Читаем без скачивания Голубая кровь - Мелисса Круз

Они вдвоем взлетели по лестнице. Шайлер зашла к себе, впустила собаку и закрыла дверь.

— Ты так рано вернулась?

Шайлер чуть не выпрыгнула из собственной куртки. Бьюти залаяла, потом замахала хвостом и радостно ринулась к незваному гостю. Обернувшись, Шайлер обнаружила, что на кровати восседает ее бабушка. Корделия ван Ален была миниатюрной, похожей на птичку — нетрудно было заметить, от кого Шайлер унаследовала хрупкое сложение и глубоко посаженные глаза, — хотя бабушка обычно пресекала высказывания о фамильном сходстве. Сейчас Корделия пристально смотрела на внучку голубыми блестящими, как у юной женщины, глазами.

— Корделия, я тебя не заметила, — сказала Шайлер.

Бабушка Шайлер запрещала внучке называть себя бабушкой, бабулей или, как говорили некоторые дети, бабой. Наверное, неплохо, когда у тебя есть бабуля, теплая, мягкая, заботливая, подкармливающая внуков домашним печеньем. Но у Шайлер вместо этого была Корделия. Все еще красивая, элегантная женщина, хорошо выглядящая, невзирая на свой не то восьмой, не то девятый десяток — Шайлер толком не знала. Иногда Корделия смотрелась вообще на пятьдесят (а то и меньше, если уж говорить честно). Сейчас она сидела выпрямившись, словно аршин проглотила, и изящно скрестив ноги. Элегантный наряд — черный кашемировый кардиган и свободные, струящиеся брюки из джерси — дополнялся черными туфлями-балеткам от Шанель.

Все детство Шайлер провела с Корделией. Бабушка не заменяла девочке родителей, и даже нельзя сказать, что была особо ласкова с внучкой, но она была рядом. Именно Корделия добилась, чтобы в свидетельстве о рождении Шайлер записали с фамилией матери, а не отца. Именно Корделия устроила ее поступление в Дачезне. Именно Корделия подписывала для Шайлер всяческие разрешения, следила за табелями успеваемости и снабжала девочку скудными карманными деньгами.

— Сегодня занятия отменили, — сообщила Шайлер. — Эгги Карондоле умерла.

Корделия изменилась в лице. На нем на миг промелькнули эмоции — страх, тревога и даже, быть может, беспокойство.

— Я знаю. С тобой все в порядке?

Шайлер кивнула. Они с Эгги были едва знакомы. Ну да, они больше десяти лет учились в одной школе, но это же еще не значит, что дружили.

— Мне надо домашнее задание сделать, — сказала Шайлер, расстегивая куртку.

Она стянула свитер, сняла все остальное и осталась стоять перед бабушкой в тонкой белой майке и черных леггинсах.

Шайлер боялась бабушку, и вместе с тем с детства любила ее, невзирая на то, что Корделия была совершенно не склонна к сентиментальности. Из проявляемых хоть сколько-нибудь чувств Шайлер удалось обнаружить лишь сдержанную терпимость. Бабушка терпела Шайлер. Она ее не одобряла, но терпела.

— Твои отметины делаются отчетливее, — заметила Корделия, глядя на предплечья девушки.

Шайлер кивнула.

Бьюти свила себе гнездо из пухового одеяла Шайлер и уставилась в окно, на реку, поблескивающую за деревьями.

Корделия принялась поглаживать Бьюти по гладкой шерстке.

— Когда-то у меня тоже была такая собака, — сказала она. — Мне тогда было примерно столько же, как тебе сейчас. И у твоей матери тоже.

Корделия печально улыбнулась.

Бабушка редко говорила о матери Шайлер, которая, строго говоря, не была мертва — она впала в кому, когда девочке было около года, и с тех пор так и пребывала в этом состоянии. Врачи единодушно сходились на том, что у нее наблюдается нормальная деятельность мозга и что она может прийти в себя в любой момент. Но этого не случилось. Шайлер каждое воскресенье навещала мать в Колумбийской пресвитерианской больнице, чтобы почитать ей «Санди тайме».

У Шайлер почти не сохранилось воспоминаний о матери, лишь смутный образ печальной, красивой женщины, певшей колыбельные у ее кроватки. Может, ей казалось, что мать тогда была печальна из-за того, как она выглядела сейчас, когда спала — лицо ее было грустным. Красивая и печальная женщина с руками, скрещенными на груди, и с платиновыми волосами, рассыпанными по подушке.

Шайлер хотелось расспросить бабушку про мать и ее гончую, но лицо Корделии вновь приобрело сосредоточенное выражение, и Шайлер поняла, что не узнает сегодня больше ничего нового.

— Ужин в шесть, — произнесла бабушка, прежде чем покинуть комнату.

— Хорошо, Корделия, — пробормотала Шайлер.

Она закрыла глаза и вытянулась на кровати, прижавшись к Бьюти. Солнце начало пробиваться сквозь жалюзи. Бабушка, как всегда, оставалась загадкой. Шайлер не в первый раз пожалела, что не родилась обычной девочкой в обычной семье. Ей вдруг сделалось очень одиноко. Мелькнула мысль — рассказывать ли Оливеру насчет записки Джека? Она никогда прежде не скрывала от него таких вещей. Но сейчас не была уверена, что Оливер не обзовет ее дурочкой за то, что она повелась на дурацкую шутку.

Тут ее телефон пискнул. От Оливера пришла эсэмэска — как будто он знал, какие чувства ее сейчас обуревают.

«Я по тебе соскучился, крошка».

Шайлер улыбнулась. Хоть у нее и нет родителей, но зато есть настоящий друг.

ГЛАВА 9

Похороны Эгги Карондоле всеми атрибутами соответствовали престижному светскому мероприятию. Карондоле принадлежали к числу самых высокопоставленных семейств Нью-Йорка, и безвременная кончина Эгги оказалась лакомым кусочком для таблоидов.

«Смерть старшеклассницы в ночном клубе».

Родителей Эгги трясло, но поделать они ничего не могли. Этот город был одержим богатством, красотой и трагедией. Чем больше красоты, богатства и трагедии, тем крупнее шрифт заголовков. Утром у ворот школы выстроились фоторепортеры в ожидании шанса заснять убитую горем мать (уважаемая Слоана Карондоле, выпускница 1985 года) и скорбящую лучшую подругу (не кто иная, как самая эффектная девушка города, Мими Форс).

Завидев фотографов, Мими порадовалась, что разорилась на костюм «Диор Омм» от Хеди Слимейна. Добыть его на заказ за вчерашний вечер было задачкой не из простых, но если уж Мими чего хотелось, она не отступала. Костюм был сшит из черного атласа и отличался строгим и элегантным покроем. Она будет потрясающе выглядеть в завтрашних газетах — привкус трагедии придаст ей еще больше очарования.

В часовне Дачезне присутствующих рассадили в соответствии со статусом, в точности как на демонстрации мод. Конечно же, Мими предоставили место в первом ряду, между отцом и братом, и втроем они смотрелись просто отлично.

Мать Мими, застрявшая в трехмесячном сафари в Южной Африке, посвященном пластической хирургии (подтяжка лица, замаскированная под отпуск), не смогла вернуться вовремя, потому на похороны их сопровождала красавица Джина Дюпон, близкая подруга их отца, агент по продаже произведений искусства.