Читаем без скачивания Простой, как снег - Грегори Галлоуэй

— Анна брала ее у вас? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Анна… Это твоя подружка?

— Да. У нее такая же книга.

— О, правда? Может, нам стоит как-нибудь собраться всем вместе и поговорить об искусстве.

— Вероятно, ей это понравится, — сказал я. Наверное, книга была’ совпадением, и позднее Анна дала ясно понять, что вообще не хочет разговаривать с мистером Девоном, — и не только об искусстве. По крайней мере, так она заявила мне.

Когда прозвонил последний звонок, я отправился убирать учебники в свой шкафчик и понял, что сегодня не надел пальто. Это получилось из-за идиотского «костюма», который я напялил на себя сегодня утром. Кто-то должен был бы мне напомнить про пальто, обратить внимание, что я ухожу без него. Разве не для этого существуют матери? Конечно, она не забирала меня после школы. Это означало, что мне придется идти домой пешком без пальто, без шапки и без перчаток. Я вышел из школы и медленно пошел мимо припаркованных машин, в которых родители ждали своих сыновей и дочерей. Я надеялся, что кто-то обратит внимание на мое бедственное положение и предложит помощь.

— Эй, кусок сыра! — крикнул мне кто-то. Я развернулся. Кричала Анна. Она спешила за мной, выбежав из школьной двери. — А где твоя красивая желтая обертка?

— Надета на Билли Годли.

— Послушай, ты выглядел гораздо более достоверно, чем Билли Годли. Ты больше походил на упаковку сыра!

— Не сомневаюсь.

— А теперь ты куда идешь?

— Наверное, домой.

— Ты ничего не забыл?

— То, что нужно, я забыл еще утром.

— Хочешь надеть мое пальто?

Это было мужское пальто. Старое черное пальто, которое носили в 40-е или 50-е годы. Вероятно, оно бы и мне подошло.

— Не беспокойся. Все в порядке, — сказал я.

— Можешь надеть мой блейзер, — предложила Анна.

— Не хочется неправильно представлять сатанинскую школу.

— Моя мама должна меня встретить. Хочешь, мы тебя подвезем?

— Это было бы здорово.

— Кто знает, может нам удастся убедить ее отвезти тебя домой через какое-то время, а не сразу.

— Это было бы еще лучше.

Миссис Кайн притормозила на круглой площадке перед школой, Анна подошла к ней, быстро поговорила, потом махнула мне рукой, приглашая в машину.

— Садись вперед, — сказала Анна. — Чтобы быть ближе к печке.

На самом деле это был первый раз, когда я видел мать Анны вблизи в дневное время. Она выглядела более дико, чем когда-либо. В этот день волосы особо буйствовали, и, казалось, их словно магнитом тянет к верху салона. Сзади из копны волос торчал карандаш, словно кто-то воткнул его прямо ей в череп.

— Так где твой костюм?

— Я его снял в конце дня, — сообщил я.

— Анна сказала, что ты пришел в школу, нарядившись упаковкой сыра.

— «Велвита».

— Интересно. Неплохой выбор костюма.

— Мне тоже так казалось, но на самом деле все получилось не очень хорошо.

— Непрактично?

— Вот именно. Сыру-то особо шевелиться не требуется. Она рассмеялась. Хорошо, когда мать твоей девушки смеется благодаря тебе. В особенности, если она считает тебя идиотом — из-за того, что ты пошел в школу, вырядившись сыром, и 2) забыл свое пальто после ночного снегопада.

Когда мы добрались до дома Каинов, миссис Кайн предложил мне леденцы. У нее по всему дому стояли маленькие вазочки с шоколадными конфетами, «ММ» и орешками.

— Я ite могу есть ничего из этого, — сказала она.

Она всегда так говорила. В тот день я подумал, что у нее стоит столько вазочек из-за Хэллоуина, но они находились там всякий раз, когда я появлялся у них в доме. И я каждый раз видел, как она ест что-то из этого. Миссис Кайн никогда не брала больше одной конфетки из вазочки, но если у тебя по всему дому расставлено двадцать вазочек, то получается внушительное количество конфет. И когда бы я ни появлялся в их доме в присутствии матери Анны, она всегда говорила одно и то же:

— Я не могу есть ничего из этого. Угощайся.

Мы с Анной оставили ее мать с конфетами и отправились в комнату Анны. Она закрыла дверь и расчистила место на полу, чтобы мы могли сесть. Анна кучей затолкнула книги, диски и бумаги под письменный стол. Затем она запустила руку в кучу дисков на полу, и достала один в черной коробочке, если не считать белых линий, из которых получались неровные горы. Это было что-то среднее между рентгеновским снимком и топографической картой.

