Читаем без скачивания Корабли надежды - Ярослав Зимин

А потом и турки тоже свое дело сделали. Османы ведь не сразу Константинополь взяли. Они много раз штурмовали и осаждали его. Взяли они его только в 1453 году после двухмесячной осады. Что крестоносцы, что османы — для Константинополя были все едины. Все грабили!

— А когда же он стал Стамбулом? — спросил кто-то из окружавшей толпы.

— Султан Мехмед перенос свою столицу из Эдирне и переименовал Константинополь в Стамбул только через четыре года, когда по его приказу город вновь заселили. Новыми жителями стали турки из Аксарая и армяне из Бурсы, греки из Морей и с островов Эгейского моря. Следующие султаны переселяли в Стамбул ремесленников из Валахии, Сербии, Сирии, Египта и других покоренных земель. Большинство его населения составляют османы, или, как мы их называем, турки, но много и греков. Помимо этих народов, в Стамбуле много других: арабов из Египта и Сирии, албанцев, сербов, валахов, армян, грузин, абхазцев, персов, цыган.

Еще более пестро население другой части Стамбула, отделяемой от него бухтой Золотой Рог и называемой Галатой. Там образовались колонии европейцев — итальянцев, французов, голландцев, англичан. Это — купцы, врачи, аптекари. Их обычно всех подряд турки называют «франками», или «фаренгами», считают неверными. Немусульманам в Оттоманской Порте дорога к государственной или военной карьере закрыта. Но тому, кто сменил веру и имя, открыт путь к любой карьере. Немусульманин же может быть только купцом или ремесленником. Исключение составляют греки из богатых семей, которых принимают и на государственную службу; обычно это официальные переводчики — драгоманы.

А время между тем все шло и шло. Потрескивая и оплывая, догорали свечи. Веков и Балабин с грустью прислушивались к звукам музыки. Танцевать уже не хотелось. Только незадолго до окончания бала заботы и серьезные разговоры уступили место веселью. Публика потянулась в танцевальный зал. Последний бал перед долгим и трудным походом наконец набрал силу и закончился далеко за полночь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Через Босфор и Дарданеллы

Спустя несколько дней, а именно 12 августа 1798 года, эскадра, готовая к походу, вытянулась на рейд и стояла на якорях, ожидая последние корабли, заканчивавшие вооружение и погрузку. В Санкт-Петербург курьер повез рапорт Ушакова о том, что во исполнение высочайшего именного указа от 25 июля он с эскадрой «…в числе двенадцати кораблей, одним фрегатом репетичным{55} и тремя авизами сего числа от Ахтиарского порта в крейсерство… к Константинопольскому проливу отправился благополучно».

Погода, однако, не посчиталась с рапортом о благополучном начале плавания. При подходе к Босфору эскадра попала в жестокий шторм. Не выдержав ударов волн и шквального ветра, посыльное судно «Св. Ирина» и линейный корабль «Св; Троица», на котором шел контр-адмирал Овцын, вынуждены были возвратиться в Ахтиарский порт. Дали течь, но остались в строю линейные корабли «Св. Петр» капитана 1-го ранга Сенявина и «Мария-Магдалина» капитана 2-го ранга Тимченко, фрегаты «Казанская Богородица» капитан-лейтенанта Мессера и «Св. Николай» капитан-лейтенанта Марина. Сказалась спешка в отправке эскадры. Из-за нес не удалось пропустить все корабли через док и более тщательно проверить подводную их часть. Всего, таким образом, русская эскадра при походе к Босфору насчитывала 16 кораблей различного класса, на которых было 792 пушки и 7406 человек команды и солдат десанта. За исключением нескольких капитанов малых судов, все остальные не один год плавали с Ушаковым, участвовали под его командованием в сражении при Калиакрии. Это были опытные, проверенные в опасностях моряки. Несмотря на спешку, они многое успели сделать: тщательно проверили свои экипажи, заменили больных матросов, обновили такелаж, пополнили до нормы запасы пороха и снарядов.

Но, худо ли, бедно ли, эскадра 23 августа подошла к входу в Босфор, а на следующий день, получив разрешение турецких властей, вошла в пролив и стала на якорь в заливе Буюкдере, верстах в Двадцати пяти от Стамбула, напротив летней резиденции русского посланника. О том, как приняли турки русскую эскадру, Ушаков пространно и красочно в тот же день изложил в рапорте Павлу I: «…По всем видимостям Блистательная Порта и весь народ Константинополя прибытием вспомогательной эскадры бесподобно обрадованы, учтивство, ласковость и доброжелательство во всех случаях совершенны, на первый случай прислан был ко мне драгоман Адмиралтейства, именем Каймакамы-паша, со цветами и фруктами, а за ним на другой день от его величества был у меня первый драгоман Порты (через которого в знак благоволения за скорое прибытие удостоился я получить табакерку, осыпанную бриллиантами), и по многим учтивостям, между прочим, оба драгомана порознь в бытность свою в квартире, в доме министра для меня отведенной, с оказанием благоприятства, спрашивали и просили моего мнения, совета и объяснения, какой бы лучший план избрать в действиях против французов в Архипелаге, Венецианском заливе и в Александрии… В сие же время через первого драгомана Порты получил я на отношение мое к министру декларацию о соглашениях Блистательной Порты, касательных до свободного прохода эскадры и всяких военных и транспортных судов из Черного в Белое{56} и обратно в Черное море».

