны сами сражения, а не песни о них. Может быть, я не прав? Не сердитесь на меня, но я бы не хотел, чтобы вы сочинили что-либо обо мне в таком же духе. Да к тому же по-французски.

Тут жонглер принялся уверять, что обладает необыкновенным даром быстро и всерьез изучать языки. Оказалось, что испанским он владеет превосходно. Между ним и доном Родриго состоялась недолгая беседа по-испански, затем жонглер продекламировал на испанском какое-то свое сочинение.

— Недурно, — похвалил его дон Родриго, возвращаясь к свободной латыни, дабы мы не были отрезаны от разговора. — Вы не только владеете языком, но и угадываете поэтическую испанскую традицию. Что ж, если так, валяйте, сочиняйте и обо мне, только не приукрашивайте, не фантазируйте, как с Роландом.

Видя сильное замешательство француза, я решил развеять беседу и весело рассказал о том, какой образчик устного народного творчества мне довелось услышать вчера в пивном погребке. Я даже и от себя кое-чего добавил. Все громко смеялись, а жонглер пообещал сочинить поэму, в которой одна и та же история сначала рассказывается героем, потом его врагом, потом медведем, потом прислугой, потом рыночной торговкой и, наконец, пивным бочонком, которому приходится выслушивать ее от подвыпивших посетителей погребка.

Среди ночи мы отправились гулять по Кельну в надежде, что нам встретится чудовищный Зильберик, составленный из сросшихся кусков своего изрубленного тела и блуждающий в поисках недостающей ступни с Христовым тернием в пятке. Но улицы города были пустынны и лишь в районе Ноймаркта некие малоблагородные мужи били не более благородных дам, мы хотели было вступиться, но дамы осыпали нас такой бранью, что стало ясно — побои входили в состав их услуг, оказываемых этим молодцам. И мы с хохотом пошли прочь.

Наутро, простившись с доблестным доном Родриго Кампеадором, французским жонглером и другими вчерашними гостями, мы выехали из Кельна и отправились в Бамберг.

Глава VI. ЕЕ ЗОВУТ ЕВПРАКСИЯ

Бамберг — один из уютнейших и живописнейших городков Германии, расположенный в самой середине Империи, со всех сторон окруженный ее надежными просторами. Он лежит на холмах, средь которых струит свои воды Регниц, здесь же, поблизости, впадающий в Майн. Вершины холмов украшены башнями и зубчатыми стенами, обрамленными густой зеленью лесов. А леса великолепные, не случайно любители лесных чащ славяне издревле облюбовали этот уголок Божьего мира, до сих пор там существует большое славянское поселение у подножия холма, где располагаются и домбург, и пфальц. Даже привередливый Аттила признал, что место прекрасное, не на много хуже Зегенгейма и Вадьоношхаза.

Наш приезд в Бамберг совпал с прибытием сюда же некоего русского рыцаря Димитрия, привезшего Адельгейде огорчительные новости. Глава русской церкви митрополит Киевский Иоанн осудил дочь князя Всевальда за то, что она вышла замуж за Генриха, поскольку Восточная Империя порвала отношения с ним и антипапой Климентом. Император Алексей начал переговоры с Урбаном, и Киевский митрополит поссорился со Всевальдом, когда стал требовать от него возвращения дочери в Киев. Тут-то и вылезла незаконность Гартвига. Но Всевальд разгневался и сказал, что ежели брак его дочери с Генрихом может нарушить отношения с Алексеем, то и плевать на этого Алексея, не греками сильно Киевское государство.

Вот почему Адельгейда, хоть и обрадовалась нашему прибытию, все же была в печальном расположении духа. Император третий день охотился в окрестных лесах, она почти не виделась с ним и скучала. Но какое же эгоистическое существо человек, а особенно влюбленный! Видя в ее глазах печаль, я не столько сочувствовал ей, сколько радовался, что снова вижу ее. Веселую ли, грустную, мне было все равно. Радость моя еще больше усилилась, когда она с особенным вниманием принялась расспрашивать меня о моем здоровье. Я сказал, что готов снова биться с кем угодно и побеждать любого, кто позволит себе что-либо обидное в адрес моего императора и моей императрицы. Тут во мне екнуло, что если мне и впрямь выполнять только что данное обещание, то прежде всего следует победить и проучить Аттилу.

— В таком случае, — улыбнулась Адельгейда, — мы должны как следует наказать здешних рыб. Они смеются надо мной, что я позволяю им плавать в Регнице и до сих пор не поймала ни одной. Государь добросовестно наводит страх на местное зверье, а я сижу без дела. Готовы ли вы, Зегенгейм, завтра же отправиться на заре в это опасное предприятие и помочь мне поймать сколько-нибудь этих скользких жабровладельцев? И не забудьте вашего забавного оруженосца. Его, кажется, зовут Ахилл?

Итак, на следующее же утро после приезда в Бамберг мы стояли с императрицей на берегу Регница и удили рыбу. Две фрейлины, сопровождающие Адельгейду, мирно дремали под тенью прибрежных кустов. Аттила, рьяно и деловито взявшись за Регниц, уже таскал из его вод одну за другой. Не отставал от него и Адальберт, а вот Иоганн, быстро разочаровавшись в рыбалке, предпочел заняться ухаживаниями за сонными фрейлинами.

Боже, Христофор, какое это было счастье ловить рыбу и видеть неподалеку от себя милую, стройную, тонкую фигуру девушки, очаровавшей меня в то утро накануне свадьбы Генриха и Адельгейды! Какое счастье было смотреть на ее босые ножки и забывать о том, что она императрица и принадлежит душой и телом другому мужчине, гораздо более достойному, чем я.

— Поговорите со мной, Лунелинк, — промолвила вдруг Адельгейда, становясь со мной совсем рядом. — Мне скучно. Мне не с кем поговорить. Я так радовалась, когда приехал Димитрий, так счастлива была снова поговорить по-русски, но он оказался таким угрюмым и неразговорчивым, что я, наверное, зря приказала ему вступить в мою личную гвардию. Но мне хочется, чтобы среди моей свиты состоял киевлянин, пусть такой медведь и молчун, как Димитрий. Расскажите о себе. Лунелинк — ваше первое имя, а Людвиг — данное при крещении, так?

— Так.

— А что значит Лунелинк?

— Луне — это название озера, а Линк — река. Там, где Линк впадает в Луне, девятнадцать лет назад мой отец, Георг фон Зегенгейм впервые увидел мою мать, Анну Вадьоношхази и сразу в нее влюбился. Так сын владельца поместья на восточной границе Римской Империи, Зигфрида фон Зегенгейма, женился на дочери владельца поместья на западной границе Венгерского королевства, Фаркаша Вадьоношхази.