— Это была любимая группа моего отца, когда он учился в колледже, — сказала она, включила компьютер и стала показывать мне сайты для фэнов. — Солист совершил самоубийство за два дня до того, как им предстояло отправиться в турне по США.

— Музыка соответствующая, — заметил я.

Она неодобрительно посмотрела на меня и снова повернулась к компьютеру, перепрыгивая с сайта на сайт, со ссылки на ссылку. Мы перешли от группы к городу Манчестеру и к сайту о Лондоне.

— Ты был там? — спросила она.

— Нет, я нигде не был.

— Здесь тоже неплохо.

— Ты серьезно?

— Конечно. Мне здесь нравится. Однако когда-нибудь тебе может захотеться посмотреть мир.

— А ты где была?

— Я скрывалась во тьме, — сказала она. — Ждала тебя. Диск закончился, Анна порылась в куче и извлекла из нее еще один. На коробке была черно-белая фотография антенны и проводов.

— Папа только вчера отдал его мне, — сообщила Анна.

Это была не музыка. Какие-то люди произносили цифры на иностранных языках, снова и снова, некоторые из них было почти невозможно различить из-за помех. Через каждые несколько секунд гудел клаксон или звучал звонок. Таких дисков набралось четыре, это были записи радиосигналов.

— Что это?

— Никто не знает, — сказала Анна. — Это продолжалось долго, более двадцати лет. Некоторые считают, что это зашифрованные послания, используемые шпионами, ЦРУ, КГБ и другими подобными организациями.

В дверь постучали. Это был ее отец. Я быстро слез с кровати.

— Пожалуйста, не закрывайте дверь, — сказал он, затем посмотрел на стереосистему. — Что ты об этом думаешь?

— Странно и непонятно, — сказал я.

— Ты когда-нибудь слышал что-то подобное?

— Нет.

— На ужин останешься?

Я посмотрел на Анну, и она кивнула, предлагая мне согласиться. Я остался.

— Мне только нужно позвонить маме, — сказал я.

— Давайте после ужина еще послушаем, — предложил он. — Только по радио.

Когда мы спустились к столу, то увидели миссис Кайн, одевшуюся в костюм принцессы. Она зачесала волосы назад и вверх, чтобы затолкать их под шляпу в форме воронки. Единственный раз я увидел какое-то сходство между матерью и дочерью.

— А что твоя мать готовит на Хэллоуин? — спросила она у меня.

— Она любит печь, — ответил я.

Это было не совсем ложью. Моя мать покупала готовое песочное тесто, которое продают скатанным в трубу в картонной упаковке. Все, что требовалось от нее, — это снять упаковку, нарезать его на кусочки, а то и просто отделить друг от друга уже нарезанные, выложить на противень и поставить в духовку. Она любила сидеть в темноте и есть свежеиспеченное печенье. Когда я в Хэллоуин одевался в маскарадный костюм и уходил, мать обычно выкладывала леденцы. На самом деле, это было идеальным построением, достойным какого-нибудь полка. Она обычно выкладывала их идеально ровными рядами, а затем, после того, как угощала заходящих в дом детей, поправляла нарушенные ряды и заново перекладывала конфеты, чтобы все построение было идеальным. Я выходил из себя, всего лишь наблюдая за этой демонстрацией организованности, рвения и энтузиазма, которые мать не проявляла ни в чем другом. Это была женщина, которая не могла правильно сложить бумаги и толком ответить на телефонный звонок, но оказывалась способной выложить конфеты по алфавиту, по размеру или по еще какому-то принципу — только она сама знала, по какой системе это делается. Выложив конфеты ровными рядами на столе в коридоре, мать потом раздавала их, следуя какой-то собственной логике и методам, известным только ей одной. Потом она обновляла ряды, чтобы они сохраняли свою структурную целостность. Как такое было возможно?

После того, как я сам перестал одеваться в маскарадный костюм и приносить конфеты домой, мои родители тоже перестали раздавать их детям. Наверное, это имело какое-то отношение к закону взаимозаместимости. Я мог представить, как отец прокручивает цифры в голове, выводит дебит, и как после каждого стука в дверь дебит увеличивается, цифры нарастают. В любом случае ему никогда не нравилось, что дети стучат в дверь и приходят в дом. v — Нет звука хуже звонка в дверь, — ворчал он.

Поэтому теперь мои родители просто удаляются на свои обычные места — отец в берлогу, где уединяется, а мать ест печенье в темноте, чтобы никто не подумал, что они дома.