Читаем без скачивания 127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон

Адаптация к новому окружению продолжилась в конце июня следующего года, когда я сходил в поход в национальный парк Роки-Маунтин. Это путешествие, две недели в отрыве от цивилизации в компании сверстников — тринадцати-четырнадцатилетних ребят, — дало мне первый важный опыт: я понял, что могу носить тяжелый груз, способен ночевать более чем в пяти минутах ходьбы от дома или от трейлера. Вдобавок перед походом я уже откатал полный лыжный сезон, что несколько убавило мой страх перед горами. Тогда я совсем не знал горы, но уже был готов их полюбить.

В один из первых дней нашего похода в западной части парка я в совершенной эйфории от окружающей природы скакал по тропинке впереди всех. Из-за такой кипучей энергии меня очень быстро прозвали Зверем, по аналогии с барабанщиком у Маппетов. Два наших инструктора все время пытались меня как-то притормозить, заставить идти со всеми и даже после обеда добавили мне груза в рюкзак. Это был наш запас орехового масла, несколько банок, столько, сколько нужно на пять перекусов на пятнадцать человек. Но дополнительный груз не укротил меня — я все равно бежал до следующего поворота тропинки и пропадал из виду, пока один из руководителей не начинал кричать: «Зверь! Подожди нас!»

В первый вечер мы поставили лагерь на высоте 3000 метров в Биг-Мидоу и уже в наступающих сумерках разбрелись по поляне. У каждого из нас был блокнот и огромное желание записать или зарисовать все, что мы встретим. Я сел в высокой траве на берегу каменистого ручейка и стал играть с водой. Так я просидел несколько минут и вдруг увидел, как из леса вышла оленуха и легкой походкой направилась к ручью. Она шла, потряхивая головой и прядая ушами, чтобы согнать насекомых, а я застыл в полном обалдении. Все наши были ближе к палаткам, и я один видел это зрелище. Оленуха прошествовала через долину с левого края на правый (это если смотреть на юг), подошла к ручью и начала пить. Я потянулся к блокноту, очень осторожно открыл его, боясь каким-либо звуком вспугнуть животное. Следующие пять минут, которые прошли как пять часов или пять секунд, оленуха пила из ручья, а я пытался зарисовать то, что вижу. Потом она повернулась и ушла обратно в лес.

Шли пятнадцать минут личного времени, предоставленные каждому, все вели себя тихо, занимаясь своими делами, и тут я с шумом ворвался в лагерь и начал рассказывать об увиденном. Я всем показывал свой набросок — он был далек от художественного шедевра, но смог передать эмоции и мое впечатление. Остальные ребята очень впечатлились. Через два дня мы поднялись на каменистую осыпь на высоте 3350 метров, и там я впервые попробовал скалолазание, почувствовал удовольствие, залезая на скалу с дом высотой. Потом мы окунались в небольшую заводь, столь холодную, что заснеженный берег не таял в воде. И в ту же ночь я получил личный наглядный урок в том, что нельзя оставлять на ночь промокшие отпотевшие ботинки у палатки снаружи, если поблизости водятся дикобразы. Эти животные съели кожаное голенище, шнурки и язычок, превратив мои ботинки в шлепанцы на вибрамной подошве.

Следующим летом, в 1989 году, я поехал в спортивно-приключенческий лагерь. Мероприятия и их география поражали разнообразием: скалолазание около Ист-Пика, рафтинг по порогам реки Колорадо у Гранд-Джанкшн, уроки верховой езды на ранчо недалеко от Гуннисона. Нет, я не стал сразу мастером, но что-то такое росло во мне, и четыре года спустя, когда начал учиться в питсбургском университете Карнеги-Меллон, я уже однозначно идентифицировал себя с Западом. В сердце я стал колорадцем, «пересаженным» индейцем. В Пенсильвании, когда я чувствовал ностальгию, это была тоска по огромным пространствам, солнцу и горным пикам моей западной родины. На вопрос, откуда я родом, я отвечал, что из Колорадо, и радовался, если в глазах спросившего загорался свет. Два года я был обычным студентом университета Карнеги-Меллон, родом из Колорадо. Не имея соучеников-колорадцев, с которыми можно было бы разделить мою страсть к Скалистым горам, я безутешно тосковал по снежным лыжным склонам.