Так была одержана Ушаковым первая важная дипломатическая победа: получено заверение султанского правительства о свободном пропуске русских кораблей из Черного моря и обратно. Спустя несколько дней после отправки рапорта Ушаков получил указ Павла I о задачах эскадры и пределах ее действии «…не далее Египта, Кандии, Мореи и Венецианского залива»{57}. Здесь же содержалось предупреждение о необходимости получить от султана перед входом в Босфор заверение о пропуске русских кораблей, то есть то заверение, которое Ушаков так предусмотрительно потребовал неделей раньше.

Задача в императорском указе ставилась в самом общем виде: «Буде нужда потребует, можете действовать соединенно с турецким флотом как у Дарданельских крепостей в Мраморном море, так и в самом Архипелаге; равномерно имея мы союз и с Великобританией и одну цель с нею, благосостояние соседних держав, дозволяем вам, когда обстоятельства потребуют, действовать соединенно с английскою эскадрою, находящеюся в Средиземном море и делающею поиски над хищным французским флотом…

Впрочем, надеемся мы на вашу благоусмотрительность, осторожность, храбрость и усердие к службе нашей…»

Указ этот Ушаков получил накануне намеченной на 28 августа конференции с представителями Порты и Англии. Он заставил адмирала глубоко задуматься над тем, что же ему делать. Он был не новичок в морском деле, имел опыт общения и с турецкими, и с английскими чиновниками, но такая сложная и важная государственная задача ему выпала впервые.

Ушаков еще в Севастополе прекрасно понял, что ответственные решения ему придется принимать самостоятельно, не дожидаясь указаний из далекого Петербурга. Даже если бы он и захотел спросить совета, обратная почта принесла бы ему ответ в лучшем случае через месяц-полтора, а когда он уйдет к Ионическим островам, то и за три месяца он вряд ли дождется ответа. За это время положение дел могло так измениться, что полученные указания уже были бы неисполнимы.

Но сейчас ему предстояло выступить не только в привычной роли флотоводца, но и в совершенно для него новой — в роли дипломата. А как много потребуется ему проницательности, тонкости ума, правильного понимания обстановки, ее соотношения с теми замыслами, которые так трудно угадать в туманном изложении императорского указа! Верить здесь — он это знал — полностью нельзя никому: ни слову, ни даже фирману султана. Вместе с тем и показать, что ты не веришь пышным обещаниям и льстивым похвалам, тоже недопустимо. Союзники теперешние, что турки, что англичане, что австрийцы и неаполитанцы, будут стремиться использовать русскую силу главным образом в своих целях. Но какая же его цель? Только та, что изложена в императорском указе, или та, что скрыта между строк? Ответа на поставленный себе вопрос Ушаков не знал.

Ответственность за судьбу эскадры и за судьбу тех людей, которым он должен оказать помощь, ощутимым грузом ложилась на его плечи. Ушаков вспомнил внимательный, изучающий взгляд Василия Степановича Томары, его уклончивые ответы, весь какой-то странный, в недомолвках, их первый разговор. Кто он ему и его делу будет? Друг или враг? Или такой же радетель за собственные интересы, как Мордвинов?

Ушаков встал и подошел к окну. Сквозь зелень посольского парка искрился под луной Босфор. Красота этого пролива-реки никого не оставляла равнодушным. Мысленно Ушаков представил весь путь эскадры по каналу. Берега Босфора изрезаны множеством рек и речек, при впадении в капал они образуют опасные водовороты. У воды стоят, тесно прижавшись друг к другу, мечети, крепости, дворцы, кофейни. Построены они так, что кажется, будто встают прямо из воды. За узкой береговой полосой круто поднимаются холмы, на которых за три с половиной столетия турецкого господства образовались многочисленные кладбища, заросшие кипарисами. Днем кое-где на вершинах холмов можно увидеть разрушенные стены и башни былых византийских укреплений. Л в самом узком месте Босфора, верстах в десяти от залива, где стояла эскадра, на обоих его берегах грозно возвышаются друг против друга две мощные крепости. На западном — Румелихисары, построенная по приказу султана Мехмеда перед последним штурмом Константинополя на месте прежних византийских тюрем. Башни, на которых стоят огромные орудия, соединены мощными стенами десятиметровой толщины. Турки назвали эту крепость Богазкесен, что означает «Закрывающая пролив». На восточном — азиатском берегу стоит столь же грозная крепость Ападолухисары, также вооруженная мощной артиллерией. Эта крепость была возведена в 1396 году в период подготовки к первой осаде византийской столицы султаном Баязидом I{58}. Пройти мимо них безнаказанно не могло ни одно судно противника. И когда обе эти крепости закрыли путь к Константинополю с севера, дни византийской столицы были сочтены.