Читаем без скачивания Такое короткое лето - Станислав Васильевич Вторушин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажите, Маша, вы правда торопитесь? — спросил я, взяв ее за руку.
— Да, — быстро ответила она, вздрогнув от моего прикосновения.
— У меня к вам просьба. — Я поднес ее руку к губам и поцеловал так же, как в общежитии, когда мы прощались. — Пообедайте со мной. Я очень не люблю одиночества.
— В гостинице? — она настороженно подняла на меня глаза.
— Нет. В Доме журналистов. Вот, напротив, — я кивнул в сторону калитки через дорогу.
— Вы специально привели меня сюда? — спросила она, пытаясь высвободить свою ладонь.
— Я просто вызвался вас провожать. Но, если говорить честно, мне приятно быть с вами.
— А нас туда пропустят? — спросила она после некоторого раздумья.
— Со мной, да, — ответил я, похлопав по карману пиджака. — У меня удостоверение.
— Никогда не была в Доме журналистов, — медленно, словно что-то решая, сказала она.
— Ну так идемте. — Я потянул ее за руку, она не сопротивлялась.
Мы возвратились немного назад, перешли проезжую часть дороги, миновали швейцара. Ресторан был почти пуст. Официант проводил нас к столу, подал меню. Я передал его Маше. Мне показалось, что она не успела даже пробежать по нему глазами. Едва заглянув в меню, она подняла на меня глаза и спросила:
— Вы всегда здесь обедаете?
— Нет, — я понял, что ее удивили высокие цены.
Она протянула меню, взялась правой рукой за ремешок сумочки так, как солдат берется за ремень винтовки, и посмотрела на меня.
— Что будем пить? — спросил я. Маша молчала. — Здесь только грузинские вина. Я никогда не пил у них хороших белых вин. Во всяком случае мне они не попадались. А красные у них неплохие. Как вы смотрите на мукузани? Или, может быть, заказать белое? Есть цинандали, ркацетели.
— А можно заказать боржоми? — спросила Маша.
— Это серьезно?
— Если сказать честно, я плохо разбираюсь в винах. Слишком мало их пробовала.
— Мукузани плотное, немного терпкое красное вино. Мне оно нравится.
— Тогда я тоже попробую.
Подошел официант. Достал из кармана маленький блокнотик, ручку и замер у стола.
— Какие-нибудь овощи безо всяких приправ, — сказал я, читая глазами меню. — Салат «столичный», ростбиф по-английски, мороженое. Все на двоих. — Официант записал заказ, выпрямился, но не отошел от стола. — Бутылку мукузани, — добавил я.
— Ростбиф чуть недожаренный? — спросил официант.
— Да.
Он кивнул, почти по-военному повернулся и пошел передавать заказ на кухню. Маша проводила его взглядом. Официант был одет в белоснежную рубашку с бабочкой, черную жилетку и такие же черные брюки с атласными лампасами. Обслуживающий персонал в Доме журналистов вышколен хорошо.
Маша взяла с тарелки поставленную конусом накрахмаленную салфетку, разгладила ее пальцами, положила перед собой. Наклонила немного набок голову, подняла на меня глаза и сказала:
— В Москве десять миллионов человек. Многие из них проживут всю жизнь и ни разу не встретятся. А вот мы встретились. Надо же. — Она пожала плечами. — Представить невозможно.
— Это судьба, — сказал я.
— Вы думаете?
— Я абсолютно уверен.
Она потрогала двумя пальцами кончик салфетки так, как прицениваясь, щупают ткань и заметила:
— Судьба — это сложное. Это что-то непознанное.
— Это воля Всевышнего, — сказал я. — Он направляет людей и события по пути, который определит.
Официант принес вино, вытащил штопором пробку, налил нам по половине фужера. Поставил бутылку на стол и удалился. Я поднял свой фужер, чуть пригубил, попробовав вино на вкус, потом чокнулся с Машей и сказал:
— За нас.
Вино оказалось приятным. Маша отпила несколько маленьких глотков и поставила фужер около себя. Официант принес нарезанные ломтиками огурцы и помидоры, салат. Я разложил закуску по тарелкам. Маша подняла голову, посмотрела на потолок, потом обвела взглядом зал и сказала:
— А здесь уютно.
— Я люблю этот ресторан, когда в нем нет посетителей, — заметил я.
— Они вам мешают?
— Здесь бывают в основном журналисты центрального телевидения и главных московских газет, — сказал я. — Большинство из них слишком наглые и самоуверенные.
— Вы так не любите журналистов? — Маша взяла вилкой ломтик огурца, попробовала его на вкус.
— Многие несчастья людей и большинство склок в обществе — от них. Посмотрите на телеэкран. Более самодовольных и безнравственных людей я не знаю. От одного вида этих заросших, неопрятных и в то же время поучающих рож меня воротит. Давайте лучше выпьем. Мне не хочется говорить об этом.
Маша потрогала тонкими пальцами ножку фужера, подняла его и сказала:
— Вы ничего не говорите о себе. Я не знаю, кто вы. Чем занимаетесь, как живете? Странно… Ничего не знаю о человеке, а пошла с ним в ресторан, пью вино и вроде даже чувствую себя уютно.
Она посмотрела на меня. В ее глазах были и тепло, и печаль одновременно. Уличный свет не проникал в зал, на стене горело тусклое бра и лицо Маши казалось бледным, а накрашенные губы рельефно темными. Она, по-видимому, была очень одинокой. Я почувствовал это еще при первой встрече. Мне хотелось протянуть через стол руку, накрыть своей ладонью ее ладонь, передать ей свое тепло и получить в ответ благодарный взгляд. Мне казалось, что ей сейчас не хватает именно этого. Но я не решился. Маша могла расценить это, как фривольность, поэтому я сказал:
— Что мы все время такие официальные? Давай будем на «ты»? А то сидим и разговариваем как два малознакомых чиновника.
Она улыбнулась и кивнула.
— У тебя не случалось такого, — спросил я. — Встретишь первый раз человека, а кажется, будто знаешь его всю жизнь. У меня такое ощущение, что я знаю тебя давным-давно. Еще до твоего рождения. Тебе сколько лет?
— Двадцать шесть.
— Значит так и было. Я на одиннадцать старше.
— А что ты делаешь в Москве? — спросила она, покрутив пальцами вилку.
— Издаю свою книгу. Кстати, сегодня получил за нее гонорар. Это событие мы и празднуем.
— Ты пишешь книги? — Маша немного удивленно посмотрела на меня своими большими серыми глазами и я почувствовал, как в груди разливается тепло, словно она передавала его взглядом.
— Иногда. А вообще-то я свободный художник. Пишу статьи в газеты и журналы, сценарии для нашего сибирского телевидения. Иной раз выполняю специальные заказы. Например, написать историю предприятия или его лучших людей. Иногда бродяжничаю по тайге со знакомым