Свой первый четырнадцатитысячник — пик Лонгс — я покорил в июле 1994 года в компании лучшего друга, Джона Хейнриха. Всего в Колорадо насчитывается пятьдесят одна гора, чья высота переваливает магическую цифру четырнадцать тысяч футов. Пик Лонгс расположен к северу от Боулдера и возвышается над всей северной частью Колорадского хребта. По высоте (4345 метров) он занимает в Колорадо шестнадцатое место, а по популярности первое. Крутая восточная стена, известная как Даймонд, соблазняла альпинистов-скалолазов мирового класса своими гранитными маршрутами. А сравнительно простой пешеходный маршрут Хоумстреч (Домашняя прогулка) позволял тысячам пешеходов-хайкеров[24] каждое лето подниматься на вершину. Дик Риго, отец нашего друга Брэндона, лидер бойскаутов и восходитель на несколько десятков четырнадцатитысячников, выдал нам массу ценных советов. Он рассказал о нескольких базовых принципах восхождений на высокие горы: стартовать рано, взять с собой защиту от дождя, еду и воду, взять каргу, быть на вершине не позже полудня, чтобы избежать удара молнией во время обычной вечерней грозы. Так получилось, что большинством из этих советов мы пренебрегли.

Джон нес в руке галлоновую флягу[25] с водой, в рюкзаках у нас лежали бутерброды, сладкие батончики и лыжные куртки. Через какое-то время мы дошли до высоты 3300 метров, где проходила граница леса. Здесь, сняв футболки, мы намазались защитным кремом. Утром на станции рейнджеры[26] дали нам фотокопию карты, сверяясь с которой мы отмечали, в какое время проходим какие ориентиры. Темп нашего продвижения был далек от рекордного, но мы легко успевали вернуться до темноты. Сначала широкая тропа поднималась на Гранитный перевал, оттуда серпантином шла выше. Пройдя несколько изгибов, мы вышли на Боулдерфилд — большое, с шестьсот квадратных метров, поле, заваленное камнями. Большие валуны, некоторые размером с диван, лежали друг на друге. В Кейхоле — крутой зазубренной расщелине на северном гребне горы — мы остановились перекусить, а я поднялся по северному краю расщелины и с большим трудом вылез на скальную башню метрах в десяти от Джона. Он сфотографировал, как я болтаю ногами над пропастью, после чего я спустился и сделал Джону ответную любезность. Пока нам везло, и погода была ясная.

Мы уже подходили к высоте 4000 метров, но основные трудности восхождения оставались впереди. Сначала нам предстоял опасный траверс по гранитным плитам, обрывающимся на западную сторону северного ребра. Затем — крутой подъем по 150-метровому скальному желобу кулуара Корыто. Там мы столкнулись с большим количеством туристов — все они шли с трудом и тяжело дышали, карабкаясь по скалам. Джон предложил устроить соревнование и посмотреть, сколько человек мы сможем обогнать. Он стартовал первым и обогнал всех, кто был в кулуаре. Когда Джон был примерно на середине подъема, я тоже включился в гонку. Я попытался обогнать пару восходителей до того, как кулуар сужался к узкой скальной ступени высотой полтора метра. Но у меня практически не было акклиматизации (воздух на высоте 4300 метров — 14 000 футов — примерно вдвое разреженнее, чем на уровне моря, и кислорода сильно меньше), дыхание стало тяжелым, участилось, в легких был натуральный пожар, и у скальной ступени мне пришлось остановиться. Тем не менее я обогнал всех остальных туристов и поднялся всего на несколько минут медленнее Джона. Это было важно для меня, я теперь знал, что могу делать такие рывки на пределе возможностей организма, что я могу себя заставлять работать на высоте.